Кто же мог подумать, что его заявление обнажит слабое место Лао Чжаня? Религиозная община Яньцзиня действительно подчинялась христианской миссии Кайфэна, но у Лао Чжаня с тамошним главой не сложились отношения. Глава кайфэнской миссии был шведом, настоящее имя которого звучало как Роджер Густафсон, но местные звали его просто Лао Лэй. Трения между Лао Чжанем и Лао Лэем возникли вовсе не из-за личной неприязни друг к другу, а на почве религии. В жизни можно решить любые конфликты, но когда начинаются споры о символе веры, то тут уж борьба не на жизнь, а на смерть. Из-за расхождений на религиозной почве, широкое распространение католичества вовсе не входило в планы Лао Лэя. У Лао Лэя уже давно зародилась мысль ликвидировать яньцзиньскую общину и объединить ее с другой миссией. Когда Лао Чжань пригрозил Сяо Ханю судом, то брякнул это просто так, он ведь не предполагал, что Сяо Хань его не испугается. Уже на следующее утро над входом в церковь вместо таблички с надписью «Небо помогает Востоку» появилась другая – с надписью «Яньцзиньская новая школа». Только тогда Лао Чжань просек, насколько Сяо Хань опасен. Оказывается, его действия, направленные против церкви, не были сиюминутным импульсом, он давно уже раскусил слабое место Лао Чжаня.

Итак, школа появилась, и теперь Сяо Хань стал зазывать в нее учителей со всего уезда. Отбирая учителей, Сяо Хань ориентировался на два параметра: эрудицию и ораторские способности. Ораторские способности подразумевали не искусство говорить, а искусство уходить от разговора. В итоге отбор прошли десять с лишним наставников, которые все как один оказались молчунами. Такой выбор вовсе не означал, что Сяо Ханю нравились косноязычные люди, просто он не хотел, чтобы они были столь же говорливы, как он сам. Ведь если они будут пересказывать его слова, им понадобится вовремя останавливаться, дабы не уходить в дебри личной интерпретации. Набрав наставников, Сяо Хань принялся искать по всему уезду учеников. И здесь у него также имелись свои критерии. Сяо Ханю не нужны были ребята, которые до этого вообще не ходили в школу. От поступающих требовался опыт пятилетнего обучения в какой-нибудь из частных школ. Поскольку целью Сяо Ханя все-таки было взрастить ораторов, он не хотел тратить время на преподавание базовых знаний. Ведь его могли понять лишь те, кто уже проучился пять лет. Отбор проходил как среди юношей, так и среди девушек. Основывая свою школу, Сяо Хань думал о преобразованиях в чиновничьей сфере. Предполагалось, что в будущем все отделы уездного ведомства будут возглавлять выпускники «Яньцзиньской новой школы». Поскольку Яньцзинь был уездом небогатым, он не мог взять на себя финансирование школы, и за обучение детей требовалось раскошелиться их родителям. И пусть условия Сяо Ханя были несколько абсурдными, но зачисление в ученики этой школы в будущем сулило чиновничью должность, поэтому многие местные богачи позабирали своих чад из частных школ и перевели их в «Яньцзиньскую новую школу». Поначалу все происходящее не имело никакого отношения к продавцу доуфу Лао Яну из деревни Янцзячжуан. Ведь в свое время он отдал Ян Байшуня и Ян Байли изучать «Луньюй» в частную школу Лао Вана только потому, что учеба там была дармовой, если не сказать дерьмовой. Но в школе Сяо Ханя за обучение требовалось платить, так что на таких условиях Лао Ян никогда бы не отправил Ян Байшуня и Ян Байли на учебу в уездный центр. В любом случае в его планы совершенно не входило, чтобы сразу двое его сыновей в будущем стали работать в уездной управе. Оставаясь дома готовить доуфу, они продолжали быть его учениками, а сделайся они какими-нибудь управленцами, так отца и вовсе уважать перестанут. Однако за пять первых дней после открытия новой школы Сяо Ханя Лао Ян вдруг изменил свои намерения. Но до этого он дошел не сам, его надоумил извозчик Лао Ма. Когда Лао Ма решил перестроить дома флигель, он пригласил к себе Лао Яна, чтобы тот приготовил для строителей свой доуфу. Когда доуфу был готов, уже наступил вечер. Лао Ма надеялся, что, уморившись за день, Лао Ян отправится отдыхать домой, к тому же между их деревнями было всего пятнадцать ли ходу. Однако Лао Ян, вывалившись из кухни, захотел еще поговорить по душам. А Лао Ма ничто так не пугало в отношениях с Лао Яном, как такие вот разговоры по душам, поскольку ничего общего у него с ним не было. Тем более что каждый такой разговор заканчивался одинаково. С тех пор как они познакомились, Лао Ма успел подкинуть Лао Яну не меньше ста разных идей, а вот от Лао Яна он слышал одну только ересь. Лао Ян был мастак отпускать грубые шутки, а вот на тонкие рассуждения его не хватало. Но больше всего напрягало то, что Лао Ян на людях так преподносил свою дружбу с Лао Ма, что казалось, они оба умные и ни в чем друг другу не уступают. К тому же сегодня Лао Ма утомился и хотел пораньше лечь спать, а перед сном у него имелась привычка немножечко играть на свирели. Эта привычка появилась после того, как он стал извозчиком. Вообще-то, работа извозчика ему совершенно не нравилась. Чего он только не перепробовал, чтобы сменить ремесло: был и укладчиком на стройке, и черепичником, и кузнецом, и каменщиком, но, не найдя занятия по душе, снова вернулся в извозчики. На этом месте он уже работал несколько десятков лет. Вернувшись в извозчики, он увлекся игрой на тростниковой свирели. Пока другие возницы подбирали к своей скотине словесные ключики, Лао Ма выводил мелодии на свирели. Окружающие думали, что Лао Ма таким образом выражает свою радость, а Лао Ма на самом деле просто пытался забыться. Если у других извозчиков скотина слушалась кнута, то у Лао Ма скотина слушалась лишь свирели своего хозяина, и никакой кнут не мог заставить ее двинуться с места. Со временем Лао Ма пристрастился играть на свирели еще и перед сном – точно так же некоторые не засыпают, пока не сделают два глотка водки. Со свирелью выходила похожая ситуация; только если скот она взбадривала, то Лао Ма, наоборот, убаюкивала. Вот так одна и та же свирель служила ему для разных нужд. Обычно Лао Ма не ложился рано, но нахлопотавшись за этот день, он так устал, что мечтал только, как бы поскорее выпроводить Лао Яна, поиграть на свирели и уснуть. Случись Лао Яну задержаться в обычный день, Лао Ма бы запросто ему сказал: «Какие еще могут быть разговоры? Я устал». Но поскольку Лао Ян целый день в поте лица готовил для него доуфу, Лао Ма ничего не оставалось, как сесть с ним во дворе под софорой и выслушивать его болтовню. Лао Яна несло на своей волне от одного к другому, но Лао Ма все пропускал мимо ушей. Потом непонятно как, но разговор вдруг зашел про новую школу Сяо Ханя. Лао Ян, развивая эту тему, все больше кипятился:

– Что это еще за школа? За нее еще и платить надо? А ежели нет денег, так вешаться прикажете?

Он так распалился, словно перед ним сидел и спорил сам Сяо Хань. Лао Ма по-прежнему оставался безучастным, однако он понимал, что если Лао Яна не заткнуть прямо сейчас, тот будет еще долго лить из пустого в порожнее. А лучшим способом заткнуть его было сказать что-нибудь незаурядное, чтобы тот, не в силах тут же переварить новую информацию, отправился бы переваривать ее домой, оставив Лао Ма в покое. Поэтому Лао Ма взял и рубанул:

– Неверно ты рассуждаешь.

– Это почему? – удивился Лао Ян.

– Мои дети уже выросли, а иначе я бы точно послал их в новую школу. Ведь разве обучение в этой школе в будущем не сулит место в уездной управе?

– Так о том и речь. Я не хочу, чтобы они попали в управу, пусть лучше вместе со мной делают доуфу.

Тогда Лао Ма стал втолковывать Лао Яну:

– Разве я уже не говорил, что крысиная жадность не дает тебе разглядеть что-то дальше собственного носа? А теперь я спрошу тебя: знаешь ли ты бывшего начальника уезда Лао Ху?

– Того самого столяришку? Который еще путал все судебные дела?

– Сейчас речь не про Лао Ху – чиновника, а про Лао Ху – столяра. Уйдя со службы, он занялся изготовлением мебели, сделает вещицу – продаст, и по новой. Казалось бы, один и тот же столик, но у других столяров он уходит за пятьдесят юаней, а у него – за семьдесят. Последний раз за сделанный им большой квадратный стол на восемь персон хозяин зернового склада «Источник изобилия» Лао Ли выложил аж сто двадцать юаней. А все почему?

Лао Ян растерялся:

– Потому что он отменный столяр?

– Может ли самоучка быть отменным столяром? Нет, все потому, что раньше он был начальником уезда. – Сделав паузу, он добавил: – В мире есть тысячи столяров, но среди них лишь один Лао Ху занимал пост начальника уезда. – Помолчав, он снова заговорил: – Сам по себе стол на восемь персон не ахти какое чудо, но в сочетании с именем бывшего начальника уезда этот стол тотчас превращается в уникальную вещь. – Лао Ма снова сделал паузу и заключил: – Так что, купив этот стол, Лао Ли выставляет напоказ не столько предмет мебели, сколько свою связь с начальником уезда. – Наконец он подытожил: – Если кто-то из твоих сыновей попадет на службу в уездную управу, это отнюдь не станет помехой для изготовления доуфу. Разве после возвращения сына к семейному промыслу твой доуфу не будет ждать та же участь, что и стол на восемь персон, который изготовил Лао Ху?

После такой убедительной речи Лао Ян словно прозрел: извозчик Лао Ма был намного дальновиднее, чем он. Вообще-то, Лао Ма говорил все это для отвода глаз, просто чтобы заткнуть Лао Яна, но Лао Ян уже так привык к его полезным советам, что принял все за чистую монету. Поэтому уже не ради учебы детей и не ради их будущего, а ради своего доуфу Лао Ян все-таки определился в пользу «Яньцзиньской новой школы» Сяо Ханя. Но поскольку обучение в ней было платным, Лао Ян решил послать туда только одного из своих сыновей. Так или иначе, будущая работа сына в уездной управе должна была сослужить добрую службу их семейному промыслу. Если бы перед Ян Байшунем и Ян Байли не замаячила радужная чиновничья перспектива, то никто из них не захотел бы ехать в «Яньцзиньскую новую школу», чтобы подвергать себя повторным страданиям, которые они уже испытали в частной школе Лао Вана. Но тут речь шла о чиновничьей службе в уездной управе, хотя такой гарантии никто и не давал. И все же при благоприятном раскладе человек автоматически попадал в круг избранных мира сего. Но важнее всего было то, что это давало возможность покинуть дом, разом избавившись и от доуфу, и от отца. Лелея эту мечту, Ян Байшунь прежде хотел сбежать к похоронному крикуну Ло Чанли, а Ян Байли – к слепому гадателю Лао Цзя. И хотя эти пути для них теперь оказались перекрыты, перед ними открылся новый путь, суливший службу в уездной управе. В конце концов, служба в управе могла раз и навсегда избавить их и от отца, и от его доуфу. Таким образом, можно сказать, что как Лао Ян, так и его сыновья грезили «Яньцзиньской новой школой» именно из-за доуфу. Поэтому если раньше, обучаясь в частной школе, оба брата лезли из кожи вон, чтобы только досадить учителю, то теперь они вдруг оба загорелись желанием попасть в «Яньцзиньскую новую школу». Но решение о том, кого именно туда послать, должен был принять Лао Ян. И тут впервые в своей жизни оба сына стали наперебой стараться угодить ему. Лао Ян, хоть и готовил доуфу, есть его не любил, ему нравилось что-нибудь из того, на что не приходилось тратиться, к примеру вороньи яйца. Так что теперь Ян Байшунь просыпался ни свет ни заря и отправлялся к реке, где выбирал штук семь вязов, с которых собирал для Лао Яна вороньи яйца. А едва спускались сумерки, к Лао Яну с тазиком горячей воды спешил Ян Байли:

– Папа, ты целый день мотался со своим доуфу, скорее разувайся, попаришь ноги.

В такие минуты продавец доуфу Лао Ян снова восхищался советами Лао Ма, хотя, приняв решение вместо обоих сыновей послать учиться одного, он и сам оказался не промах. Ведь пошли он их обоих, они восприняли бы это как должное, а так они попали в зависимое положение. Но кого же ему стоило выбрать? Продавец доуфу Лао Ян снова озадачился; тогда он опять поспешил за советом к Лао Ма в деревеньку Мацзячжуан. Лао Ма, помнится, ляпнул свой совет просто так, чтобы поскорее избавиться от общества Лао Яна, он и не думал, что тот все примет всерьез и начнет к нему приставать пуще прежнего. Понимая, что сам дал ему такой повод, Лао Ма, делать нечего, был вынужден вести Лао Яна дальше в эти непролазные дебри. Пойди Лао Ма на попятную, ему самому лишь хуже будет, потому как Лао Ян от него уже не отстанет. Поэтому Лао Ма спросил:

– Кто из них умнее, а кто глупее?

Лао Ян, погладив щетину, ответил:

– Если выбирать по уму, то средний умнее. Младший у меня – дуб дубом.

Средним был Ян Байшунь, а младшим – Ян Байли. Тут Лао Яна словно осенило и, хлопнув себя по ляжке, он выпалил:

– Раз средний умнее, так, стало бы, его и послать.

Лао Ма на это покачал головой:

– Посылать надо как раз тупого.

Лао Ян удивился:

– Как так? Разве в учебе не нужен ум?

– Ум в учебе, конечно, нужен, но в твоем случае на роль ученика подойдет все-таки тот, что тупее. Человек – что птица, если с головой у него все в порядке, то, едва у него окрепнут крылья, он сам улетит из гнезда. Если же мозгов у него нет, то его придется выталкивать насильно, а он еще и назад возвратится. – Помолчав, Лао Ма добавил: – К тому же вспомним, для чего ты прочишь его в ученики, а потом в чиновники? Для того, чтобы он вернулся и продавал доуфу. Умного доуфу не удержит, а вот тупой сам к нему прилетит.

Лао Ян прозрел и в который раз подивился мудрости Лао Ма. Но у него родился еще один вопрос:

– Но если я отправлю младшего, то что я отвечу среднему?

– Когда нужно выбрать одного из двух, следует тянуть жребий.

– А вдруг жребий выпадет среднему, а не младшему?

Тут Лао Ма даже плюнул:

– Я смотрю, не младший сын у тебя тупой, а ты сам.

Лао Яна снова осенило. Когда Лао Ян вернулся от Лао Ма, сыновья стали тянуть жребий. Дело было вечером, в чашку положили две бумажки. Лао Ян взял чашку в руки, как следует помотал ее и перевернул на стол вверх дном. Наконец, убрав чашку, он произнес:

– Тяните. Что вытянете, то и получите. И на меня никому жаловаться не придется.

Ян Байшунь и Ян Байли несколько оробели. Оробев, они не решались сделать выбор вперед другого, а потому развели церемонии. Ян Байшунь предложил:

– Давай, братец, тяни первый.

Но Ян Байли запрятал руки в рукава.

– Ты ведь старший, ты и тяни. А если откажешься, то хоть отруби мне руку, все равно не полезу первым.

Пришлось Ян Байшуню тянуть первому. Он взял бумажку и развернул. Там было написано «не едет». Из этого следовало, что на второй бумажке было написано «едет». Ян Байли отвесил Ян Байшуню поклон и сказал:

– Так, значит, старший брат мне уступает.

Таким образом Ян Байшунь остался дома готовить доуфу с Лао Яном, а Ян Байли отправился в уездный центр в «Яньцзиньскую новую школу».