В связи с этим мне часто приходит на ум слово «судьба».

Неужели такова была судьба Чжан Цзягуя и моей старшей сестры?

Мама-директор считала, что у каждого человека есть три судьбы – за одну судьбу отвечают родители, она зависит от семьи, набора генов, ее называют наследственной; другую судьбу формирует жизненный опыт, ее называют фактической. Схожим понятием является жизненный удел, он объединяет в себе такие слова, как «жизнь» и «судьба», и раскрывает отношение человека к истине и лжи. Третью судьбу формирует культура, такую судьбу называют личностным ростом.

Мама говорила, что слово «культура», которое, по сути, является сокращением выражения «стать человеком с помощью книг», указывает не только на багаж знаний. К примеру, есть такие пословицы: «Тот, кто близок к киновари, – красен, кто близок к туши – черен» или «Схожие вещи собираются вместе, человек стремится к себе подобным». Все они говорят о зависимости людей друг от друга и в некотором смысле – о зависимости человека от культуры. Некоторые люди, даже несмотря на образованность, в плане культуры производят удручающее впечатление. Другие же – наоборот, пусть и не слишком образованы, заслуживают уважения и могут стать прекрасными друзьями. Поскольку культура входит в жизнь каждого из нас, такие люди, впитывая все самое лучшее, благодаря своей фактической судьбе могут значительно улучшить свои качества. Хорошие качества, которые проявляются в простых людях, достойны большого уважения. Это благо не только для людей, но и для всей страны…

Не знаю почему, но в тот день мама-директор напоминала героиню средневековой пьесы «Как Третья госпожа воспитывала своего сына». Не в силах остановиться, она говорила без умолку, будто хотела влить в меня разом все свои мысли касательно того, что именно делает человека человеком и какие качества для этого необходимы.

Я спросила, не означает ли тогда судьба в узком плане именно наследственную судьбу.

Это ее задело, и она поинтересовалась, откуда я вообще узнала слово «судьба».

Я ответила, что уже учусь в средних классах и много читаю помимо школьных учебников, так что ничего удивительного тут нет.

Подумав некоторое время, мама сказала, что можно понимать судьбу и так, но потом добавила: «Наследственная судьба пусть и дается родителями, но к людям, словно репей, пристала привычка сравнивать ребенка то с папой, то с мамой. Только избавление от подобных мыслей ведет к высокой культуре, а вот дальнейшее их распространение говорит о культуре больной. Самодовольные люди, которые кичатся своей наследственностью, – всего лишь блистающие золотом отбросы общества. То же можно сказать и про тех, кто махнул на себя рукой, сожалея о плохой наследственности, – это люди, которые так и не разобрались, зачем пришли в наш мир. Хорошенько запомни, доченька, настоящего уважения достоин лишь тот, кто утверждает себя как личность через жизненный опыт и работу над собой!»

Сказав это, она пристально посмотрела на меня, словно пытаясь распознать, насколько хорошо я ее поняла.

Тогда я тихонько спросила:

– А что делать, если мне уготована самая простая жизнь?

– Ничего страшного в этом нет, главное – стать хорошим человеком, – ответила она.

Поразмыслив над ее словами, я снова не удержалась от вопроса:

– Но если жить самой обычной жизнью, то как стать хорошим человеком?

Она долго думала и наконец сказала:

– Необычных людей крайне мало, их, может, один на миллион. Обычных, но хороших людей тоже немного, всего несколько процентов. Если моя дочь в будущем войдет в их число, то мама с папой будут безмерно счастливы.

Не все из этих наставлений я поняла до конца, но они меня очень впечатлили.

Счастливые беззаботные деньки средних классов неожиданно остались в прошлом, я поступила в старшую образцовую школу Линьцзяна и стала жить в общежитии.

На моем дальнейшем обучении именно в Линьцзяне настоял отец. Он считал, что я уже достигла того возраста, когда следует расширить кругозор, познакомиться с новыми веяниями и разного рода инновациями. По его мнению, мое дальнейшее пребывание в Юйсяне могло пагубно отразиться как на моем взрослении, так и на дальнейшей жизни.

Мама с этим полностью согласилась.

Да и сама я, к счастью, думала так же. Хотя Юйсянь был неплохим местечком и менялся в лучшую сторону, он все равно оставался небольшим уездным городком. В нем уже не было ничего, что могло бы меня привлечь и заворожить.

В этом смысле родители озвучили мое самое сокровенное желание.

Наша жизнь сложилась таким образом, что теперь каждую неделю на побывку домой возвращался уже не папа, а я. Мост к тому времени еще не запустили, междугороднюю трассу – тоже, поэтому кататься туда и обратно на речном пароходе было занятием утомительным.

Тогда я предложила, что буду навещать родителей раз в две недели, и они с пониманием согласились.

На самом деле и такое обещание мне исполнить не удавалось, так что нередко я появлялась дома лишь один раз в месяц.

Но родители никогда на меня не обижались.

Всякий раз, когда наступал день моего возвращения, в доме воцарялась атмосфера настоящего праздника. В полной мере я ощущала, что значит сердечный прием. Папа, мама и бабушка Юй улыбались с утра до ночи; казалось, в наш дом спустились ангелы. Бабушка Юй так и жила в нашем доме, взяв на себя все хлопоты по хозяйству. Папа крутился на работе как белка в колесе, поэтому в бытовые вопросы даже не вмешивался. Мама в домашних делах ничего не смыслила и являла в этом полную беспомощность. Вне всякого сомнения, она являлась хорошей матерью и хорошей женой, но от природы ей было не дано стать хорошей хозяйкой. Наша семья уже и не мыслилась без бабушки Юй, тем более что у самой бабушки Юй ни семьи, ни детей не было – еще в далекой молодости она овдовела и с тех пор оставалась верной памяти мужа. Родители относились к ней хорошо и ежемесячно выплачивали ей зарплату, которой она была более чем довольна, так что, можно сказать, у нас она чувствовала себя как член семьи.

Школа № 1 была в Линьцзяне единственной, где обучались только старшеклассники. Практически все способные дети, чьи родители являлись руководителями уездов и городов в пределах нашего региона, принимались именно в эту школу.

Обычно считается, что дети чиновников своим умом особо не блещут, – на самом деле это сплетни. И пускай такие разговоры распространяются уже давно и повсеместно, все равно это сплетни. По крайней мере, в те годы в школе № 1 подобного явления точно не наблюдалось.

Как правило, все ученики этой школы были очень прилежны, и дети чиновников исключением не являлись. Некоторые зарекомендовали себя лучшими учениками не только в своих классах, но и во всей школе. Они четко знали, чего именно хотят в этой жизни, а потому к учебе подходили осознанно и совершенно не нуждались в том, чтобы их подгоняли. Тесных отношений они ни с кем не заводили, но в любом случае прилагали все усилия, чтобы по крайней мере их не испортить: вели себя очень сдержанно, инстинктивно поджимая хвост. Сравнивая себя с ними, я невольно стыдилась того, что, пока училась в младших и средних классах, переполнявшее меня счастье так и било через край. Некоторые ребята очень много читали; когда они принимались вести разговоры о Фрейде, о «Краткой истории времени» или о «Третьей волне», я лишь почтительно слушала их, не смея вставить ни слова, – никогда в жизни мне не доводилось слышать, чтобы родители упоминали таких иностранных авторов, в нашей семье подобных книг не было.

Как-то раз ребята, сидевшие рядом со мной в столовой, заговорили о литературе, и один из них вдруг спросил, какие книги я читала. Немного подумав, я вспомнила роман «Отверженные».

– О, тебе нравится Гюго?

– «Революционное чувство – чувство нравственное».

– «Стремление к прогрессу присуще человеку».

Двое парней тут же выдали цитаты из книги – я точно знала, что эти фразы взяты именно оттуда, потому как и сама записывала их в блокнот.

– Хватит вам выпендриваться. А может, ты еще и Клода Симона читала? – обратилась ко мне на сей раз девушка.

Я с глупым видом покачала головой.

Тогда она тоже выдала цитату:

– «Я не знаю, что представляют собой другие миры, кроме тех, что открываются с каждым моим шагом и с каждой моей фразой…»

– А сама будто не выпендриваешься? Все, прекращаем, хватит говорить о литературе, давайте сменим тему, – спасла меня сидевшая рядом ученица.

Под предлогом сходить за добавкой я забрала свою тарелку и больше к ним не вернулась.

Уже потом от одноклассницы я узнала, что эти ребята учились в выпускном классе и впереди у них маячили вступительные экзамены. Все они составляли костяк школьного литературного клуба и являлись местными знаменитостями.

Но эта их знаменитость меня нисколечко не волновала. Прочитай они еще больше книг, все равно они оставались читателями, а не писателями.

И все-таки я не могла не испытывать к ним чувства благоговения. Подумать только, у них экзамены на носу, а они такие спокойные и даже веселые, это насколько же уверенными в себе надо быть! Как им удалось прочитать столько книг да еще и остаться в рядах отличников?

Помимо уважения к ним, во мне зародилось неведомое доселе чувство собственной неполноценности.

В тот год, а точнее говоря, во втором семестре первого года обучения в старшей школе, я почувствовала, что отстаю. Какие бы усилия я ни прилагала, я оставалась в ряду середнячков. Те методы, по которым меня учили родители, в Линьцзяне совершенно не работали.

Впервые я усомнилась в своих умственных способностях.

Как-то раз я даже спросила у родителей:

– Чего вы ждете от меня в будущем?

Родители переглянулись, после чего мама сказала:

– Доченька, лично для меня главное – чтобы ты получила высшее образование и стала хорошей женой, хорошей матерью и хорошим человеком. Что для этого требуется, ты прекрасно знаешь. Что касается университета, выбора специальности и дальнейшей работы, то это должно стать твоим личным решением. Мы как родители можем помочь тебе советом, но вмешиваться в твою жизнь не будем.

Папа тут же подхватил:

– Полностью согласен с мамой. Руководствуйся тем, что подсказывает сердце. Не нужно ставить слишком высоких целей, которые обрекут тебя на борьбу с самой собой. Ни к чему превращать жизнь в погоню за достижениями – жить в естественном потоке тоже неплохо. Короче говоря, если ты будешь счастлива, то и мы будем счастливы.

Родители были настроены слишком благодушно. С одной стороны, втайне я даже радовалась, что они не возлагают на меня особых надежд, но вместе с тем это несколько разочаровывало и удручало. Что они думали на самом деле, я не знала и знать не хотела.

Так уж сложилось, что из-за разного рода обстоятельств я стала сдержанной. Не исключено, здесь сыграли роль не только причины внешние, – иногда я чувствовала, что внутри меня также зарождается какой-то новый, иной источник жизни… Нет, слово «зарождается» здесь не совсем уместно. Очевидно, этот источник в каком-то из аспектов моей жизни уже существовал, но находился в спящем состоянии, а теперь под воздействием внешних обстоятельств начал оживать.

Поэтому мое тело также начало меняться.

На втором году обучения в старшей школе у меня произошел резкий скачок в росте – к третьему году он уже составлял метр семьдесят три. При таком росте моя талия выглядела еще более тонкой, а грудь налилась так, что скрыть ее уже не получалось. Теперь я стала едва ли не самой высокой девушкой в школе. Что в юбке, что в брюках я выглядела изящно и утонченно. Мое прежде круглое лицо теперь обрело форму красивого овала.

Втайне я этим изменениям радовалась, но вместе с тем они приносили и некоторые неудобства – так, я совершенно не привыкла, чтобы меня осматривали с головы до ног. В первую очередь на меня пялились парни, но потом к ним присоединились и девушки, да и родители тоже стали поглядывать на меня иначе.

Когда на меня восхищенно смотрела мама, меня это, разумеется, не только не смущало, но и радовало.

А вот папе все эти перемены в моем теле, похоже, доставляли неловкость, поэтому он старался в упор на меня не смотреть. Казалось, в моем присутствии он не знал, куда отвести взгляд.

Поэтому дома я стала ходить в брюках.

И только бабушка Юй открыто радовалась всем происходящим со мной изменениям.

– Во дает, в такую жарищу вырядиться в брюки! Мне даже смотреть на тебя жарко, а ну быстро переоденься в юбку и выбери самую короткую!

Когда она принималась так восклицать, я только и могла что рассмеяться.

В школе Линьцзяна я оставалась безызвестной и особыми успехами не выделялась. Моя сдержанность была вовсе не показной, я и правда больше не проявляла никакой активности, из меня словно куда-то улетучилась жизненная энергия. Привычки обсуждать личные отношения других я не имела, да и собственного опыта любовных переживаний у меня еще не было.

Единственное, что меня радовало, так это моя новая внешность, однако эту радость я держала при себе. Ведь если бы я – девушка средних способностей из маленького городка – и вдруг начала кичиться своей фигурой, то меня бы точно стали презирать.

Период учебы в старшей школе напоминал нашу речку Цзинцзян, он был таким же тихим и гладким.

Впрочем, в те годы произошло одно событие, которое причинило мне сильную боль, – когда я уже заканчивала школу, неожиданно от сердечного приступа умерла бабушка Юй. Мама очень тепло относилась к бабушке Юй, да и бабушка Юй любила ее всем сердцем – доведись маме заболеть, та места себе не находила. При этом их отношения не напоминали отношения матери и дочери, а больше походили на дружбу двух женщин разного возраста. По сути, между ними сложились отношения между хорошим хозяином и хорошим слугой.

Однако мои отношения с бабушкой Юй имели совсем другую природу.

Пусть в младенчестве я и не кормилась ее грудью, зато она вскормила меня молоком из бутылочки, которую давала несколько раз в день! И за все мои бесчисленные срыгивания и смену пеленок отвечала именно она. Летом, оберегая меня от потницы, именно она, а не мама каждый вечер устраивала мне ванночки и присыпала кожу тальком. Когда я была маленькой и у нас дома не было ни вентилятора, ни кондиционера, бабушка садилась у моей кроватки и тихонько обмахивала меня веером. Такое занятие прогоняло ее дремоту прочь, когда саму ее уже тоже начинало клонить в сон. Если и правда существует телесная память, то память, которую мое тело сохранило об объятиях бабушки Юй, гораздо глубже, нежели память об объятиях мамы, – по правде говоря, в детстве мне гораздо больше нравилось, чтобы меня брала на руки бабушка Юй. На руках у полной бабушки Юй было настолько приятно и тепло, что я привязалась к ней гораздо сильнее. Когда меня держала мама, я долго не могла уснуть, но стоило передать меня бабушке, как я засыпала в ту же минуту.

Сейчас, когда я пишу про нее, то употребляю выражение «бабушка Юй», но в мои детские времена она была для меня самой что ни на есть родной бабушкой. Когда я научилась разговаривать, то неизменно называла ее просто бабушкой, а никакой не бабушкой Юй.

Впервые в жизни я столкнулась со смертью дорогого мне человека. Перенести это было выше моих сил. Какое-то время мне даже не хотелось возвращаться домой, едва я переступала порог, как тотчас начинала рыдать. И даже если слезы не лились из моих глаз, они изливались из моего сердца.

Изначально я планировала поступать в Гуйчжоуский университет, который когда-то окончили мои родители, однако экзамены туда я провалила.

В итоге я поступила в Гуйчжоуский пединститут, который позже стал педуниверситетом.

Я понимала, что подготовиться к экзаменам как следует мне помешала бабушкина смерть.

Но я приняла это совершенно безропотно – не могла же бабушка выбрать дату собственной смерти.

Перспектива стать учителем языка и литературы в любой из школ лично мне казалась очень привлекательной. Если бы мне удалось остаться в Гуйяне, это было бы превосходно, уехать в Линьцзян я бы тоже согласилась, да и вариант с Юйсянем меня вполне устраивал.

Не знаю почему, но я вдруг стала очень реалистично смотреть на жизнь и на так называемую погоню за счастьем. Можно даже сказать, что у меня как у студентки не возникло никакой мечты – и это в том возрасте, когда я должна была мечтать больше всего.

Не исключено, что это тоже было связано со смертью бабушки.

Поскольку все обречены на смерть, то не смешно ли вообще неустанно гоняться за счастьем, которое мимолетно, словно дым?

А что, если ситуацию отпустить?

Почему бы не позволить всему идти своим чередом?

Беда некоторых людей состоит как раз в том, что у них нет такой роскоши, как выбор.

А у меня, Фан Ваньчжи, он был.

Признаю, что в то время я безразлично относилась к своему будущему; из-за этого я стала еще более сдержанной – настолько, что практически не выходила на контакт с другими.

По этой причине окружающие считали меня замкнутой.