Они просидели у бассейна до девяти; когда крышу закрыли на ночь, переместились внутрь и выпили еще по несколько бокалов непомерно дорогих коктейлей. У кого-то оказалась доза кокаина, и они по очереди побывали в туалете. Дженни настояла, чтобы они с Айрис пошли вместе. Стены туалета были красиво исписаны строчками из романа Джона Стейнбека «На восток от Эдема». Что-то о красоте и правде, что-то о свободе, о добре и зле. Саму книгу Айрис не читала. Когда Дженни склонилась над крышкой унитаза, на Айрис чуть пахнуло ее сальными волосами, но не противно – этот своеобразный землистый запах может даже нравиться, если исходит от человека, в которого ты влюблен. Айрис присела на корточки, пытаясь не думать о молекулах дерьма, висящих в воздухе, и о том, сколько народу держало в руках купюру до того, как она вставила ее себе в нос. Она сделала вдох и забыла обо всем. Кровь в ней забурлила, каждая клетка тела запела на свой лад. Смог был сдан в архив и вытеснен на задворки сознания до следующего раза, который, вполне возможно, наступит уже завтра, но никакого завтра не было – были только бар, алкоголь, друзья, город, бесконечная ночь. В два часа они на такси добрались до квартиры Айрис, где выпили джин с тоником из запасов Киран, а когда он закончился, перешли на десертное вино, которое Дженни отыскала в глубине кухонного шкафа.

Из кухни они перешли в комнату Айрис. Эдди и Айрис сели на кровать, прижавшись друг к другу, а Рич с Дженни легли на груду подушек на полу. К пяти утра в комнате настала тишина. Все казались себе какими-то резиновыми и старыми. Рич вызвал такси. Дженни ушла в туалет и там застряла. Эдди и Айрис остались вдвоем на ее кровати. Он обнял ее с улыбкой Питера Пэна. Нетландия – это разве не рядом с Никтой? Мозг Айрис превратился во что-то рыхлое и мягкое, как войлок. Во рту реально стоял привкус дерьма. Она не хотела, чтобы все происходило так, когда ее сознание отравлено химией. Она же его босс. Так нельзя. А не все ли равно? Элисон было бы не все равно.

Эдди поцеловал ее в вонючие губы. От поцелуя по ее телу побежали искры, но – вот досада – слабенькие, и не потому, что Эдди ей не нравился, а потому, что она была пьяна в стельку. Даже голову не могла держать. Они соскользнули на пушистый ковер и легли лицом к лицу, губы к губам, почти не двигаясь.

– Нам капец, – сказал он ей прямо в рот.

Айрис проснулась на кровати, под одеялом, в одних трусах. Остальные вещи кучей валялись на полу. Во рту пересохло, в носу тоже, голова была будто набита камнями. Она принялась выковыривать из ноздрей заскорузлые корки и щелчком смахивать их на пол, пока не вспомнила, что она не одна. На полу спал на спине Эдди, накрытый саронгом, который она давным-давно купила в какой-то поездке. Она не помнила, из какой страны его привезла. Саронг был красно-желтый, с фольклорным изображением солнца. Интересно, каково это – посмотреть вверх и увидеть другое солнце? Она глотнула из пластиковой бутылки. У воды был вкус пыли.

– О боже, – закрывая лицо руками, простонал проснувшийся Эдди. Он приоткрыл один голубой глаз, потом другой и тут же зажмурился.

Айрис рассмеялась.

– С добрым утром, – сказала она и провела пальцами по своим длинным волосам, которые на ощупь казались грязными и теплыми у корней.

Эдди завел руки за голову и потянулся, выставив на обозрение засохшие пятна пота под мышками своей затрапезной футболки:

– Чувствую себя хреново!

– Я тоже.

Он встал, отбросив саронг. Джинсов на нем не было. Его ноги с рельефными мускулами были покрыты светлыми волосами – ноги бегуна. Не вылезая из-под одеяла, Айрис подвинулась к стене, и он, обдав ее теплом, скользнул рядом. Обняв ее за талию, он приблизил к ней лицо для поцелуя.

– Я хотел этого с того самого дня, как ты появилась у нас на этаже, – сказал он.

– Серьезно?

– Конечно. А ты не замечала?

– Нет.

Его отросшая щетина царапала ей кожу. Он дышал ей в ухо. Ей стало очень жарко. Кровь прилила к промежности. Какое у него будет лицо, когда он кончит? Эдди притянул Айрис к себе. Это и есть счастье, думала она, настоящее счастье; такое испытывает орнитолог-любитель, заметив красивую редкую птицу. Запомни это на потом, когда на тебя опустится Смог. Запомни миг счастья.

В тот же день Айрис отправилась на встречу с родственниками в пиццерию возле Парламентского холма. Ее мучило тяжкое похмелье. На пороге ресторана в животе у нее заурчало. Они устроились в глубине зала. Мать выглядела слишком нарядно для такого скромного заведения – безупречная стрижка с высветленными прядями, жемчужные серьги, горделивая манера. Она держала спину очень прямо, как балерина, и отчетливо выговаривала каждое слово. Мона, напротив, сидела сгорбившись и глядя в стол. На ней было мешковатое черное худи и очки в тонкой металлической оправе; вьющиеся темно-рыжие волосы она кое-как собрала на затылке в неряшливый хвост. На столе стояла тарелка оливок.

– Простите, что опоздала, – сказала Айрис, усаживаясь за стол. – А где Джек?

– Он не смог прийти, – ответила мать.

– Чем же он так занят? – Айрис взяла оливку.

– Дома работает. Что-то срочное.

Отчим ни на секунду не расставался с очередным гаджетом и без конца отвечал на письма, то недовольно ворча, то фукая от досады. С Айрис они не виделись уже несколько месяцев, но она старалась не обижаться.

– Ну ладно. Как дела?

– Нормально, – подняв глаза, сказала Мона.

– У меня все хорошо, – сказала Элеанор. – А как у тебя?

– У меня все о’кей. Ну как, Мона, уже ждешь летних каникул?

– Это еще когда будет, – хмурясь, ответила Мона. – Еще только май.

– Ах да. Не знаю, почему я вдруг спросила.

«Соберись, Айрис, соберись, – пронеслось у нее в голове. – Вот бы прямо сейчас земля разверзлась у нас под ногами и мы провалились в бездну». Ну конечно, о чем еще ей думать, как не о подземных каналах. Она взглянула на сестру. Происходящее казалось ей не совсем реальным, словно Айрис отделяло от родных непреодолимое пространство. «Я вообще-то здесь? Живая?»

– А планы на лето уже есть?

– Летом мы на две недели едем на юг Италии, – сказала Элеанор. – Сняли там домик.

Айрис чуть вздрогнула. Она бы все равно не поехала, но хотела, чтобы ее пригласили.

От Элеанор это не укрылось:

– Хочешь поехать с нами?

– Да, возможно.

– А ты куда-нибудь собираешься?

– Нет, буду работать.

– Ну, и как там дела… э-э… на работе?

Элеанор никогда не произносила вслух название фирмы «Фридом энд Ко». Айрис и сама понимала, что название глупое, но почти все агентства имели такие – якобы позитивные и совершенно нелепые. Да, это была ее жизнь, ничего не поделаешь. А мать всегда мечтала, чтобы она занималась чем-то полезным, например медициной или юриспруденцией.

– Нормально, – ответила Айрис.

– Над чем ты сейчас работаешь?

– Мам, тебя же не интересует моя работа. Не надо притворяться.

– Конечно, интересует!

– Ну хорошо. Сейчас я работаю над стратегией для продвижения нового бренда органической косметики «Фарм».

– А у них хорошая продукция?

– Не знаю. Сама пока не пользовалась. Не успела.

– Хм, – подняла бровь Элеанор.

Мона молчала и внимательно, будто читала газету, изучала меню.

– Как у тебя в школе? – спросила Айрис.

– Все в порядке. – Сестра отложила меню.

– Она недавно победила в конкурсе, – вставила Элеанор. – По математике. Правда, дочка?

– Мам, хватит тебе.

– Здо́рово. Поздравляю. На выходных что делаешь?

– Ничего. Здесь с вами сижу. – Мона, не отрывая взгляда от стола, съела оливку.

Айрис примерно помнила себя в двенадцать лет, но эти воспоминания словно принадлежали кому-то другому. У нее все было хорошо – она заводила друзей, прилежно училась – но под всем этим ощущался низкий гул белого шума. Уже тогда она начинала чувствовать себя подгнившим персиком – дряблым и несладким. В школьном дневнике о ней писали, что она полна энергии, имеет задатки лидера и творческий потенциал, но внутри к ней уже присосался, как паразит, малютка-Смог. Мона была другой. Она себя не прятала. Не стеснялась своей нескладности. Айрис хотелось вытрясти ее из девочки. И предупредить сестренку: «Учись это скрывать, не то жизнь тебя сломает».

– Я в туалет, – вставая, сообщила Мона.

Элеанор проводила ее глазами и, убедившись, что Мона ее не услышит, сказала:

– Она среди лучших в целом потоке.

Айрис, не сдержавшись, рассмеялась.

– Не надо ей завидовать.

– Ей нелегко, – заметила Айрис, – а ты совсем ей не помогаешь.

– Мона не такая, как ты.

– Не такая, как я? В каком смысле? Я хорошо училась в школе. Может, не так хорошо, как Мона, но где я теперь?

– А при чем здесь я?

– Тебя я не виню.

– Айрис, она возвращается. Давай не будем.

Мона плюхнулась на стул и спрятала кисти в рукава, продев большие пальцы через специальные дырки. Подошел официант, они сделали заказ. Элеанор выбрала салат. Ее веки чуть дрогнули, когда обе дочери заказали по пицце.

Когда принесли заказ, голод Айрис куда-то испарился – вместе с остатками самообладания. Отходняк достиг высшей точки, накрыв ее отвратительной влажной плесенью. Она обливалась потом: он струился по спине, тек из подмышек, блестел на лбу, сочился из пор. Ей стоило неимоверных усилий поддерживать разговор. Мысли путались. Она кое-как заставила себя сжевать половину пиццы и выпила две диетические колы, но во рту по-прежнему было сухо, как в песчаной пустыне. Заказать третью колу ей помешал лишь настороженный взгляд матери. Она сделала глубокий вдох, но стало только хуже. Сердце трепыхалось, как испуганная птица. «Неужели мне суждено умереть вот так, давясь пиццей с пеперони и слушая болтовню матери и сестры о школьной ярмарке? Ни та ни другая не заметили ее болезненного состояния – или сделали вид, что не заметили. Айрис пошла в туалет, там ее вырвало, и ей полегчало.

– Ты сейчас куда? – спросила она Мону, когда в туалет ушла мать. – Не хочешь пойти искупаться в пруду?

– Вроде холодно еще, – нерешительно возразила Мона. – И у меня купальника с собой нет.

– Ничего, в белье поплаваем.

– Ну, не знаю.

– Пойдем просто посмотрим. Прогуляемся.

На улице сестры попрощались с матерью и направились вверх по Парламентскому холму, мимо остановившихся поболтать собачников. Айрис радовалась, что Мона согласилась пойти с ней – она была почти уверена, что та откажется и вместе с матерью поспешит домой. Айрис иногда охватывал страх, что она не очень нравится Моне, что та считает ее паршивой овцой – ребенок от первого неудачного брака, принесшего одни разочарования, бедняжка-безотцовщина, – но Айрис тут же одергивала себя: двенадцатилетние так не рассуждают. Ей хотелось быть ближе к Моне, быть, как и положено старшей сестре, готовой ответить на любой ее вопрос, особенно сейчас, когда та стояла на пороге юности – самого дурацкого периода в жизни человека. Но они привыкли к деликатной взаимной отстраненности. Когда Мона росла, Айрис не было рядом. Она училась в университете, работала, проводила время на другом конце Лондона и детьми не интересовалась.

Они пошли к Женскому пруду длинным путем, поднимаясь по зеленому холму. Воздух холодил влажную от пота кожу Айрис. Она боялась, что от нее воняет блевотиной. Рядом с ней Мона казалась такой чистой и новенькой – она ни разу не напивалась, не пробовала кокаина, не гуляла всю ночь напролет. Но, несмотря на пропасть в пятнадцать лет и двух разных отцов, они оставались сестрами.

Они дошли до леска. Под деревьями было намного прохладнее – отсюда последние остатки зимы не желали уходить. Но Айрис они только радовали. Чем холоднее вода, тем быстрее она придет в норму.

– Ты действительно полезешь купаться? – спросила Мона.

– Полезу.

– У тебя ведь даже полотенца нет.

– Ничего.

В пруду, окруженном деревьями, плавали пять или шесть женщин. Здесь ничто не напоминало город, и это нравилось Айрис больше всего. Обычно она приходила сюда летом, в жару, когда в воде и на берегу было полно народу и кругом звенели женские голоса. Но некоторые женщины купались здесь круглый год: они разбивали лед и прыгали в студеную воду. Судя по всему, они относились к другому виду, более стойкому, чем Айрис.

Сестры стояли рядом со спасателями и смотрели, как искрится под солнцем мутноватая гладь воды. Кроны деревьев еще не покрылись пышной листвой, какой украсятся через пару месяцев. Айрис разделась и осталась в черном белье, а одежду сложила поодаль. Кожа от соприкосновения с прохладным воздухом пошла мурашками.

– С ума сошла, – сказала Мона. – Холодно.

– Как думаешь, мне прыгнуть сразу или по лесенке спуститься?

– Прыгнуть легче.

Один из спасателей покосился на них, явно не одобряя робости Айрис.

– Хорошо, прыгаю. – Айрис подошла к бетонному краю пруда и посмотрела вниз.

– Давай! – подбодрила ее Мона.

Айрис высоко подпрыгнула. Холодная вода сомкнулась над головой, приняла ее и держала. На мгновение Айрис зависла под водой, ощущая, как каждый атом ее тела, встрепенувшись, пробуждается от сна, но, во-первых, было очень холодно, а во-вторых, не хватало воздуха. Она вынырнула и вдохнула полной грудью. Воздух был чистым и сладким на вкус, как за городом.