Глава двенадцатая

Мадлен Фавро испугалась до смерти в прямом смысле.

Клара была уверена, что ее убил старый дом Хадли. И вот сейчас Клара Морроу стояла перед ним и предъявляла ему обвинения. Люси на поводке металась взад-вперед, стремясь поскорее оставить это место. Как и Клара. Но Клара чувствовала, что обязана сделать это для Мадлен. Нагнать страху на этот дом. Дать ему понять, что она все знает.

Что-то пробудилось вчера вечером. Что-то нашло их маленький тесный кружок друзей, которые занялись чем-то безрассудным, глупым, не соответствующим их возрасту. Только и всего. Никто не должен был умирать. И никто не умер бы, проводи они спиритический сеанс в любом другом месте. Никто ведь не умер в бистро.

Что-то в этом нелепом месте было вызвано к жизни, прошло по коридору в старую спальню, затянутую паутиной, и забрало жизнь Мадлен.

Всю оставшуюся жизнь Клара будет помнить случившееся. Пронзительные крики, визг. Они раздавались отовсюду. Потом удар. Пламя одной из свечей затрепетало. Люди повскакали с мест, чтобы помочь или броситься прочь. Включились лучи фонариков, бешено заплясали по стенам… и замерли. Все они направились на одно – на лицо. Даже в ярком и теплом солнечном свете дня Клара чувствовала, как сжимается петля страха – словно плащ, который невозможно сбросить с плеч.

«Не смотри!» – услышала Клара голос Хейзел, предположительно обращенный к Софи.

«Non!» – вскрикнул месье Беливо.

Глаза Мадлен были широко раскрыты, вытаращены так, будто собирались вылезти из глазниц. Губы растянуты, рот распахнут, замер в крике. Клара схватила Мадлен за руки, чтобы успокоить ее, и поняла, что уже слишком поздно: пальцы скрючились и превратились в когти. Клара подняла голову и увидела движения за пределами их круга. И услышала кое-что.

Порхание крыл.

– Bonjour, – сказал Арман Гамаш, выходя из дома.

Клара вздрогнула, возвращаясь к реалиям дня. Она узнала этого крупного элегантного человека, который направлялся прямо к ней.

– Вы не больны? – спросил он, видя, в каком она состоянии.

– Нет. – Ее губы растянулись в полуулыбку. – Вот увидела вас – и сразу стало лучше.

Но выглядеть лучше она не стала. Напротив, по ее щекам потекли слезы, и Гамаш подумал, что эти слезы далеко не первые. Он тихо стоял рядом с ней, не пытаясь ее успокоить – позволяя выплакать печаль.

– Вчера вечером вы были здесь.

Это прозвучало не как вопрос, а как утверждение. Гамаш читал протокол и видел имя Клары Морроу. И даже предполагал допросить ее первой. Он ценил ее мнение, знал, что у нее цепкий к деталям – как видимым, так и невидимым – глаз. Старший инспектор знал, что должен включить ее, вместе со всеми остальными присутствовавшими на спиритическом сеансе, в список подозреваемых, но не сделал этого. Он считал ее ценнейшим свидетелем. Клара отерла рукавом куртки лицо. Арман Гамаш, увидев результат, вытащил платок и протянул ей. Она надеялась, что выплакала уже почти все, но слезы текли, как полноводная весной речушка Белла-Белла. Паводок печали.

Питер предыдущим вечером вел себя великолепно. Он помчался в больницу, ни разу не сказав ей «я же тебе говорил». Впрочем, она сама не раз повторяла себе эти слова, сквозь рыдания рассказывая ему о случившемся.

Потом они отвезли домой Мирну и Габри. Предложили ошеломленной, потрясенной Хейзел и до странности спокойной Софи удобные комнаты в своем доме. Уж не от скорби ли она онемела? Нет, скорее, такое поведение давало Софи преимущество: все, как обычно, не знали, что она чувствует на самом деле.

Предложение было отвергнуто. Даже теперь Клара не могла себе представить, как это было ужасно для Хейзел – вернуться домой в одиночестве. Нет, конечно, вместе с Софи, но на самом деле – в одиночестве.

– Она была вашим другом?

Они развернулись и пошли к деревне.

– Да, она со всеми дружила.

Гамаш молча шагал рядом с Кларой, сцепив руки за спиной и храня на лице задумчивое выражение.

– О чем вы думаете? – спросила она, а спустя несколько секунд сама ответила на свой вопрос: – Вы думаете, что ее убили?

Они снова остановились. Клара не могла идти и одновременно мучиться этой мыслью. Эта мысль вообще была ей невыносима. Она повернулась и уставилась на Гамаша. Неужели до нее так медленно доходит? Разумеется, Гамаш именно так и должен думать. Если это было не убийство, то зачем главе отдела по расследованию убийств приезжать сюда?

Гамаш жестом предложил ей пройти к скамье на лугу.

– Откуда взялись все эти столики на улице? – спросил он, когда они сели.

– У нас была охота за пасхальными яйцами и пикник.

Неужели это было только вчера?

Гамаш кивнул. Они тоже прятали яйца для Флоранс, а потом сами же и искали. Надо надеяться, на следующий год такая задача будет ей по силам.

– Мадлен была убита? – спросила Клара.

– Мы считаем, что да, – ответил Гамаш. Дав ей время осознать его слова, он спросил: – Вас это удивляет?

– Да.

– Не спешите. Подумайте. Я знаю, что поначалу факт убийства всех удивляет. Но я хочу, чтобы вы хорошенько обдумали мой вопрос. Если бы Мадлен Фавро была убита, вас это удивило бы?

Клара повернулась к Гамашу. Его темно-карие глаза смотрели задумчиво, седеющие усы были аккуратно подстрижены, из-под шляпы выбивались ухоженные, слегка вьющиеся волосы. Смешливые морщинки в уголках глаз делали выражение его лица еще более впечатляющим. Она знала, что он говорит с ней по-английски из вежливости. Его английский был идеален, причем, как ни странно, Гамаш говорил с британским акцентом. При каждой очередной встрече она собиралась спросить его об этом.

– Почему вы говорите с британским акцентом?

Гамаш удивленно приподнял брови.

– Это что, ответ на мой вопрос? – с улыбкой спросил он.

– Нет, профессор. Но я давно хотела спросить вас об этом, только все время забывала.

– Я учился в Кембридже. В колледже Христа. Изучал историю.

– И оттачивали английский.

– Я там научился английскому.

Пришел черед Кларе удивляться:

– До приезда в Кембридж вы не говорили по-английски?

– Я знал две фразы.

– Какие же?

– «Огонь по клингонам» и «Боже мой, адмирал, это ужасно».

Клара прыснула.

– Я часто смотрел американское телевидение. В особенности два этих сериала.

– «Звездный путь» и «Путешествие на дно океана», – кивнула Клара.

– Вы и представить себе не можете, насколько эти фразы бесполезны в Кембридже. Впрочем, «Боже мой, адмирал, это ужасно» можно применить в трудную минуту.

Клара рассмеялась и представила себе молодого Гамаша в Кембридже. Кто же это отправляется за океан учиться в университете страны, языка которой не знаешь?

– Итак? – Лицо Гамаша посерьезнело.

– Мадлен была милой во всех смыслах этого слова. Она легко нравилась людям, и, думаю, ее легко было полюбить. Я вполне могу себе представить, что полюбила бы ее, если бы наше знакомство продлилось чуть дольше. Но поверить, что кому-то понадобилось ее убивать…

– Потому что она была такой? Или потому, что кто-то другой таким не был?

Хороший вопрос. Если ты признаешь, что случилось убийство, то признаешь, что есть и убийца. Среди них. Совсем рядом. Почти наверняка кто-то из людей, присутствовавших в комнате. Один из тех, кто улыбался, смеялся, один из этих знакомых людей скрывал мысли столь злобные, что они подтолкнули его к убийству.

– Сколько здесь прожила Мадлен?

– Вообще-то, она жила не в деревне, а вон там. – Клара показала на пологие холмы. – Вместе с Хейзел Смит.

– Которая тоже присутствовала при всем этом вчера с некой девицей по имени Софи Смит.

– Это ее дочь. Мадлен стала жить с ними лет пять назад. Они очень давно знают друг друга.

В этот момент Люси дернулась на поводке, Клара оглянулась и увидела Питера – он вышел из калитки и двинулся по дороге, махая им рукой. Клара посмотрела по сторонам, проверяя, не едут ли машины, и отстегнула Люси. Пожилая собака рванула по деревенскому лугу прямо к Питеру, и тот согнулся пополам. Гамаш сочувственно поморщился.

Питер распрямился и похромал к их скамейке. У него на брюках остались два грязных отпечатка собачьих лап.

– Старший инспектор. – Питер протянул руку с бóльшим достоинством, чем Гамаш мог ожидать.

Старший инспектор поднялся и тепло пожал ему руку.

– Грустные времена, – сказал Питер.

– Да. Я как раз говорил Кларе: мы считаем, что мадам Фавро, возможно, умерла насильственной смертью.

– Почему вы так решили?

– Вас ведь там не было? – спросил Гамаш, игнорируя вопрос Питера.

– Нет, у нас перед этим был званый обед, и я остался наводить порядок в доме.

– А вы пошли бы, будь у вас такая возможность?

Питер без колебаний ответил:

– Нет. Я не одобряю таких вещей.

Сказав это, он сам себе показался викторианским священником.

– Питер и меня пытался отговорить, – сказала Клара и взяла Питера за руку. – Он был прав. Не нужно нам было это делать. Если бы мы держались подальше от этого места, – Клара кивнула в сторону дома на холме, – то Мадлен была бы жива.

«Наверное, да, – подумал Гамаш. – Вот только надолго ли? Есть вещи, которых не избежать, и смерть – одна из них».

Инспектор Жан Ги Бовуар наблюдал, как последние криминалисты собирают свои вещички; наконец они освободили спальню и закрыли дверь. Отмотав желтую ленту с рулона, он перекрыл ею вход в комнату. Он проделал это несколько раз – больше, чем обычно. Что-то ему говорило: нужно как можно надежнее закупорить то, что есть в этой комнате. Жан Ги Бовуар, конечно, ни за что в этом не признался бы, но он чувствовал: здесь что-то растет, зреет. Чем дольше он здесь оставался, тем больше оно росло. Дурное предзнаменование. Нет, не предзнаменование. Что-то иное.

Пустота. Жан Ги Бовуар чувствовал себя опустошенным. И вдруг он понял, что если останется здесь еще ненадолго, то внутри у него вместо органов образуется гулкая бездна.

Сгорая от желания уйти отсюда, он посмотрел на агента Лакост – не испытывает ли она того же. На его вкус, она слишком много знала обо всем этом дурацком колдовстве. Он снова и снова запечатывал дверь, бормоча себе под нос «Аве Мария», потом отошел в сторону, чтобы посмотреть на плоды своих трудов.

Если бы Бовуар знал, как художник Христо упаковал Рейхстаг^[30], он, вероятно, увидел бы некоторое сходство. Дверь была целиком и полностью покрыта желтой полицейской лентой.

Перепрыгивая через две ступеньки, он пронесся по лестнице и вышел на свет божий. После пребывания в этом склепе мир казался гораздо ярче, воздух – гораздо свежее. Даже рев воды в Белла-Белле действовал успокоительно. Он был естественным.

– Хорошо, что вы еще здесь.

Бовуар повернулся и увидел, что к нему направляется агент Робер Лемье с улыбкой на молодом энергичном лице. Лемье недавно появился в их команде, но уже стал любимчиком Бовуара, который любил молодых агентов, если те уважительно относились к нему.

И все же Бовуар был удивлен:

– Тебя вызвал старший инспектор?

Он знал, что Гамаш не намерен привлекать к расследованию большие силы, пока не будет уверен, что это убийство.

– Нет, просто мой приятель – он работает в местной полиции – сообщил мне об этом деле. А я заехал в гости к родителям в Сент-Катрин-де-Ове, вот и решил заглянуть сюда.

Бовуар взглянул на часы. Уже час дня. Теперь, выйдя из этого треклятого дома, Бовуар спросил себя, не было ли то чувство пустоты, которое он испытывал, обычным голодом. Да, вероятно.

– Идем со мной. Шеф в бистро. Наверное, доедает последний круассан.

Это, конечно, была шутка, но Бовуар вдруг подумал с беспокойством: а что, если так оно и есть? Он поспешил к машине, и они вдвоем проехали около сотни ярдов до Трех Сосен.

Арман Гамаш сидел перед камином, попивая чинзано и прислушиваясь к окружающим. Даже в конце апреля теплый огонь был в радость. Оливье приветствовал старшего инспектора объятиями и лакричной трубочкой.

– Merci, patron^[31], – сказал Гамаш, тоже обнимая его за плечи и принимая в дар трубочку.

– Это так ужасно, что невозможно поверить, – сказал Оливье, элегантно одетый в вельветовые брюки и свободный кашемировый свитер.

Ни один его светлый волос не выбился из прически; нигде ни складки или пятнышка, которые могли бы испортить его вид. Его партнер, наоборот, забыл вставить зубные протезы и был небрит. Когда Гамаш и Габри обнялись, густая черная щетина оцарапала щеку старшего инспектора.

Питер, Клара и Гамаш последовали за Габри к выцветшему дивану у камина, а Оливье отправился за выпивкой для них. После того как все устроились на своих местах, к ним присоединилась Мирна:

– Рада вас видеть.

Она уселась в ближайшем кресле с подголовником.

Гамаш с симпатией взглянул на эту крупную чернокожую женщину. Она владела его любимым книжным магазином.

– Почему вы здесь? – спросила она, пытаясь смягчить резкость вопроса взглядом своих умных и добрых глаз.

Гамаш ощутил себя почтальоном времен войны, передвигающимся на раздолбанном велосипеде по разбитым дорогам. Вестником, приносящим убийственные новости. Вестником, которого всегда встречают с подозрением.

– Конечно же, он считает, что ее убили, – сказал Габри.

Без зубных протезов это прозвучало так, будто Гамаш «читает».

– Убили? – переспросила со смешком Мирна. – Это было ужасно, даже агрессивно, но убийство тут ни при чем.

– В какой степени агрессивно?

– Я думаю, мы все почувствовали враждебность, – сказала Клара.

Остальные кивнули.

Как раз в этот момент Бовуар и Лемье, разговаривавшие между собой, открыли дверь бистро. Гамаш привлек их внимание, подняв руку. Они замолчали и направились к собравшимся у камина.

Солнце проникало через освинцованные стекла окон. Слышался говорок других посетителей. Все были подавлены.

– Расскажите мне, что случилось, – тихо попросил Гамаш.

– Экстрасенс разбросала соль и зажгла свечи, – начала Мирна. Глаза ее были открыты, она словно вновь видела происходящее. – Мы сидели кружком.

– Держась за руки, – вспомнил Габри.

Он дышал быстро и поверхностно, и вид у него был такой, будто от одного этого воспоминания он сейчас упадет в обморок. Гамашу показалось даже, что он слышит сердцебиение Габри.

– Я никогда не чувствовала такого страха, – сказала Клара. – Даже ведя машину по шоссе во время снежной бури.

Присутствующие закивали. Все они испытывали поразительную уверенность, что именно так и закончат свою жизнь: в жуткой автокатастрофе, потеряв управление машиной, невидимые в густом, хаотичном снегопаде.

– Но в этом-то все и дело, – заметил Питер, присаживаясь на подлокотник кресла Клары. – Вас хотели напугать до смерти.

«Неужели он прав?» – спросила себя Клара.

– Мы пришли туда, чтобы очистить дом от злобных призраков, – сказала Мирна, но при свете дня это утверждение казалось нелепым.

– И может быть, чтобы немного испугаться, – признал Габри. – Это правда, – добавил он, видя их лица.

И Кларе пришлось согласиться, что это правда. Неужели они были настолько глупы? Неужели их жизнь была настолько похожа на сон, настолько скучна, что они чувствовали потребность искать и создавать опасность? Нет, не создавать. Опасность всегда была там, а они принялись заигрывать с ней, и она им ответила.

– Жанна, та, которая экстрасенс, – пояснила Мирна для Гамаша, – сказала, будто слышит приближение чего-то. Мы замерли на несколько мгновений, и знаете, я вроде бы тоже что-то услышала.

– И я, – подхватил Габри. – Возле кровати. Кто-то переворачивался на кровати.

– Нет, звук доносился из коридора, – сказала Клара, отрывая глаза от огня и обводя присутствующих взглядом.

Это зрелище напомнило ей вчерашний вечер: лица освещены пламенем, глаза расширены, тела напряжены, словно в любое мгновение готовы пуститься в бегство. Она как бы снова очутилась в той страшной комнате. Запах весенних цветов, словно в морге, эти шаги у нее за спиной…

– Шаги. Мы слышали шаги. Вспомните: Жанна сказала, что они приближаются. Смерть приближалась.

У Бовуара сжалось сердце и онемели руки. Он вдруг подумал, будет ли Лемье возражать, если он возьмет его за руку, но потом решил, что лучше умрет, чем сделает это.

– «Они приближаются», да-да, так она и сказала, – согласилась Мирна. – И что-то еще.

– С крыши и еще откуда-то, – сказал Габри, пытаясь припомнить.

– С чердака, – поправила Мирна.

– И из подвала, – добавила Клара, глядя на Армана Гамаша.

Он почувствовал, как кровь отхлынула от его лица. Кошмар подвала в старом доме Хадли до сих пор преследовал его.

– И вот тут-то все и случилось, – кивнул Габри.

– Не совсем, – возразила Клара. – Она сказала кое-что еще.

– «Они вокруг нас, – тихо произнесла Мирна. – Явись! Немедленно!»

Она хлопнула в ладоши – и сердце у Бовуара чуть не разорвалось.