Выполняя миссию

Магистр Темпли, исповедующий Правый Путь, становится Ипсиссимусом, но отказывается покидать этот плотный мир, пока живые существа, количеством по священному числу, не достигнут Вознесения. Его подход и идеология – помощь через Милосердие.

Магус, исповедующий Левый Путь, становится Ипсиссимусом, но отказывается покидать этот плацдарм для тренировки и обучения душ, пока живые существа, количеством по сакральному числу, не последуют его примеру и не превзойдут Человеческую Форму. Его инструмент и суть – помощь через Строгость.

Клинок с сухим скрежетом вырвался из ножен, привлекая внимание Госпожи Смерть.

Фукухира привязал руки и ноги пленника к столу, теперь не сбежит. Тот в ужасе неотрывно глядел на Фукухиру, не имея сил произнести даже слова, в его пересохшем рту язык отказывался двигаться. Страх сожрал все силы, подавил волю, пленник часто-часто дышал сквозь приоткрытый рот, холодный пот градом струился, скатываясь крупными каплями с бровей в глаза. Больно? Больно. А вытереть некому. Остаётся моргнуть два раза, прищуриться и смотреть дальше на приготовления палача. Запомнить бы его, такого не забудешь. Но тот в маске. Если только глаза. Но палач будто специально не смотрел на свою жертву.

Экзекутор, не торопясь, но уверенными, годами наработанными движениями набрал в шприц яду и подошёл к привязанному Хатсуби. Мазок по вене, холод, боль. Яд вошёл в контакт с кровью, разгоняясь по организму. Двадцать вдохов-выдохов жертвы, десять ударов сердца, три удара сердца и три вдоха-выдоха Фукухиры. Его хладнокровию и спокойствию мог бы позавидовать и монах. Фукухира не получал низменного удовольствия от процесса, это его не трогало. Мыслями он был словно не здесь, превратившись в свою Функцию, в свою Миссию. Пленник обмяк, глаза помутнели, подёрнулись поволокой, стали медленно закрываться. Сердце замедило бешеную скачку к скорому завершению страха неизвестности, дыхание выровнялось.

Пронзительно и сосредоточенно глядя на замеревшего Хатсуби, Фукухира приблизился вплотную и занёс нож. Резкое движение, разрез. Кровь выступила из раны, маня своей свежестью и яркими красками. Пленник издал стон, не приходя в себя. Эхо боли. Ещё живой. Пока больно – радуйся, всё ещё в бренном теле.

Твёрдый жёсткий голос, привыкший повелевать и отказывающийся слышать возражения, пронзил звенящую тишину комнаты:

– Ножницы! Салфетку! Лигатуру! Зажим!

Снова тишина. Шуршание и дыхание масок. Госпожа Смерть равнодушно отвернула своё внимание. Не сегодня. Не её случай.

– Зашивайте!

Фукухира бросил окровавленный ошмёток в лоток. Тот брезгливо отозвался своим эмалевым звоном. Липоэктомия поджелудочной железы прошла буднично и успешно. Хоть пациент и дотянул до последнего, словно желая умереть, обжираясь анальгетиками.

Боль, яд, острая сталь, рассекающая плоть, наказание – всё есть инструменты исцеления, спасения, научения и воспитания при должном намерении и в умелых руках.

«Я получил эту роль. Мне выпал счастливый билет…»

Он вошёл в комнату. Флёр изящности заполонил всё вокруг, настолько этот образ был ярок и всеобъемлющ, как в каком-то аниме. Чёрный строгий костюм, белоснежная манишка, черная бабочка, небрежный вихор волос, слегка схваченный лаком… и постоянная ухмылка над жизнью и перипетиями её сценария. Он здесь и одновременно выше. Бледная, почти белая кожа, утонченные черты лица, тонкая кисть и пальцы, его красота была на грани между мужской и женской. И глаза, эти серо-голубые глаза мне не забыть никогда.

Меня он не замечал абсолютно. В какой-то момент я засомневалась в своём существовании. Он сел на стул посреди залы, боком к зеркалу, закурил тонкую сигарету на длинном мундштуке и завёл монолог – разговаривал со своим отражением, то поворачиваясь к нему, то смотря прямо перед собой в особо эмоциональные моменты. Как он был прекрасен в профиль! Я видела, я чувствовала, что ему очень больно в эти моменты, но слегка высокомерная улыбка неизменно играла на необычно ярких губах на фоне белоснежной кожи.

Голос его не был идеален, он даже слегка шепелявил. Но этот его изъян, как ключик, открывал тайные створы души и проникал туда туманом. Голос обоволакивал, кружил голову, манил, завлекал погрузиться в незнакомца. Он, как на исповеди, обнажал подчистую свои самые страшные греховные поступки за последние несколько лет, описывал со вкусом и знанием дела все пороки, что воплотил в реальность. Меня накрыла волна ужаса и отвращения. Как так можно! Не верится… Такой красивый и манящий не может быть настолько испорчен! Хотелось заплакать от раздирающих нутро противоречивых чувств и сбежать.

Казалось, он каялся в содеянном. По крайней мере, я ощущала мощную борьбу с собой и отчаянный безмолвный крик страдания, идущий изнутри него. Но также я поняла, что он не остановится. Он изопьёт эту чашу до дна, он дойдёт до самых возможных глубин своей Тьмы, он зайдёт так далеко, что Дориан Грей будет ему завидовать.

Он докурил. Резко замолчал, развернулся и вышел, оставив меня погруженной в свои переживания.

Минут через пять зашла дама: красное шерстяное платье, видавшее виды, чепчик ему под цвет, белые вульгарные бусы на шее – длинные, в два ряда умостившиеся на небольшой, но уже явно отвисшей груди. Если бы не бюстье и ему подобные ухищрения, неприглядность и скорость старения человека были бы заметнее. Время не щадит никого, тем самым спасая и исцеляя душу от застревания на одних и тех же этажах развития. На ногах из-под платья были видны толстые колготки и дешёвые бордовые туфли.

С этой мадам мы уже вступили в диалог. Я агент киностудии, провожу пробы на роль второстепенных персонажей. Дамочка как-то сразу не внушила доверия к уровню её актерского мастерства. Она, получив вожделенную возможность высказаться, трещала без умолку, по делу и не по делу. Голос у неё был надсадный и резкий, будто задача её жизни – работать на базаре зазывалой и спорщиком. В сплошном без запятых потоке информации я сумела понять, что мадам живёт небогато, двое детей на иждивении, она постоянно обивает пороги киностудий в надежде получить хоть какую-то роль. Пока её берут в массовку: дёшево и сердито, массовикам платят пятьсот рублей плюс кофе с сахаром бесплатно за полный рабочий день, а функции простые до невозможности – хлопать или не хлопать по команде на съёмках передачи и улыбаться, пробежать в толпе таких же коллег при съёмках фильма.

Доход, как вы понимаете, с таких «ролей» дюже мизерный. Детишкам дамы явно много чего не хватает, как и актерского таланта у ней самой. И мужа нет, как уже выяснилось.

– А вы не пробовали устроиться куда-то на постоянную работу с нормальным заработком? Хотя бы пока, пока вас не возьмут на более-менее заметную роль? – осторожно спросила я.

Дама посмотрела на меня так, будто я предложила ей совершить святотатство.

– Чтобы я ушла из кинематографа?! Из высокого искусства?! Да ни за что!

Мадам явно взволновалась. Аж спросила разрешения закурить. И закурила. Тонкую сигарку на длинном мундштуке. Точь-в-точь, как курил Он, элегантный неуловимый незнакомец, воплощение порока. Удивительное совпадение!

Даму я даже не стала просить сыграть какую-нибудь сценку. Всё-таки не первый год работаю в этой стезе, многие моменты научилась видеть интуитивно. На искомую роль она точно не подходила. Я отделалась дежурной фразой, что перезвоним ей, когда рассмотрим всех кандидаток, и попрощалась.

Пять минут тишины. Никто более не зашёл в комнату. Неужели кончились кандидаты? По списку вроде бы ещё оставались несколько человек. Впрочем, когда на кастинг являются далеко не все заявленные кандидатуры – тоже нормальная история. Я вышла в коридор, чтобы проверить, есть ли ещё кто на пробы. Коридор ожиданий был пуст. Там стоял только Он, в полумраке у окна, редкие проезжающие машины освещали его прекрасный лик и ухмылку.

– М.! Раз больше никого нет, пройдёмте в комнату. Вы подходите на эту роль, я запишу ваши данные.

Мы прошли вовнутрь. Он сел напротив и смотрел на меня неотрывно. Мне стало неловко, создалось явственное ощущение, что он раздевает меня взглядом и прямо поедает меня во всех смыслах. А страшнее всего, что он видел мои мысли и ощущения, М. читал меня, как раскрытую книгу!

– А данные мадам вы не будете записывать? Если что, могу подсказать, успел познакомиться, – в волшебном голосе сквозила издевка и ехидца.

– При чём здесь мадам? Её умение играть слишком далеко от совершенства, мягко говоря.

Я опустила взгляд и переписывала данные его паспорта. Гм, а он старше, чем выглядит. Причём, лет так на пятнадцать… Голос мадам как ушат холодной воды вывел меня из размышлений:

– Ну насчёт моих актёрских способностей я бы, милочка, поспорила!

В крайней степени изумления я медленно подняла голову, боясь поверить услышанному. Передо мной сидел Он, М., сияющий прекрасный демон, и говорил голосом дамы в красном шерстяном платье. Даже выражение его лица приобрело её характерную мимику, пусть в данный момент и без грима. Но если сейчас визуально набросить на него животик, женскую одежду, накладную грудь, немного грима – вот тебе и мадам во плоти. За секунду в голове промелькнули догадки, расхождения, совпадения, нюансы внешности, на которые я не обратила пристального внимания, заранее повесив ярлык: карие глаза дамы были явно искусственны, это линзы, и сейчас я это вспоминаю; тонкая сигарета и мундштук; обвисшая грудь немного неестественна, что логично, потому что она ненастоящая; даже наспех изображенная полнота – я всё это могла заметить!

Я вскочила.

– Не может быть!!! Это не мог быть ты! Вы слишком разные.

М. развёл руки в победоносном жесте:

– Муа! Такой, не такой, совсем не такой, всегда разный, нигде не настоящий. Десяток имён, десяток псевдонимов, разные лики и маски. Сложнее сказать, где я настоящий.

– Но как ты добился такого уровня? Я поверила полностью в существование этой мадам и её истории. Заканчивал Щукина, Щепкина, ВГИК? Играл в провинциальных театрах, раз я не заметила тебя раньше?

– Не учился, не играл в театрах. В образах я живу их жизнью. Я прожил сотни тысяч воплощений, на Земле и на других планетах. Я побывал на всех полюсах бытия, проживал всевозможные статусы и ипостаси, не раз бывал и актёром. Чтобы достоверно изобразить персонажа, мне не нужно играть, достаточно только вспомнить.