– Терпеть не могу канализацию. – Моя неприязнь выросла не на пустом месте. Вы удивитесь, если узнаете, сколько утерянных вещей оказывается в канализации.

– Ах, простите, что оскорбила ваше достоинство, мисс Чистюля! – отрезала миссис Лудицки.

Я не очень обиделась, потому что с интересом наблюдала за ее неподвижными лицевыми мускулами.

– Так беретесь вы за работу или отказываетесь?

Конечно, я взялась за работу. Задаток в пятьсот рандов, полученный от миссис Лудицки, был для меня совсем не лишним. Еще столько же она посулила заплатить после того, как я верну ей кольцо. Пришлось спускаться в ливневый сток под торговым центром Килларни и копошиться там по щиколотку в дерьме. Ну, не совсем в дерьме в буквальном смысле слова – нечистоты текут по другим трубам. Но у стоячей воды, в которой плавают дохлые крысы, использованные презервативы и другой мусор, тоже аромат неслабый, уж вы мне поверьте!

Клянусь, я до сих пор чувствую эту вонь, несмотря на отбеливатель. Стоило ли дело тысячи рандов? Даже и близко не стоило. Проблема в том, что для нас, машави, то есть наделенных даром, наш дар – не столько работа, сколько призвание. Тебе не дано выбирать, какой у тебя будет талисман… И какие новые способности у тебя появятся.

По пути я заношу связку ключей в магазин по продаже сотовых телефонов – точнее, в квартирку наверху, потому что сам магазинчик еще заперт. Владелец магазина, камерунец, так мне благодарен, что обещает скидку на эфирное время в виде премии. Из-за его ног выглядывает малышка, одетая в розовый пушистый костюмчик медвежонка; она хватает отца за ноги пухлыми пальчиками. Я догадываюсь: ей дали поиграть ключами, она грызла их, а потом ей надоело играть, и она вышвырнула связку на улицу в час пик. Такая работенка стоит пятьдесят рандов. Для меня привычное задание, и выполнить его оказалось несложно. По опыту я знаю, что старушки вроде миссис Лудицки встречаются редко.

Я иду по Эмпайр, через Парктаун, прохожу мимо бывшего Йоханнесбургского колледжа. Из некоторых проезжающих машин мне враждебно гудят. Я показываю им средний палец. Я не виновата в том, что они живут в своих изолированных пригородах и еще не привыкли к виду зоолюдей. Хорошо, что пока Килларни не обнесли высоким забором с колючей проволокой наверху… Пока.

До дома миссис Лудицки еще два квартала; надо повернуть с Оксфорд-стрит, подальше от плотного потока машин, вызывающего у меня головную боль, которая сдавливает виски так, будто в голове засел термит. И вдруг я чувствую, как нить слабеет.

Ленивец в ужасе взвизгивает и цепляется за меня; его длинные когти впиваются в кожу до крови.

– Знаю, приятель, знаю! – шепчу я на бегу. Сжимаю в кулаке лежащий в кармане холодный металлический ободок, как будто надеюсь подзарядиться от него. Чувствую почти незаметную пульсацию, но нить распутывается.

Мы с Ленивцем еще ни разу не теряли нити. Даже когда потерянная вещь как будто находилась вне пределов досягаемости. Однажды рукопись одного начинающего писателя развеяло в парке Эммаренция-Дам, и все же я по-прежнему чувствовала связь, идущую от него к каждой странице. А сейчас у меня возникло такое чувство, будто между кольцом и его владелицей отсыхает пуповина.

Рядом с подъездом миссис Лудицки я вижу карету скорой помощи и полицейский фургон, на фоне серой стены крутится красно-синий проблесковый маячок. Ленивец негромко хнычет.

– Все хорошо, – говорю я, задыхаясь, хотя совершенно уверена: ничего хорошего меня не ждет.

Слившись с толпой зевак, я вздрагиваю, когда меня вдруг берут за локоть.

– Что с вами, дорогуша?

Видимо, мне совсем плохо, потому что я не заметила в толпе странную парочку – тощую и долговязую женщину, похожую на ангела с огромными черными крыльями, и низкорослого толстячка с мальтийским пуделем, выкрашенным в нелепый оранжевый цвет – в тон шарфику у мужчины на шее. Толстяк и задал мне вопрос. На нем дорогие очки и безукоризненный костюм – складка на брюках острая, как челка у него на лбу. Его Пудель бросает на меня скучающий взгляд и нехотя виляет хвостом. Не скажу, что я в восторге от Ленивцев, но, по крайней мере, меня не наделили живым ершиком для туалета! Или грифом – я сужу по жутковатой лысой голове, которая качается вверх-вниз за плечами у тощей дылды и время от времени ныряет под крыло.

Возраст и даже в каком-то смысле пол дылды определить трудновато. Я бы дала ей от тридцати двух до пятидесяти восьми лет. Голова у нее почти лысая, как после химиотерапии, редкие пряди черных волос липнут к черепу. Брови у нее тонкие, выщипанные в ниточку. А может, она нарочно старается выглядеть пострашнее? На дылде тонкие серые рейтузы, заправленные в сапоги для верховой езды, а сверху – белая рубашка с закатанными рукавами. На груди крест-накрест кожаные ремни. Наверное, портупея предназначена для Птицы, сидящей у нее на спине.

– Что здесь случилось? – спрашиваю я у коротышки с шавкой.

– У-бий-ство! – театральным шепотом отвечает он, прикрыв рот ладонью. – Убили старушку со второго этажа. Ужас! Хотя я слышал, что она потрясающе хорошо сохранилась!

– Полицейские что-нибудь сказали?

– Пока нет, – отвечает дылда неожиданно низким, хрипловатым голосом, какой бывает у джазовых певиц.

Она говорит с каким-то восточноевропейским акцентом – то ли русским, то ли сербским. При звуках ее голоса Птица перестает чистить перья, и над плечами женщины нависает длинная шея с бородкой, как у индюка. Птица кладет морщинистую голову дылде на грудь; длинный острый клюв метит ей в бедро. Я присматриваюсь. Нет, у нее не Гриф – Марабу! Дылда нежно гладит Марабу по пятнистой голове – так можно гладить ребенка или любимого. Она так похожа на свою птицу, что я тут же окрестила ее Марабу.

– Откуда же вы знаете, что ее убили?

Мальтиец ухмыляется:

– Как вам известно, дорогуша, почти ни одному машави не удается самому выбрать себе животное… Но у Амиры особый дар. Она чует падаль. Ее ощущения обостряются рядом с местами убийства, хотя она любит и хорошие автокатастрофы. Верно ведь, лапочка?

Марабу улыбается в знак согласия – если только можно назвать ее гримасу улыбкой.

Из дома выходят санитары с носилками, на которых лежит тело в сером пластиковом мешке. Они затаскивают носилки в машину скорой помощи.

– Извините, – говорю я, проталкиваясь вперед. Санитар захлопывает задние дверцы, подает знак шоферу, чтобы тот выключил мигалку. Мертвым уже некуда спешить. И все-таки я должна спросить. – Там миссис Лудицки?

– Ты что, ее родственница? – раздраженно спрашивает санитар. – Если нет, это не твое дело, зоодевочка!

– Я работаю на нее.

– Тогда тебе крупно не повезло. Никуда не уходи! Полицейские наверняка захотят с тобой побеседовать.

– Хоть намекните, что с ней случилось!

– Скажем, так, солнышко: тихая смерть во сне – это не про нее.

Скорая испускает придушенный вой и выезжает на дорогу, увозя миссис Лудицки. Я сжимаю кольцо в кармане так крепко, что сапфиры впиваются мне в ладонь.

Ленивец прячет морду у меня на шее, тычется в меня носом… Жалко, что я не могу его утешить.

– Грязное дело, – сочувственно замечает Мальтиец.

– А вы-то здесь при чем? – злюсь я непонятно почему. – Вы что, из полиции?

– Что вы, нет! – смеется толстячок. – Она бы, может, и хотела побежать за «скорой», – он кивает в сторону дылды, – да смысла нет!

– Примите наши соболезнования в связи с утратой, – говорит Марабу.

– Не стоит, – отвечаю я. – Я видела ее всего один раз.

– Позвольте спросить, какие именно услуги вы оказывали старушке? Были ее секретаршей? Ходили за покупками? Ставили ей клизму?

– Я кое-что для нее искала.

– И нашли?

– Я всегда нахожу.

– Лапочка, ну надо же, какое чу-дес-ное совпадение! Нет-нет, я вовсе не радуюсь, что ваша хозяйка умерла… Смерть – всегда ужасна. Просто дело в том… Видите ли…

– Мы тоже кое-что ищем, – перебивает его Марабу.

– Вот именно! Спасибо, – поворачивается к ней Мальтиец. – И значит, такой у вас… так сказать… дар? Ну да, ну да. Может быть, вы и нам поможете?

– Что я должна найти?

– Видите ли, Амира сказала «кое-что», а на самом деле мы ищем кое-кого.

– Извините, но людьми я не занимаюсь.

– Но вы ведь даже не знаете, о ком речь!

– И не нужно. Я не ищу пропавших людей.

– Мы хорошо заплатим.

Птица на спине дылды расправляет крылья, и я вижу белые стрелки с внутренней стороны черных перьев. Крылья у птицы обрезаны, а вместо лап – изуродованные обрубки. Теперь понятно, почему дылда постоянно таскает птицу на себе.

– Столько вам еще ни за один заказ не платили!

– Соглашайтесь, дорогуша. Ваша клиентка только что отбросила коньки. Простите за откровенность… Но что еще вы умеете делать?

– Я вас совсем не знаю…

– Совершенно верно! Какое упущение! Извините… Вот! – Марабу достает из нагрудного кармана мятую визитку и зажимает между искривленными пальцами с красивыми, холеными ногтями. Карточка с бесцветным тиснением – белое на белом и шрифт простой без засечек:

«Марабу & Мальтиец

ПОСТАВКИ».

– А поконкретнее?

– Думайте что хотите, мисс Декабрь! – отвечает Марабу.

Ленивец глухо ворчит, как будто я и сама не понимаю, что крепко влипла. Сосредоточиваюсь, стараюсь увидеть их потерянные вещи. Видимо, они заранее навели обо мне справки. Мне тоже необходимо хоть что-то узнать о них.

Мальтиец совершенно чист – так бывает, но редко. Потери не прослеживаются либо у патологически мелочных педантов, либо у тех, кому на все наплевать. И все-таки мне становится не по себе. Последним виденным мною человеком без единой потери стала уборщица из «Элизиум-Хайтс», которая бросилась в открытую шахту лифта.

Зато вокруг Амиры поразительно яркие картинки. Должно быть, от страха мое восприятие усилилось. Коктейль из адреналина и дара – опасная штука. Никогда еще мне не удавалось разглядеть потерянные вещи так отчетливо. Как будто вместо дешевой «мыльницы», у которой к тому же объектив запачкан вазелином, мне вдруг дали дорогую зеркалку.

Я отчетливо вижу вещи, которые в свое время потеряла Марабу. Вот бежевые кожаные шоферские перчатки, мягкие и немного выцветшие от времени. На одной недостает пуговицы на запястье. Грязная книга с вырванными страницами, причем те, что остались, покоробились от влаги; обложка наполовину оторвана. Различаю узор сепией, начало заглавия: «Дерево, которое…» И еще я вижу пистолет. Черный, короткоствольный – как будто из фильма семидесятых годов прошлого века. Я различаю даже буквы на стволе: «Вектор».

Не ведая о том, что я незаметно для них изучаю их потери, Мальтиец с широкой улыбкой смотрит на меня. Его крашеная шавка тоже улыбается, радостно вывалив розовый язык между острыми зубками.

– Нам и правда очень нужна ваша помощь! Скажу больше: без вас у нас ничего не получится. Ваш труд будет оплачен очень, очень щедро.

– Почем я знаю? Не люблю, когда кто-то сует нос в мои дела.

– Вы ведь давали объявление, – улыбается Марабу.

– Мне не нравится, как вы выглядите…

– О, вы про Амиру? Да, вид у нее жутковатый, но на самом деле она просто застенчивая, – отвечает Мальтиец.

– И еще я терпеть не могу мелких собачонок. Так что… спасибо за предложение, но не пошли бы вы к дохлому козлу в задницу?

Мальтиец морщится:

– Фу, какая мерзость! Надо будет запомнить!

– Возьмите. – Дылда тычет мне карточку. – Может, еще передумаете.

– Не передумаю!

Но я передумала.