Цитаты из книги «Бог всегда путешествует инкогнито»

А я убежден, что каждый из нас способен изменить мир. При условии, если не станем опускать руки, отказываться от того, что считаем правильным, и не позволим себя унижать. Иначе получится, что мы причастны ко всему, что происходит. – Согласна, но это все прекрасные слова. При конкретном рассмотрении они мало что значат. И еще не факт, что, если ты останешься на этом предприятии, тебе удастся сделать так, чтобы люди не творили зла. Я взглянул на Алису. Занятно, но у меня почему-то возникло ощущение что, как бы она ни старалась мне доказать бесплодность моих усилий, в глубине души она признавала мою правоту. Она потеряла надежду, но надеяться ей очень хотелось.

Мне надо найти работу, – продолжал я, – которая что-то давала бы людям, пусть вселенная при этом и не изменится. Я должен засыпать и просыпаться с мыслью, что день прошел не зря и камень в общее здание положен. – Тебе придется смириться с очевидностью. Изменить мир ты не сможешь.

Я должен верить в то, что я делаю. Просыпаясь утром, я должен знать, что моя работа для чего-то нужна, пусть она и не преследует какие-то благородные цели. Как минимум я хочу получать удовлетворение от хорошо сделанной работы. Но если мне надо заниматься непонятно чем, в спешке, с единственной целью обогащения акционеров, абсолютно не заинтересованных в предприятии, то все теряет смысл. А мне нужно, чтобы моя работа имела смысл. – Ты идеалист, Алан. – Конечно идеалист. – Это хорошо, но ты ошибся эпохой. Мы живем среди циников, и, чтобы пробиться, надо самому быть циником. – Я… я не согласен. Точнее, я отказываюсь подчиняться этой точке зрения. Иначе все на свете ничего не стоит. Я не могу смириться с мыслью, что вся моя жизнь проходит под знаком добывания средств для оплаты еды, жилья, развлечений. Такая жизнь лишена смысла.

Да. Он был лучшим консультантом. Человек с очень сильным характером. В коммерции ему не было равных. Он знал себе цену и попытался требовать повышения зарплаты. – И, насколько я помню, ему отказали. – Отказали. Но он не растерялся и приготовил досье, в котором доказывалось, что в случае отказа его увольнение обойдется им дороже, чем прибавка к зарплате. Он рассчитал, насколько сократится приток клиентов с его уходом и приходом заместителя, сколько потеряет предприятие, пока будет оплачивать работу неэффективного сотрудника, и так далее. В общем, было ясно, что им дешевле повысить ему жалованье, чем уволить. Но они его все-таки уволили. И знаешь почему? – Вопрос самолюбия? Не хотели отменять свое решение? – Совсем не поэтому. Они ледяным тоном ему разъяснили, что, если они начнут варьировать зарплату, это сразу выбьет бюджет из рамок и упадет курс акций. В то время как основные потери от сокращения клиентуры у его последователя можно провести по статьям «вознаграждения» и «обучение», а Биржа к таким потерям нечувствительна.

А ты думаешь, большинство из них заинтересовано в гармоничном развитии нашего предприятия? Здесь имеет значение только один фактор, ну два: постоянный рост курса акций и возможность из года в год стричь купоны. – Ну, само по себе это не особенно шокирует: таков принцип капитализма. Те, кто вкладывает деньги, в случае успеха предприятия получают прибыль. В этом состоит оправдание рисков, и благодаря этому предприятие развивается. Курс акций поднимается, если предприятие развивается успешно, поскольку тогда риски уменьшаются и растет количество желающих получить свой кусок пирога. Что же до дивидендов, то это всего-навсего барыш, который обычно делят между акционерами. Чтобы были дивиденды, надо, чтобы предприятие процветало… – В теории – да, но на практике вся система полностью развращена. На деле редко кто из акционеров действительно печется о долгосрочном развитии предприятия и делает на это ставку. В большинстве случаев они в этом даже не разбираются… Они либо стремятся продать акции, когда те достаточно поднялись в цене, либо у них акций достаточно, чтобы влиять на решения о судьбе предприятия. Но поверь мне, эти решения принимаются не ради его гармоничного развития, а ради того, чтобы поскорее получить и распределить дивиденды за те несколько лет, что они остаются акционерами. Их не интересует, не будет ли это помехой в будущем развитии и не подвергнется ли предприятие опасности.

сказал он напыщенно, и если бы не лукавая улыбка, его голос мог бы показаться раболепным.

Посмотри, как получилось с водителем. Ты говоришь, что делал над собой усилие, чтобы ему возражать. Все-таки он вряд ли снова тебе встретится, и ни твоя жизнь, ни твое будущее от него никоим образом не зависят, правда? И все равно ты испытываешь потребность как-то приноровиться к тем, от кого ждешь оценки. Ты боишься, что в тебе разочаруются и тебя отвергнут. Вот почему ты не позволяешь себе ни говорить, что думаешь на самом деле, ни поступать сообразно своим представлениям. Ты все время делаешь над собой усилие, чтобы соответствовать ожиданиям других. И ведь тебя об этом никто не просит, Алан, инициатива только твоя. – Но я думаю, что это совершенно нормально! Если все станут совершать хоть небольшое усилие ради других, жизнь станет лучше. – Совершенно верно, но тут речь идет не о твоем собственном выборе. Ты ведь не говоришь себе с утра: «Ага, сегодня я делаю то, что от меня ожидают». Нет, ты так поступаешь бессознательно. Ты полагаешь, что иначе тебя не будут любить и не станут с тобой общаться. И, сам не отдавая себе отчета, ты без конца себя к чему-то принуждаешь. Твоя жизнь проходит в подчинении, потому ты и не ощущаешь себя свободным. И… ты хочешь подчиняться. Я был ошеломлен. Меня словно обухом по голове ударили. Я ожидал чего угодно, только не такого… Голова шла кругом. Все перемешалось: мысли, идеи, события, и я потерял почву под ногами. Хотелось с порога отмести весь анализ Дюбре, но какая-то часть меня понимала, что доля истины тут присутствует. И эта истина меня тревожила. Мне, который всю жизнь так ревностно оберегал свою свободу от посторонних посягательств, вдруг заявляют, что я сам стремлюсь подчиниться чужой воле.

Слушай, ты мне много рассказывал о работе, что в кабинете чувствуешь себя как в заточении и тебя преследует ощущение, что за тобой все время следят и судачат за спиной. – Да, там мне не дают быть самим собой. Мне не хватает свободы. Я ощущаю себя узником. Мне все кажется, что они обсуждают каждый мой жест, каждое слово. А сегодня, уходя из офиса, я нарвался на нелестную реплику начальника. Правда, я ушел немного раньше, но зато в другие дни сидел допоздна. Ну ведь несправедливо упрекать меня за единичный уход, когда я и так все время задерживаюсь! Я не свободен, я задыхаюсь… Он взглянул на меня проницательным взглядом, отхлебнув добрый глоток бурбона. От него пахло дорогим парфюмом. – Знаешь, когда ты сказал: «Там мне не дают быть самим собой», мне захотелось ответить: «Наоборот, тебе дают быть самим собой, более того, тебя к этому раз за разом подталкивают. От этого ты и задыхаешься».

Я поведал ему, как трудно мне было находить возражения на все сентенции шофера и какое чувство облегчения охватило меня потом, когда все закончилось, хотя мы и повздорили.

Когда же я в последний раз брал такси? Таксисты, как правило, ужасные болтуны: они без конца высказывают свое мнение по всем вопросам. Должен признать, что всегда остерегался им перечить. Дюбре правильно меня разглядел. Наверное, это своеобразная форма лени. В любом случае это никого из заблуждения не выводит. Их ничем не убедишь… Я огляделся. Был час пик, движение плотное, и я рисковал долго прождать такси. А может… это не лень, а трусость? Ведь если ничего не отвечать, это покоя не принесет. Я часто закипаю внутри… Да и чего я боюсь, в самом деле? Что меня невзлюбят? Что я вызову не ту реакцию? Я и сам не знал.