Цитаты из книги «Бог всегда путешествует инкогнито»

Теперь тебе надлежит, и это будет главным, научиться как следует общаться с людьми. Это очень важно. Мы не одни живем на свете. Мы поневоле все время взаимодействуем с другими, и в наших отношениях есть обратная связь. И нас далеко не все принимают с радостью. Чтобы это отношение было хорошим, чтобы нас ценили и уважали, надо научиться некоторым вещам. Что-то мне в его рассуждениях не понравилось. – Мне не хочется применять психотехники, чтобы общаться с людьми. Я хочу оставаться самим собой и ничего не говорить и не делать специально для улучшения качества общения. Он вопросительно на меня посмотрел: – Тогда почему ты согласился выучить язык? – Не понял? – Ну, ведь ты говоришь по-французски и по-английски, верно? Зачем ты выучил эти языки? – Но это же другое дело… – Почему? Ты ведь, когда родился, не говорил на этих языках… Ты их усвоил вместе со всеми их правилами и теперь пользуешься ими для общения. Разве у тебя возникает ощущение, что ты – это не ты, когда ты разговариваешь? – Да нет, конечно. – Ты в этом уверен? Почему ты не ограничиваешься жестами или не мычишь, чтобы тебя поняли? Ведь это более естественно… – Но язык я выучил, когда был ребенком, это же большая разница. – У тебя получается, что воспринятое в детстве составляет естественную часть нашего «я», а воспринятое в зрелом возрасте – искусственно, и, пользуясь этими навыками, мы перестаем быть самими собой? – Не знаю. Но я не чувствую себя естественно, когда мне приходится делать то, что не пришло само собой, спонтанно. – Хочешь, скажу тебе одну вещь? – Какую? – Ты являешь собой очередной пример сопротивления переменам. В этом и состоит отличие ребенка от взрослого: ребенок жаждет меняться, а взрослый делает все, чтобы уйти от перемен. – Может быть. – Хочешь, поделюсь с тобой одной мыслью? Он слегка наклонился ко мне и сказал доверительным тоном: – Когда человек теряет охоту к переменам, он начинает медленно умирать…

По поводу перемен… я собрался осуществить одну, касающуюся только меня, но у меня все не получается. Я хочу бросить курить. Вы можете мне что-нибудь посоветовать? – Смотря что. А скажи-ка мне, почему ты хочешь бросить? – По тем же причинам, что и все: это свинство сжигает человека на медленном огне… – Тогда что тебе мешает бросить? – По совести сказать, мне это нравится. Трудно отказаться от того, что тебе приятно. Мне будет не хватать сигареты, особенно в моменты стресса: курево помогает обрести равновесие. – Ладно. Тогда представь себе, что есть еще некое средство, гораздо приятнее и эффективнее при стрессе. И ты можешь им воспользоваться, когда захочешь. Представил? – Представил. – Тебе быстро удастся бросить курить в таких условиях? – Ну… попытаюсь. – Что-то неубедительно для ответа. – Не знаю… – Представь себе: у тебя есть магическое средство, которое может доставить удовольствие и снять стресс. А сигарета дает тебе что-нибудь еще? – Э… нет, пожалуй. – Так что же мешает бросить? Я с успехом представил себе волшебное средство, дающее удовольствие и избавляющее от напряжения. Однако что-то меня печалило в отказе от сигареты. Но что? Что бы это могло быть? Я смутно чувствовал ответ и не мог его сформулировать. Понадобилось несколько мгновений, чтобы он всплыл в сознании, и я сразу понял, что он очевиден. – Свобода. – Свобода? – Да, свобода. Даже если мне очень хочется покончить с курением, все равно надо мной довлеет общество, и у меня возникает ощущение, что, если я брошу курить, это будет не мой выбор. – И ты потеряешь свободу? – Да мне уже все уши прожужжали с этими сигаретами. Все мне говорят: «Ты должен бросить», и мне кажется, что, бросив, я поддамся давлению и подчинюсь чужой воле. По лицу Дюбре пробежала улыбка. – Хорошо, я оставлю тебе инструкцию. И ты, как обычно, будешь следовать ей, буква в букву.

Хотелось бы думать, что тебе удастся поменять мнение и отношение к тебе твоего босса, изменившись самому. Но это ничего не изменит в том, что происходит у вас в офисе… Скажем так… это потребует умения ладить с людьми, но я убежден: тебе удастся убедить менеджеров, на которых ты постоянно жалуешься, поменять взгляд на некоторые вещи. Ты должен также добиться от них целой серии повышений. – Повышений я не заслуживаю… – Ты так говоришь, потому что не знаешь, как взяться за дело, но в ситуации нет ничего рокового. Знаешь что, если ситуация тебя совсем не устраивает, есть ведь возможность поменять работу. Знал бы ты, сколько людей недовольны своей работой, ворчат, но остаются на местах. Человек страшится перемен, всего нового и зачастую предпочтет остаться в привычной скорлупе, даже если ему там тошно, чем вылезти из этой скорлупы в незнакомую обстановку. Вспомни Платонову пещеру! Платон описывает людей, родившихся в некоем подобии темного грота и никогда его не покидавших. Эта пещера и была их универсумом, пусть темным, но привычным, а следовательно – надежным. Они наотрез отказывались выйти наружу, потому что незнакомый мир казался им враждебным и опасным. И до сих пор они так и не смогли увидеть, что за пределами их пещеры лежит напоенный солнцем, прекрасный и свободный мир… Нынче многие живут в Платоновой пещере, сами не отдавая себе в этом отчета. Они смертельно боятся всего нового и отвергают любые перемены, касающиеся их лично. У них есть идеи, мечты, проекты, но они никогда не могут их осуществить, парализованные безотчетным страхом. Их руки и ноги закованы в цепи, ключ от которых находится у них же самих. Цепи висят у них на шее, но они никогда их не снимут. Я считаю, что жизнь состоит из постоянных перемен, она всегда в движении. И нет никакого смысла приковывать себя к status quo. Неподвижны только мертвецы… Все мы заинтересованы в том, чтобы не только меняться, но и менять, чтобы иметь возможность эволюционировать в нужном направлении.

Я убежден, – продолжал он, – что все перемены происходят внутри нас, а не извне. Ни организация, ни правительство, ни новый хозяин, ни новый супруг, ни какой-нибудь синдикат не в силах изменить жизнь. А политика? Смотри: как только люди начинают надеяться, что вот-вот что-то переменится, что получается на самом деле? Вспомни Миттерана в тысяча девятьсот восемьдесят первом, Ширака в девяносто пятом, Обаму в две тысячи восьмом… Во всех случаях в них разочаровались. Суть проблемы совсем в другом. Суть в том, что никто не может изменить мир, не обретя самого себя. А для этого надо взять себя в руки. И заметь, мысль Ганди опережает индивидуальные представления и личные ожидания перемен. Я думаю, что он говорит о тех глобальных изменениях, которые каждый хотел бы видеть в обществе, и о том, что гораздо действеннее самому воплотиться в путь и стать примером для других, чем критиковать и изобличать. – Понимаю, мысль интересная, но ведь даже если я стану примером уравновешенности, что, собственно, и требуется на работе, мой патрон не станет относиться ко мне более уважительно. – В известной степени ты прав. Если тебе не нравится, что твой патрон тебя не уважает, не жди, что он изменится: это твоя задача заставить себя уважать. Прикинь, что ты можешь изменить в себе, чтобы хотелось отнестись к тебе с респектом: может, манеру общаться, манеру говорить, сообщать о своих успехах… Может, стоит пресекать неуместные замечания… В конце концов, вредные менеджеры, у которых есть скверная привычка доставать подчиненных, изводят совсем не всех и не выбирают себе жертву наугад. – Но не хотите же вы сказать, что жертва сама напрашивается на приставания! – Нет, этого я не говорю. Конечно, это не ее вина, и нельзя сказать, что жертва его безотчетно провоцирует. Нет. Я хочу только сказать, что в ее поведении, в образе жизни есть что-то такое, что делает «доставание» возможным. И при этом мучитель прекрасно сознает, что если нападет на жертву, то от этого пострадает только она, а на остальных нападение никак не отразится. – Скверно! – Да. – А… что способствует тому, чтобы человек оказался в такой категории? – Трудно ответить. Причин много. Но доминирующей является, несомненно, дефицит самоуважения. Если человек не уверен в себе, он наверняка допустит несколько проколов, за которые зацепится мучитель. Ему достаточно только нажать там, где больно.

А я убежден, что каждый из нас способен изменить мир. При условии, если не станем опускать руки, отказываться от того, что считаем правильным, и не позволим себя унижать. Иначе получится, что мы причастны ко всему, что происходит. – Согласна, но это все прекрасные слова. При конкретном рассмотрении они мало что значат. И еще не факт, что, если ты останешься на этом предприятии, тебе удастся сделать так, чтобы люди не творили зла. Я взглянул на Алису. Занятно, но у меня почему-то возникло ощущение что, как бы она ни старалась мне доказать бесплодность моих усилий, в глубине души она признавала мою правоту. Она потеряла надежду, но надеяться ей очень хотелось.

Мне надо найти работу, – продолжал я, – которая что-то давала бы людям, пусть вселенная при этом и не изменится. Я должен засыпать и просыпаться с мыслью, что день прошел не зря и камень в общее здание положен. – Тебе придется смириться с очевидностью. Изменить мир ты не сможешь.

Я должен верить в то, что я делаю. Просыпаясь утром, я должен знать, что моя работа для чего-то нужна, пусть она и не преследует какие-то благородные цели. Как минимум я хочу получать удовлетворение от хорошо сделанной работы. Но если мне надо заниматься непонятно чем, в спешке, с единственной целью обогащения акционеров, абсолютно не заинтересованных в предприятии, то все теряет смысл. А мне нужно, чтобы моя работа имела смысл. – Ты идеалист, Алан. – Конечно идеалист. – Это хорошо, но ты ошибся эпохой. Мы живем среди циников, и, чтобы пробиться, надо самому быть циником. – Я… я не согласен. Точнее, я отказываюсь подчиняться этой точке зрения. Иначе все на свете ничего не стоит. Я не могу смириться с мыслью, что вся моя жизнь проходит под знаком добывания средств для оплаты еды, жилья, развлечений. Такая жизнь лишена смысла.

Да. Он был лучшим консультантом. Человек с очень сильным характером. В коммерции ему не было равных. Он знал себе цену и попытался требовать повышения зарплаты. – И, насколько я помню, ему отказали. – Отказали. Но он не растерялся и приготовил досье, в котором доказывалось, что в случае отказа его увольнение обойдется им дороже, чем прибавка к зарплате. Он рассчитал, насколько сократится приток клиентов с его уходом и приходом заместителя, сколько потеряет предприятие, пока будет оплачивать работу неэффективного сотрудника, и так далее. В общем, было ясно, что им дешевле повысить ему жалованье, чем уволить. Но они его все-таки уволили. И знаешь почему? – Вопрос самолюбия? Не хотели отменять свое решение? – Совсем не поэтому. Они ледяным тоном ему разъяснили, что, если они начнут варьировать зарплату, это сразу выбьет бюджет из рамок и упадет курс акций. В то время как основные потери от сокращения клиентуры у его последователя можно провести по статьям «вознаграждения» и «обучение», а Биржа к таким потерям нечувствительна.

А ты думаешь, большинство из них заинтересовано в гармоничном развитии нашего предприятия? Здесь имеет значение только один фактор, ну два: постоянный рост курса акций и возможность из года в год стричь купоны. – Ну, само по себе это не особенно шокирует: таков принцип капитализма. Те, кто вкладывает деньги, в случае успеха предприятия получают прибыль. В этом состоит оправдание рисков, и благодаря этому предприятие развивается. Курс акций поднимается, если предприятие развивается успешно, поскольку тогда риски уменьшаются и растет количество желающих получить свой кусок пирога. Что же до дивидендов, то это всего-навсего барыш, который обычно делят между акционерами. Чтобы были дивиденды, надо, чтобы предприятие процветало… – В теории – да, но на практике вся система полностью развращена. На деле редко кто из акционеров действительно печется о долгосрочном развитии предприятия и делает на это ставку. В большинстве случаев они в этом даже не разбираются… Они либо стремятся продать акции, когда те достаточно поднялись в цене, либо у них акций достаточно, чтобы влиять на решения о судьбе предприятия. Но поверь мне, эти решения принимаются не ради его гармоничного развития, а ради того, чтобы поскорее получить и распределить дивиденды за те несколько лет, что они остаются акционерами. Их не интересует, не будет ли это помехой в будущем развитии и не подвергнется ли предприятие опасности.

сказал он напыщенно, и если бы не лукавая улыбка, его голос мог бы показаться раболепным.