Его лицо, худое, как и тело, называли изящным. Светлую с детства кожу компенсировал, как он надеялся, решительный нос. Длинные ресницы обрамляли глаза, которые матушка любовно называла «синими, как озера». Большинство встречавшихся Пену озер были серыми, зелеными, ослепительно-белыми от снега или стеклянно-черными в тихую морозную ночь. Но он полагал, что в редкий ясный солнечный день озера могут быть и такого цвета.

С ним больше никто не разговаривал; никто ничего ему не говорил. Быть может, это шанс? Пен выдохнул, расслабил горло, попытался опустить усталые, напряженные плечи. Попытался раскрыться.

– Ты можешь отвечать на вопросы?

Хмыканье.

– Если они не слишком глупые.

– Этого я гарантировать не могу.

Донесшееся из его горла хм-м-м хотя бы не звучало враждебно.

Пен начал с самого простого вопроса, который мог придумать:

– Как тебя зовут?

Последовала изумленная пауза.

– Мои седоки зовут меня Демоном.

– Это все равно что звать свою лошадь Лошадью или меня – Мальчиком. – И поспешно добавил: – Или Мужчиной. Даже у лошадей есть имя.

– Откуда нам взять имя… Мальчик?

– Я… думаю, обычно имена дают. Родители. Или хозяева. Иногда их наследуют.

Последовало долгое молчание. Существо явно ожидало от Пена чего-то иного.

Наконец его рот неуверенно произнес:

– Полагаю, мы могли бы быть Ручией.

– А почему не Хелвией? – возразил другой голос. – Или Амберейн?

Третий голос сказал что-то на языке, которого Пен даже не узнал, хотя модуляции показались ему знакомыми. Он решил, что еще одно имя было Умелан. Из его рта снова посыпались неведомые слова; три голоса, четыре. Он сбился со счета. В конечном итоге все завершилось нечленораздельным рыком и странным писком.

– Сколько вас? – изумленно спросил Пен. – Сколько… поколений?

К скольким седокам присоединялся этот старый демон, копируя – или похищая – их жизнь?

– Ты хочешь, чтобы мы занялись подсчетами?

Брови Пена взлетели.

– Ага, – решил он.

– За это потребуется заплатить цену. Он не знает о цене. – Этот акцент был… дартакийским?

– Ручия недавно заплатила, – произнес голос Ручии. – Этого резерва хватит надолго.

Сердитая пауза.

– Двенадцать, – произнес голос.

– Только если считать львицу и кобылу, – возразил другой. – Стоит ли?

– Так… так вас двенадцать личностей или одна? – спросил Пен.

– Да, – ответил голос Ручии. – И то и это. Одновременно.

– Как, э-э, в городском совете?

– Наверное. – В голосе звучало сомнение.

– И вы все, э-э, были дамами?

– Такова традиция, – ответил голос.

– Она не была дамой! – добавил другой.

Насколько Пен понял, по традиции демон передавался другому седоку того же пола. Но, очевидно, религия этого не требовала, иначе он бы не угодил в такой переплет. Милостивые боги, неужели я только что обзавелся советом из двенадцати невидимых старших сестер? Точнее, десяти, если не считать кобылу и, э-э, львицу? Были ли у них свои звериные имена, чтобы о них спорить?

– Я думаю, вам лучше носить одно имя, – заявил Пен. – Хотя если я захочу обратиться к, э-э, конкретному слою, ему придется, э-э, унаследовать имя своего старого седока.

Двенадцать? Придется как-то их различать.

– Хм-м. – Крайне неоднозначный звук, неизвестного происхождения.

– У меня два имени, – сказал он. – Пенрик, мое личное имя, и Юральд, имя моего рода. Ваше общее имя может быть сродни имени рода.

Пен надеялся, что никто не подслушивает эту беседу – в которой все реплики произносил его собственный голос. Неудивительно, что Марда сочла тирады чародейки непонятными.

– Вы так разговаривали с Просвещенной Ручией? – спросил он.

– Со временем мы обзавелись безмолвной речью, – ответил голос Ручии.

Интересно, сколько именно времени на это ушло? И если это затянется, может ли человек перестать отличать свой голос от прочих? Он содрогнулся, но заставил себя сосредоточиться на текущем моменте.

– Вам нужно имя, чтобы я мог назвать всех вас одновременно. Не Демон. Что-то поприятнее, чем собачья кличка, помилуй боги. Что, если я его выберу? Сделаю вам подарок?

Последовавшее молчание настолько затянулось, что Пен было решил, будто создание вновь уснуло, или спряталось, или что там оно делало, когда он не мог почувствовать и услышать его.

– За все двенадцать долгих жизней, – наконец негромко произнес демон, – никто ни разу не предлагал нам подарок.

– Ну, э-э, это непросто. Я хочу сказать, у вас нет тела, поэтому вам нельзя сделать вещественный подарок. Но имя – штука эфемерная, дело мысли и духа, а значит, его можно подарить духу, верно? – Он почувствовал себя на верном пути. И поскольку в последнее время его мысли занимала помолвка, рискнул добавить: – Как дар влюбленного.

Он ощутил взрывное ха!, но звука не было. Неужели ему удалось привести в смятение создание хаоса? Это было бы справедливо, с учетом того, что оно сделало с ним.

Однако затем неопределенный голос осторожно спросил:

– Что ты предлагаешь, Пенрик из рода Юральд?

Про это он еще не успел подумать. Его охватила паника. Пен взял себя в руки. Поискал вдохновение – и нашел.

– Дездемона, – сказал он с внезапной уверенностью. – В детстве я видел это имя в книге историй из Саона, и мне оно показалось очень красивым. Она была принцессой.

Слабый, польщенный выдох через его нос.

– Забавно, – произнес голос Ручии. Судя по всему, она была главной. Возможно, потому, что была последней? Или покойная чародейка владела демоном дольше прочих? Или что?

Очередная долгая пауза. Пен утомленно зевнул. Они что, голосуют? Не начал ли он гражданскую войну в собственном теле? Это может обернуться весьма скверно. Он уже хотел отозвать предложение, когда неопределенный голос произнес:

– Принято.

– Значит, Дездемона! – с облегчением сказал Пен. Подумал, станет ли называть демона Дез, когда они узнают друг друга лучше. Как его называют Пен. Неплохая идея.

– Мы благодарим тебя за дар духа, красавчик Пенрик… – Голос стих усталым шепотом, и Пен решил, что переселенное существо утомилось.

Как и он сам. Пен сонно поплелся к постели.

На следующее утро они рано добрались до крупной Вороньей реки у подножия Вороньего кряжа, где свернули на одну из главных дорог, следовавших вниз по течению с востока на запад. Вороны, как только туман рассеялся достаточно, чтобы их можно было разглядеть, и до того, как начались послеполуденные дожди, были зеленее и менее величественны, чем суровые ледяные пики, в тени которых вырос Пен, но все равно опасно круты. Дорога дважды пересекала разлившуюся реку, один раз – по деревянному пролету, второй – по каменному мосту с изящными арками, и оба раза пришлось платить пошлину в деревнях, содержащих эти мосты. Из-за весеннего паводка уровень воды в Вороньей реке был слишком высоким для движения против течения, но плоты из бревен и упакованные в бочки грузы по-прежнему перевозили вниз по разливу. Пен подумал, что ловкие сплавщики должны быть очень храбрыми, чтобы отважиться пуститься в путь по ледяным водам, и битый час развлекался, воображая себя одним из них.

На дороге встречались не только местные путники; к привычным фермерским телегам, коровам, свиньям и овцам добавились торговые вьючные обозы, небольшие группки паломников и крытые фургоны. Трижды отряд встречал – или его обгоняли – несущиеся галопом курьеры из городов или Храма; последние весело махали в ответ на приветствие стражников Пена. Курьер – вот почетное занятие для худого, легкого мужчины… хотя к концу второго дня скачки зад Пена возражал против такой деятельности.

Ночь застала их в городке возле слияния Вороньей реки с Коноплянкой, милях в пятнадцати от цели и под ее территориальной юрисдикцией. Хотя вряд ли можно было потеряться, следуя по долине Коноплянки вверх по течению, где река вытекала из большого озера рядом с Мартенсбриджем, Тринкер решил, что не следует рисковать прибыть после закрытия городских ворот, и вместо этого организовал для них импровизированное, но бесплатное размещение в местной дамской школе.

Дамская школа, посвященная Дочери Весны, походила на школу в Гринуэлле, которую в детстве посещал Пен, и представляла собой несколько комнат на первом этаже дома, где жили учителя. Она не предназначалась для странников, в отличие от большого дома Ордена Дочери прошлой ночью – где Пен сумел продать сыр трапезной, тем самым значительно увеличив свой запас наличных, – но для него все равно освободили отдельную спальню. И вряд ли потому, что он был самым почетным гостем.

Для заключенного с ним хорошо обращались, но его статус сомнений не вызывал. Он проверил крошечное окошко в четырех этажах над улицей. Если тюремщики полагали, что это его удержит, значит, они не подумали о его худощавом телосложении и годах, которые он провел, взбираясь на деревья, чтобы спастись от Дрово, или карабкаясь по горам во время охоты. Он мог за секунду ускользнуть от них… но куда ему идти?

Это было все равно что дожидаться целителя в тот раз, когда он сломал руку. Неуютно, но никак нельзя поторопить события. Только продолжить путь к тайнам Мартенсбриджа.

Он лег и попытался уснуть, однако несколько минут спустя обнаружил, что делит постель с семейством блох. Он шлепнул себя, потер укушенное место, повернулся на другой бок. А может, с целым блошиным гуляньем. Будут ли они праздновать всю ночь? Он пробормотал проклятие, когда одна блоха укусила его за икру, положив начало банкету.

– Нужна помощь? – спросила Дездемона. В ее голосе явственно слышалось веселье.

Пен зажал себе рот рукой.

– Тише! – встревоженно прошептал он. – Уилром спит прямо за дверью. Он услышит. – И подумает… что?

Дездемона послушно перешла на шепот:

– Мы можем уничтожить блох, знаешь ли.

Пен этого не знал.

– Это разрешено?

– Не только разрешено, но даже поощряется. За годы мы расправились с целыми армиями блох. Считается, что вредители не обладают защитой богов, даже Бастарда, которому принадлежат. И эта магия безопасна, она нисходящая, от порядка к беспорядку.

– В моей постели беспорядок уменьшится.

– Но увеличится в блошиной жизни, – прошептала в ответ Дездемона. Губы Пена самовольно растянулись в ухмылке. – Самое резкое падение, от жизни к смерти.

Последние слова вызывали тревогу – как, впрочем, и блохи.

– Действуй, – прошептал Пен и замер, пытаясь ощутить, что сейчас произойдет.

Пульсирующий жар, едва заметная волна тепла, пробежавшая по телу. Ее направление было неясным, хотя она скорее шла от его спины к матрасу, чем от груди к потолку.

– Двадцать шесть блох, два клеща, три жука и девять вшей, – сообщила Дездемона с удовлетворенным вздохом, словно женщина, попробовавшая сладкий заварной крем. – И множество яиц моли в шерстяной набивке.

На взгляд Пена, его первой магии не доставало очарования.

– Я думал, ты не занимаешься подсчетами, – сказал он.

– Ха. – Пен не мог сказать, был ли этот возглас раздраженным или довольным. – А ты внимательный, да?

– Я… вынужден быть таким в настоящее время.

– Неужели, – выдохнула она.

Пусть его постель лишилась обитателей, но он по-прежнему был не один. Пену также пришла в голову запоздалая мысль, что он не знает, могут ли демоны лгать. Всегда ли они говорят правду своим седокам – или могут их обманывать? Могут ли они кроить ткань фактов в соответствии со своими целями, упуская важную информацию, чтобы добиться обратного эффекта? Дездемона была… личностью, он решил для простоты считать ее личностью, которой он не мог задать этот вопрос. Точнее, задать он мог, а она могла ответить, но это ему не поможет.

Вместо этого он спросил:

– До Ручии ты тоже принадлежала, э-э, тоже жила с храмовой чародейкой?

– Хелвия была целителем-хирургом, – ответил голос Хелвии – можно с тем же успехом думать о ней как о Хелвии – с обнадеживающе местным говором Листа. – Занимала высокое положение в Ордене Матери.

– Как и я, Амберейн, до нее, – произнес голос с сильным дартакийским акцентом. – В храмовой школе в Саоне.

– Я думал, ты говорила, что… целители лечат, а чародеи разрушают, – озадаченно сказал Пен. – Как ты можешь быть и тем и другим?

– Мы можем творить и восходящую магию, но цена будет очень высока, – ответила Дездемона.

– Часть целительства состоит в разрушении, – сказала Амберейн. – Камни в мочевом пузыре. Уничтожение кист и опухолей. Ампутации. Многие более тонкие операции.

– Глисты, – вздохнула Хелвия. – Ты не поверишь, сколько людей страдает от глистов. Не говоря уже о блохах, вшах и прочих паразитах. – Она сделала вдох и добавила: – Вот почему, когда время Хелвии вышло, мы перепрыгнули не в молодого целителя, которого нам подготовили, а в Ручию. Нам так надоели глисты! Ха!

Прежде чем Пен успел спросить, что сделала Ручия, чтобы стать столь привлекательным седоком, новый голос вставил замечание на языке, которого он не знал.

– Кто это был?

– Аулия из Браджара, – ответила Дездемона. – Добрая храмовая женщина. Она не знала вельдского, только ибранский. Со временем ты научишься ее понимать. А до нее была Умелан из Рокнари.

– Рокнари! – изумленно воскликнул Пен. – Я думал, еретики-кватренианцы не признают Бастарда. Как она встретила демона на Архипелаге?

– Это долгая история, которую, не сомневаюсь, она тебе расскажет – со всеми подробностями, – как только ты овладеешь ее языком, – пообещала Дездемона.

Я овладею ее языком? Пену показалось, что она уже овладела его языком, поскольку использовала его для чего-то весьма напоминавшего язвительный ответ.

– Можешь рассказать вкратце? – попросил Пен.

– Она родилась на Архипелаге, попала в рабство во время набега и была куплена Мирой, которой мы тогда принадлежали, знаменитой куртизанкой из Адрии, города на лагуне. Мира была необученной, но умной; мы считаем ее лучшим седоком, что у нас был до сих пор. Когда Мира умерла, мы перепрыгнули в Умелан, которая сбежала домой, чтобы обнаружить, какая скорбная участь ждет чародеев на этих островах.

Воображение Пена, зацепившееся за слово «куртизанка», поспешило наверстать упущенное.

– И что это за участь?

Не то чтобы он собирался отправиться на эти острова.

– Иногда их сжигают заживо, но чаще отвозят в открытое море и бросают за борт с привязанной подушкой, которая медленно впитывает воду и тонет. К тому времени как чародей умрет, лодка отойдет достаточно далеко, чтобы демону некуда было перепрыгивать, кроме рыб.

Пену показалось, что они с Дездемоной вместе вздрогнули, представив эту картину, пусть и по разным причинам.

Рот Пена выдал тираду на том странном языке, слов он не понял, но скорбные интонации были очевидны. Умелан добавила свое мнение?

– Когда ее палачи уплыли, но она еще не успела утонуть, ее заметила проходившая мимо галера из Браджара. Спасение оказалось не намного лучше плена, но нас высадили на берег живыми в Браджаре, и за неимением лучшего варианта мы стали молельщицей в доме Ордена Бастарда. Там было… хорошо. – Последовала небольшая пауза. – Впервые нас понимали.

Пен посчитал на пальцах. Список был неполным.

– А до, э-э, Миры из Адрии?

– Рогаска, служанка при дворе герцога Орбаса. Он подарил ее Мире. До нее – Вазия из Патоса в Седонии, наш первый седок, умевший читать и писать, – вдова, тоже что-то вроде куртизанки, в духе того города. Именно по этой причине она умерла в роскоши при дворе Орбаса. Иносказательно выражаясь.

Пен моргнул. Седония? Для него это была сказочная страна, место столь далекое, что там могли происходить истории, в чудесности которых никто не мог усомниться. А еще говорили, что там тепло. Он был впечатлен. И испытывал зависть. Это существо видело места и людей, о которых Пен не мог даже мечтать.

– До нее – Литикон, мать семейства из седонийских северных провинций; до нее – Шугана, женщина из горной деревушки. Она убила старую львицу, когда та напала на ее коз, в одиночку, ржавым копьем. Она была хорошим седоком, несмотря на невежество. До нее – обитавшая в холмах дикая кобыла, которую убила и съела львица. А до нее… мы не знаем. Возможно, белый бог.

– А ты, э-э, ты… – Пен не знал, как лучше выразиться. – Ты испытала все эти смерти?

Ответ был сухим, как пыль:

– В некотором смысле.

Но не уравновешивающие их рождения. Правда, он своего тоже не помнил.

Пен осознал, что пока в нем живет это создание, у него никогда не будет недостатка в сказках на ночь, хотя после этих сказок он может лишиться сна.

Но только не сегодня. Он непроизвольно зевнул, устраиваясь в своей теплой, лишенной блох кровати. Пока он засыпал, его голос продолжал шептать незнакомые слова, подобно горному ручью.

Пен проснулся с эрекцией, сонно перекатился на спину и сунул руку под одеяло. Комната казалась теплой, сумеречной, тихой и безопасной.

Его рука едва коснулась цели, когда рот произнес:

– О-о, я никогда не испытывала это с такого ракурса. Должно быть интересно.

Рука Пена застыла.

– Не обращай на нас внимания, – сказала Дездемона. – Мы целители, помнишь?

– Да, не стесняйся. Я таких тысячи повидала.

– Говори за себя!

– Ну, лично я тысячи раз их подтирала.

Пен понятия не имел, что означал следующий комментарий, и, возможно, дело было в языке, но он определенно звучал непристойно.

Он скатился с кровати и торопливо оделся. Ему хотелось как можно скорее пуститься в путь.

Разлившиеся воды Коноплянки были зелеными и стремительными – и на удивление широкими. Немногие торговые лодки отважились выйти в паводок. Дорога шла по берегу, и больше вьючных обозов направлялось вверх по течению, чем вниз. Долину реки ограждали низкие, по меркам Пена, холмы. Когда они миновали третью разрушенную крепость, хмуро взиравшую с этих скромных возвышенностей, он не удержался и спросил:

– Что случилось с этими замками?

Уилром и Ганс пожали плечами, но Тринкер, изогнув шею, ответил:

– Случился Мартенсбридж, как я слышал. Некоторые местные лорды пристрастились в открытую грабить торговцев, хотя сами называли это пошлиной. Городские гильдии объединились вместе с отрядами архисвятой принцессы, чтобы разрушить гнезда, которые не удалось подкупить, и обезопасить дорогу для всех, от озера до Вороньего кряжа. И теперь все пошлины поступают в Мартенсбридж.

Пен грустно подумал, что двору Юральд не удалось бы провернуть такой фокус: на дорогах их предела чаще встречались стада коров, чем богатые караваны.

Деревни теснились вокруг запруд и мельниц, а также одного деревянного моста. Затем дорога свернула в долину – и показался Мартенсбридж. Пен завороженно уставился на него.

Размерами город на порядок превосходил Гринуэлл. Река делила его надвое, через нее были перекинуты два каменных моста и один деревянный. На склонах, окруженные городскими стенами, теснились дома из камня и дерева. Тринкер привстал на стременах и предположил, что крупное здание, венчавшее один из холмов, может быть дворцом знаменитой архисвятой принцессы, а следовательно, сердцем его ордена в этой области. К северу, за городом, раскинулось огромное озеро, на пологих берегах которого виднелись фермы, поля и виноградники, а на кручах – темные леса. Крытые торговые лодки и открытые рыбачьи ялики скользили по водной ряби. Еще дальше – снова холмы, а за ними, словно мираж на далеком горизонте, – линия знакомых белых пиков, на мгновение показавшихся из завесы облаков.

В Гринуэлле было невозможно заблудиться. Въехав в город через южные ворота, они обнаружили, что Мартенсбридж – совсем другое дело. Они проехали по нескольким мощеным улицам, и Пен таращился на высокие дома, на хорошо одетых мужчин и женщин, на яркие рынки, на вальяжных торговцев и спешащих куда-то слуг, на изящные фонтаны на площадях, заполненных прачками, на элегантные или затейливые кованые вывески мастерских ремесленников и гильдий, на витражные окна с картинками. Потный и раздраженный Тринкер вновь сверился с клочком бумаги, на котором были написаны указания.