Использовать мой текст в качестве эпиграфа запрещаю.

Гилберт Кит Честертон.

Ваша беда в том, что англичане из этих рассказов лишены подлинно английских черт. Почему они англичане? Почему не испанцы? К чему эта условная Англия с выдуманными королями? Не понимаем.

Allen & Unwin.

Какой, к чертям собачьим, пингвин? Какая-то недостойная усмешка над тем, за что на полях Франции было пролито столько английской крови.

Jeopardy books.

Признайте, что это неудача – героям вашим не хочется сочувствовать, наблюдать за ними скучно и не смешно.

Лучшее в вашей книге – Киплинг, да и он там по ошибке.

Sunny Jim & Jack Mooney Publishing.

Сообщаю вам, что мистер Киплинг

не рецензирует присылаемые ему рукописи.

С уважением,

литературный секретарь Редьярда Киплинга.

На кого ваша книга рассчитана? Сегодня жизнь интереснее любых выдумок. Разве можно придумать что-то более экзотическое и душещипательное, чем жизнь в стране Советов?

Hog & Piglets Books.

Единственое ирландское в этой рукописи – терористы. Это оскорбительно для нашей прекрасной независимой сраны.

Irish Riters Association.

Боюсь, вы ошиблись адресом, но мне понравилось.

Джон Голсуорси, бухгалтер.

Слово переводчика

В Дублине хмурый и ветреный полдень. Мой друг Никита, рыжий как преисподняя, ирландее иных ирландцев, ищет для меня сувенир. Он врывается в букинистическую лавку на Парнелл-стрит с вопросом:

– Ду ю хэв литтл стэтью оф Джеймс Джойс?

Старик в бабочке и с жуткими желтыми зубами кивает.

Пока продавец роется под прилавком, Никита прохаживается вдоль книжных шкафов. Вдруг он замечает на полке знакомую фамилию и радостно усмехается. Увидев до нелепого длинное название, не поместившееся на обложке, начинает хохотать.

Продавец достает статуэтку лепрекона. Но Никита, уже рыдая от смеха, качает головой. Он кладет на прилавок книгу…

Вечером я получаю таинственное сообщение: «Пинту Гиннеса за Дмитрия, литр за Литтона. Дима, я в хламину монаду!»

***

Тонкая книжица карманного формата. Год издания – 1932-й. Уморительно-несуразное название не уместилось на салатово-зеленой обложке и допечатано на форзаце. Портрет автора – сразу контраст – угрюмый офицер. Британская Военная медаль на мундире. Большой нос, прямой пробор, что для тридцатых уже архаизм. На левой руке перчатка, верный признак боевой раны. Разумеется, пышные усы. Выпяченная вперед грудь. Я почему-то подумал про Угрюм-Бурчеева… Но глаза без маслянистого блеска военной тупости.

Дарственная надпись: «To Marnie with laugh. I hope you’ll smile. LTR».

Я читал, порой заглядывая в словарь (каюсь), и желание крепло с каждой страницей:

– Я должен это перевести.

– Так понравилось? – спросила жена.

– Не то слово. Никому не известная книжка обогнула полмира и попала мне в руки. Книжка хорошая. И написал ее практически мой однофамилец. И он как-то связан с Россией. Почему не судьба?

Оставалось последнее.

– Алло!

– Никита, поклянись, что это не тщательно продуманный розыгрыш.

– Чтоб мне пусто было!

Дмитрий Райц

Маленькие случаи

Сержу Фирену

«Я взглядом спросил кого-то: что это? “Англия”, – отвечали мне. Я присоединился к толпе и молча, с другими, стал пристально смотреть на скалы».

И. А. Гончаров, «Фрегат “Паллада”».

Случай первый. Мистер Ларк

Мистер Ларк писал музыку для будильников.

Сочиняя сонату или струнный квартет – в общем, что-нибудь крупное и серьезное, – он вспоминал о Бетховене, все перечеркивал и расстраивался. Зато «мелодии пробуждения», как он сам называл музыку для будильников, получались у него легко и вдохновенно.

Мистера Ларка приводила в восторг мысль, что его музыка совьется в ликующем контрапункте с пением утренних птиц и под его мелодии люди будут открывать глаза, отворять ставни на окнах и наблюдать пылающий восход. Тем более часовщики щедро платили.

Иногда мистер Ларк увлекался настолько, что привскакивал от неожиданности, когда звонил будильник, заведенный на шесть часов утра. Мистер Ларк гасил лампу и окруженный рассветным сумраком слушал свою музыку… Особенно он гордился часами с кукушкой, где мелодию будто бы насвистывала деревянная птичка.

Струнный квартет мистера Ларка, серьезный и крупный, исполнялся в концерте. Играя финал квартета – фугетту на тему для часов с кукушкой, музыканты кривили лица. Они вспоминали раннее утро и ледяной мир за пределами одеяла. На виолончелиста нельзя было смотреть без слез. Слушатели прикрывали зевающие рты – им хотелось спать…

А еще мистер Ларк получал письма с довольно изощренными угрозами. Люди не любят то, что мешает их сну. Пускай даже это музыка, написанная кровью вдохновенного сердца. Однажды мистер Ларк получил посылку, в которой лежал смятый будильник и записка: «Ненавижу. В следующий раз будет бомба. P. S. Не поломанная».

Случай второй. Мистер Баджер

Приятели и коллеги мистера Баджера недоумевали, почему уже который год он берет отпуск в октябре. На свете же нет более тоскливой вещи, чем октябрь. Может быть, только ноябрь.

Однако если бы мистер Баджер назвал причину, его коллеги и приятели недоумевали бы на порядок больше. Все дело в коллекции мистера Баджера. Собирание марок он считал слишком банальным, а магниты на холодильник тогда еще не придумали. Поэтому ранним октябрьским утром он вставал под постылые крики кукушки мистера Ларка, завязывал шнурки на новеньких штиблетах и отправлялся в путешествие по очень дождливым в это время уголкам мира. Пускай на свете не осталось места, где бы не потопталась чья-то нога, но ведь то была нога не мистера Баджера и уж точно не в таком роскошном штиблете.

За последний век путешествия стали просты и приятны. Всего за сутки можно преодолеть немыслимые расстояния, пересечь континент средней величины или небольшой океан, и при этом все, что нужно от путешественника – не опоздать к отбытию. Дома мистер Баджер ставил перепачканные башмаки в шкаф, определяя полку по широте, а место на полке – по долготе очередного грязного места. На пятой полке третьей справа стояла чистая на первый взгляд пара – туда забился камешек из пустыни Сахара, а двумя полками выше – заляпанные детские ботиночки, дочкин вклад в папину коллекцию.

Мистер Баджер собрал обувь с грязью всех континентов и крупных архипелагов, кроме Антарктиды. Конечно, он мог бы собирать открытки, но далеко не везде печатают открытки, а в грязь в ином месте труднее не наступить.