Ее звал туман.

Профессор Росси, крупная, статная женщина, требовала от всех, и от студентов по обмену особенно, стопроцентной посещаемости лекций. Сегодня она призналась, что отступила от плана, и начала объяснять «туманную» терминологию. Оказалось, «туман» по-итальянски – nebbia или foschia, но венецианцы используют слово caligo. А устойчивое выражение filar caligo означает «кружить в тумане, испытывать неотвязную тоску», от которой трудно избавиться, стряхнуть с себя, как невозможно выключить, отменить венецианский туман.

Росси набрала новые слова у себя в планшете и спроецировала на огромный, как в кинотеатре, экран. Говорила она, словно актриса, со сцены – в микрофон. Конечно, учиться в корпусах универа на Giobbe было приятно. Современные здания невысокой этажности, соединенные стеклянными переходами, были выполнены в стиле лофт. То тут, то там среди однотонной штукатурки обнажалась старинная кирпичная кладка, а многие аудитории, включая эту, убегали вверх ступеньками амфитеатров.

Обычно внимательная и вовлеченная, сегодня Ната сидела на галерке и гуляла в своем тумане. Ее занимали мысли о Глебе, оставшемся в Москве. Скучает ли он, есть ли у них будущее? Глеб, Глебушка… Похоже, она стала одной из его обожательниц. Китаист, умница, лучший на курсе в МГУ, он купался в женском внимании. Глеб не был красавцем, узкие плечи, легкая компьютерная сутулость, но умные цепкие глаза, выдающие интеллектуала, обходительные манеры молодого человека из профессорской семьи делали свое дело.

Для Наты, с самого момента знакомства, он был единственным, и делить его ни с кем не хотелось. Чем она была интересна ему, оставалось неясным, возможно, среди красавиц и умниц она выделялась неискушенностью и простотой. Глеб часто цитировал Сенеку: «Язык правды прост». Бросок сюда, в Италию, убивал двух зайцев: она делала вклад в собственное развитие и пыталась дотянуться до стандарта его семьи. Глеб не приехал в Домодедово ее проводить: температурил. Писал сообщения редко и односложно, в основном отвечая на ее вопросы, и она не знала, не потеряет ли его, уехав так далеко и надолго.

Ната потихоньку встала и, пробираясь боком по стеночке, покинула аудиторию. Вышла за ворота здания и попала в старую фотографию – идеально выверенный монохром с едва прорисованным контуром железнодорожного моста, соединяющего узкой перепонкой островную и материковую Венецию. Ощущение нереальности и ускользающей красоты. Белые ночи по-итальянски.

Туман вел ее по Cannaregio, и, боясь оступиться, она сначала шла вдоль канала, прижимаясь к домам, а потом вышла на широкую Strada Nova и побрела к Ospedale. На полпути, не доходя Spar, она присела на улице в знакомой кафешке и взяла кофе. Официант из ниоткуда подал наперсточную чашку, и не видная, словно чужая рука интуитивно поднесла ее ко рту. За дальним столиком сидел пожилой венецианец: как в сюрреалистическом кино, он показывал часть лица, прорезанную морщинами, блестел дужкой очков.

Сознательно плутая по каменному лабиринту, Ната тянула перед собой руку, чтобы быть уверенной, что никуда не врежется. В этой части города туристов было в разы меньше. Разлитое в молочном воздухе спокойствие остужало ее беспокойство. Она все думала: «Глеб, Глебушка, чем ты занят сейчас, здоров ли». Вспоминалась их первая встреча возле кофейного автомата у них в Вышке, на Мясницкой, в перерыве студенческой конференции: красные прожилки его уставших внимательных глаз, с утра и до вечера изучавших увесистые фолианты, длинные, нескладные руки. Ната уловила, что он голоден, и протянула ему бутерброд. С этого все и пошло.

Раздался пронзительный звук сирены – желтого медицинского катера с надписью Ambulanza, – значит, fondamenta Nuove уже где-то рядом. Сейчас она дойдет до конца улицы, и справа покажется фешенебельный, на ее вкус, Combo, скромно названный хостелом. Ну, где вы видели хостел, открытый в аутентичном, отреставрированном здании монастыря двенадцатого века: с конференц-залом, внутренним двориком и видовым баром на канал – в десяти минутах ходьбы до Rialto? Мысли о Глебе вернулись и закрутились по новой – среди воспоминаний и грез. Вот они в полумраке кино, кажется, это была «Звезда» на Земляном – да, только там круглые столики, и его горячая ладонь, накрывшая ее колено.

Вдруг туман, словно загустев, налип ей на лицо, на руки, обдал влажной свежестью с головы до ног, обернул в мокрый саван, запутал ноги. Ната потеряла равновесие. Снова Венеция ставит подножку, пронеслось в голове. И опять чья-то сильная рука подхватила ее, сдернула с нее мокрое. Она увидела смутно знакомую красную куртку, кто-то низко наклонил к ней лицо, заулыбался. Боже, Дотторе Песте. Снова. Но сегодня без маски.

– Что это было? – удивилась Ната.

Он помахал руками, пытаясь разогнать туманный кисель и что-то показать ей. Она сделала шаг назад и увидела висящие на веревке между домами простыни. В одну из них она и влетела с ходу. Приподняв угол, Дотторе Песте шутливо прикрыл их от возможных зрителей и впился губами в Натины губы. От неподвижно висящего белья пахнуло лавандой.

Ната дернулась и поддалась.

3

Ната крутилась перед старым трюмо в коридоре, примеряя платье: в Palazzo alla Zattere на набережной вечеринка V-A-C’ковского московского фонда, придумавшего проект «ДК». Уже месяц там идут выставки и перформансы, а сегодня ожидается модный музыкальный сейшен, на который она с трудом, через знакомых в Москве, раздобыла проходку.

Она смотрелась в зеркало и хмурила брови: нет, наверное, лучше брюки, платье слишком летнее, тонкая ткань выдает все несовершенства ее крепко сбитого тела. Надо больше ходить, хорошо бы сбросить пару кило к лету. Мелированные, пережженные краской еще в Москве волосы, свисающие вдоль лица с не девичьим, массивным подбородком, склеены в сосульки. Ну, что с ними делать, задумалась Ната, глядя на террасу, где меланхолически покачивались на ветру майки и полотенца.

Студенческий дом – Domus – населяло исключительно женское общество, если не брать в расчет Лео и Карло, работающих на кухне. После войны, под присмотром монахинь, здесь находился приют для девушек, попавших в затруднительное положение. Потом в здании жили служащие железной дороги: недаром вокзал Stazione di Venezia Santa Lucia совсем рядом. Постепенно ситуация изменилась: в Domus стали принимать студенток, и снова только женского пола. Сейчас здесь проживало восемьдесят молодых особ из разных стран мира – от Африки до Франции, – приехавших на учебу в университеты Венеции.

Ната прилетела в субботу, 1 февраля, и в выходные тщетно пыталась сориентироваться в этом новом, фантастическом для нее пространстве. Все время хотелось ущипнуть себя: с ней ли это происходит? Могла ли она, девочка из Приозерска, чудом поступившая на бюджет в Вышку, мечтать об этом? Она ли втащила чемодан в это внушительное четырехэтажное здание, с высокой стойкой ресепшен и толстенным талмудом, в который, по старинке, ее записали как вновь прибывшую?

Однако, едва переступив порог, она ощутила своеобразное пыльное очарование этого места. В дверях комнаты с фортепиано, покрытым самодельной вышитой салфеткой, детскими рисунками на стене, сундуком вместо журнального столика, больше похожей на прихожую обычного дома, чем на лобби, показалась девушка в стильных роговых очках. Широко улыбнувшись, она сказала: – Привет, я Анжела, я говорю по-русски.

И Ната выдохнула, ее английский, несмотря на сданный IELTS, был далек от совершенства. Здесь, на месте, выяснилось, что итальянцы предпочитают свой итальянский, а на английском говорят далеко не все. То, что кое-то из местных прилично говорит по-русски, даже не представляла. Она сразу подружилась с Анжелой, которая помогла ей с заселением и провела по дому, показывая, что где. Нату разместили на четвертом, а Анжела жила на втором этаже. Итальянская подруга изучала русскую литературу, читая в подлиннике Достоевского и Толстого.

Необычный Domus имел редкий в Венеции лифт с распашными дверями, просторную учебную комнату с круглым балконом, библиотеку, копировальную, молельню – наследие приюта, зал отдыха с огромным телевизором и кожаным диваном и атмосферную столовую с панорамными окнами, которые использовали как выставочные витрины. Одним крылом Domus стоял на оживленной улице San Polo, по которой с утра до ночи двигались туристы от Piazalle Roma к San Marco. И это не говоря о видовой террасе – на Натином, четвертом этаже, размером с однокомнатную квартиру ее бабушки. В стоимость проживания были включены обеды и ужины, и с вечера студентки выбирали блюда на завтрашний день, отмечая их крестиками в меню. Самостоятельно Ната этого сделать не могла, но любая из девочек охотно помогала ей.

Когда Ната впервые пришла на ужин, ей показалось, она попала на съемки фильма, действие которого происходит в монастырской трапезной. За длинными столами, стоящими в несколько рядов, в большом зале с пятиметровыми потолками, где на колонне висела деревянная икона Спасителя, сидели и ели девушки, очень много девушек. Ната на секунду замешкалась с подносом, высматривая Анжелу и не зная, куда сесть.

В первом ряду она увидела настоящую монахиню: черная сутана, белый накрахмаленный апостольник. На ее груди висел крест, и она, как все, невозмутимо ела пасту. Менеджер Domus Сара, сидевшая рядом с ней, приветливо махнула рукой: давай к нам. Ната инстинктивно поклонилась монахине и присела с краешку. Она начала задумчиво есть, думая, что для полноты картины им всем не хватает только форменных платьев воспитанниц монастыря.

Сначала она немного смущалась, не зная, как себя вести, но постепенно познакомилась с девочками, если что-то не понимала – выручала Анжела. Комьюнити Domus было совсем не похоже на общежитие в Москве. Там, несмотря на новый ремонт, двухъярусные кровати и общий холодильник, каждый был сам по себе. Здесь же все делали сообща: дежурили, пили после обеда кофе, занимались йогой, снимали на террасе ролики для «Тик-Тока» и даже стирали.

После примерки платья Ната убрала его в шкаф и раздобыла утюг, чтобы погладить блузку. Справившись, повесила ее на стул и забралась с ногами на кровать, написала Глебу по ватсапу в Москву: «Скучаю. Как ты?» Глеб никогда не отвечал сразу. Прошло уже две недели, а они почти не общались. Ната с головой погрузилась в новую жизнь, испытывая состояние постоянной аллегрии, присущей итальянскому темпераменту. Она много смеялась, всему удивлялась и с удовольствием вошла в новый расслабленный ритм, свойственный венецианцам. Но теперь ей сделалось совестно за невнимание к Глебу.

Она прилегла на кровать, ожидая ответ и разглядывая окна дома напротив, стоящего рядом. В одном за столом сидели мама с дочкой и что-то перебирали руками. В другом мужчина в красной майке крутил педали велотренажера, время от времени попивая воду. Ниже шли ряды окон с закрытыми ставнями: хозяев не было дома.

Мобильный молчал, и Ната задремала. Ей снился Глеб. Он стоял вполоборота в пестрящей корешками книг домашней библиотеке. Сняв один том, раскрыл его, сел в кресло. Мелкий шрифт было не разобрать, но на иллюстрации красовалась она – в объятиях другого мужчины. Глеб вырвал страницу и зло смял – тут Ната проснулась от стука в дверь.

– Что делаешь? – На пороге стояла Анжела с тазом в руке.

Она не знала про Глеба, и Ната промолчала о сне, неопределенно мотнув головой.

– Пошли стирать, пока свободна машинка. У меня мало.

Ната порылась в вещах и выудила грязные носки и футболки. Они спустились в полуподвал и сообща загрузили машинку, бросив внутрь пузатые квадратики геля вместо стирального порошка. После них высушенное на балконе белье изумительно пахло. Ната вернулась в комнату, думая о Глебе: а может, он позвонит и удастся поговорить? Он не отвечал, зато пришло сообщение от Светы, с которой она познакомилась на лекциях по итальянскому языку. Света прилетела на учебу из Питера и поселилась на острове Giudecca – в одной остановке на вапоретто от набережной Zattere, куда они собирались на вечеринку. «Натка, смотрела почту? С понедельника халява. Ca’Foscari переходит на онлайн. КОРОНАВИРУС! Просят не выходить. А вечеринка? Жопа!!!»

«Да ты что, Света? Не может быть! А я ничего не знаю». Встревоженная Ната оказалась у машинки первой и стала доставать вещи, которые переплелись и тянулись наружу толстой косой. Когда она втащила таз в лифт, туда заскочила Анжела:

– Как тебе новости? Я в шоке. У деда ковид, а вся родня навещала его в доме престарелых. Дома в Ломбардии болеют через одного.

Развесив на террасе белье, они звонили Свете, родителям Наты и Анжелы, обсуждали услышанное и проговорили до самых сумерек. Глеб все так же молчал. Ната, не выдержав, написала снова: «Глеб, как ты? Поправился?» Ответа не было. А если и у него «корона»? Нет, только не Глеб. Она вернулась в комнату, подобрала с пола упавшую блузку и повесила ее в шкаф.

На вечеринку они не пошли.

4

В суматохе приезда Ната пропустила начало Carnevale di Venezia – 2020. Открытие карнавала прошло на воде, на канале Rio di Cannaregio – возле университетского корпуса Giobbe – вечером, восьмого. Зная, что соберется многотысячная толпа туристов и занимать удобное место следует за несколько часов, Ната туда не пошла и занялась материалами к курсу истории итальянской культуры и литературы. Профессор Бруно, рассказывающий о ключевых фигурах Италии, известных на весь мир, разбил студентов на группы и поручил подготовить презентации. Ната, объединившись с китайцами и немкой, выбрала Лоренцо да Понте, либреттиста Моцарта.

В воскресенье, когда водная карнавальная процессия отправилась от Punta della Dogana, они со Светой прибыли на Lido. Как только вапоретто ткнулось носом о пристань Санта-Мария-Элизабет и симпатичный матрос ловко набросил на металлический столбик удавьи кольца швартовых, Ната заволновалась.

В лицо дул крепкий, занозистый ветер, забираясь под воротник, рукава, джинсы. Обманутые вечным венецианским солнцем, они не учли, что у Lido свой характер, и остров тут же напомнил, что еще февраль. Первое, что бросалось в глаза, от чего они уже отвыкли, – транспорт. Автомобили, автобусы, велосипеды наводняли улицу, возвращая их в привычный мир. Не имея плана, они пересекли оживленный перекресток и пошли по широкой аллее, ведущей к пляжу. Среди отелей, магазинчиков и вилл, изрядно потрепанных временем и ветрами.

Длинный и узкий остров-сосед был сплошь зеленым – весь в дрожащих узорах тени, в отличие от Венеции, скрывающей в своих недрах лишь несколько небольших скверов. Исключая разве что сад Giardini della Biennale в районе Castello, большой и привольный, известный редкими видами деревьев и трав. Не спеша, минут за пятнадцать, они пересекли Lido в ширину, успев подмерзнуть. «Зачем я надела короткие носки», – подумала Ната. Щиколотки горели от холода. Уставшие от тревожных новостей и учебной недели, дорогой они не разговаривали.

– А давай каждые выходные – новый остров! Махнем на Burano? – очнулась Света, когда они подошли к центральным воротам пляжа.

Неказистые постройки на входе, где располагались кафе и касса, напоминали неухоженные строения родного юга. Перпендикулярно им, вдоль проезжей части, тянулись шеренги кустарников и деревьев, в жару отлично спасающих от солнца.

– А если остров Poveglia, слышала? Туда свозили чумных… и ставили эксперименты – в психиатрической клинике. С тех пор их души блуждают по острову. Но вроде бы туда не попасть, – отвечала Ната.

Но Света уже не слышала: она выбежала на простор, взметая пятками на бегу песок, и закружилась по пляжу.

Ната осмотрелась – пляжная полоса вольготно раскинулась в стороны, лишь изредка выбрасывая в воду пальцы волнорезов. Мерцающее, переливчатое – синее море пенилось у берега шипучей, газированной волной. Ната пошла к нему, вслушиваясь в сдержанный голос прибоя. Девушки постояли, запрокинув вверх подбородки и подставив лица порывам ветра. Холодно! Ната потерла ладошки и побежала вдоль моря. Света за ней. Безлюдно, только крошечные фигурки людей впереди прыгают перед глазами.

Они вскоре устали и, чуть задыхаясь, остановились у груды камней. На перекинутых кем-то дощечках устроились на пикник. Есть пришлось быстро: ветер, дующий сразу во всех направлениях, не стеснялся и мешал наслаждаться. Они запили вином пухлые сэндвичи с прошутто и рукколой, а чипсы прихватили с собой. Хватая их жирными пальцами, как голодные чайки, опустошили пакетик, который тут же вырвался из рук.

Чуть опьянев от вина и бриза, молча побрели по берегу. Песок, усеянный ракушками, влажно хрустел под ногами. Справа тянулся широкий песчаный вал, за ним симпатичные деревянные домики, выкрашенные белой краской. Их было много, они стояли сказочно ровными рядами, тесно прижавшись друг к другу. Не здесь ли встретились Ашенбах и Тадзио у Висконти? Света, словно подслушав Нату, спросила:

– Заметила, мы прошли Grand Hotel des bains, из «Смерти в Венеции»?

– Вон тот, с часами? Выглядит заброшенным, – обернулась Ната.

Старая громада отеля с заколоченными окнами, огороженная забором, возвышалась сразу за пляжем. Пробежала парочка бегунов с голыми сиамскими ногами, даже смотреть на которые было зябко, с ритмично болтающимися проводами наушников. Беспечно поблескивая вдали, ближе к берегу, море тревожилось седыми бурунами. Возле гладкого волнореза, зажатого по бокам хаотично лежащими камнями, вода пенисто разбивалась, закручиваясь вверх хвостами невидимых дворняжек.

Подруги дошли до белого Дворца кинофестивалей, фасад которого был завешан зеленой строительной сеткой, а территория обнесена лентой: шла реконструкция. Девушки разочарованно переглянулись: оказывается, «Венецианских львов» раздавали в обычном здании, похожем на трехзвездочный отель. Частокол пустых флагштоков вхолостую колол небо, не доставая до сахарной ваты облаков. Они обошли здание вокруг и увидели видовую площадку: перед ними плескалось море, разлинованное тонкими прутиками забора. По линии горизонта скользил лайнер внушительных размеров. Рыжую мелкую плитку, состоящую из сколотых квадратиков, тоже следовало подновить.