Стихотворение и посвящение в альбоме репродукций Матисса.
Вена, 24.(?)06.1948
Для Ингеборг
Скажи глазам иноземки: “Водой обратись!”
Отыщи в глазах ее тех, кто водой обратился.
Позови их, пусть выйдут вновь из воды:
Руфь, Ноэми, Мириам.
Убери украшеньями их, когда возляжешь с чужой.
Убери украшеньями их из облачных прядей чужой.
И скажи, чтоб услышали Руфи, Мириам, Ноэми:
Смотрите, я сплю с ней!
Убери иноземку лучшими из украшений.
Убери ее болью своей за Руфь, Мириам, Ноэми.
И скажи иноземке:
Смотри, я с этими спал![8]
Вена, мая 1948 года
Мучительно точной,
через 22 года после ее рождения,
от мучительно неточного.
Вена, 23 мая 1948 года. – Целан написал посвящение в альбоме через несколько дней после первой встречи с Ингеборг Бахман. Сама она в письме к родителям (от 20.05.1948) описала эту встречу так:
“…сегодня случилось еще кое-что. Лирик-сюрреалист Пауль Целан, совершенно очаровательный, с которым я познакомилась у художника Жене позавчера вечером, вместе с Вайгелем, великолепнейшим образом влюбился в меня, что придало некоторую прелесть моей унылой поденщине. К сожалению, через месяц он уезжает в Париж. Моя комната в настоящий момент представляет собой маковое поле, потому что он не перестает осыпать меня этими цветами”.
Эдгар Жене (1904–1984) – немецко-французский художник-сюрреалист, художественный редактор журнала “План”; в 1945–1950 годах жил в Вене, потом – во Франции.
Ханс Вайгель (1908–1991) – австрийский писатель и театральный критик, с которым Ингеборг Бахман находилась в близких отношениях.
В свой день рождения (25.06.1948) Ингеборг записала в дневнике:
“От Пауля Целана – два роскошных альбома современной французской живописи с последними работами Матисса и Сезанна, томик Честертона, цветы, сигареты, одно стихотворение, которое будто бы относится ко мне, одна фотография, которую я смогу показать вам на каникулах. (Завтра он уезжает в Париж.) Поэтому вчера, накануне моего дня рождения, я еще успела провести с ним очень праздничный вечер, мы поужинали в городе и выпили вина”[9].
Вена (неотправленное письмо)
Рождество 1948 года
Дорогой, дорогой Пауль!
Вчера и сегодня я много думала о тебе, если хочешь знать – о нас обоих. Пишу не потому, чтобы ты снова написал, а потому что это мне доставляет радость и я так хочу. А еще я собиралась на днях встретить тебя где-нибудь в Париже, но потом глупое тщеславное чувство долга удержало меня здесь, и я никуда не поехала. Как это понимать: где-нибудь в Париже? Не знаю, совсем ничего не знаю, но уж как-нибудь все получилось бы здорово.
Три месяца назад кто-то неожиданно подарил мне книгу твоих стихов. Я и не знала, что она вышла. Было такое чувство… земля под ногами стала невесомой и поплыла, а рука моя слегка, совсем чуть-чуть, задрожала. А потом снова очень долго не было ничего. Несколько недель назад услышала в Вене, что чета Жене уехала в Париж. И тут я снова отправилась в дорогу.
Я все еще не пойму, что значила прошлая весна. Ты ведь знаешь, я всегда хочу все знать точно. Она была прекрасна, как те стихи и как то стихотворение, которое мы создали вместе.
Я люблю тебя сегодня, и ты со мной рядом. Вот что я непременно хочу сказать тебе – а тогда я часто о таком молчала.
Как только у меня появится время, я смогу приехать на несколько дней. Захочешь ли ты меня увидеть? Хотя бы на час, на два.
Всего самого, самого доброго!
Твоя
Ингеборг.
…книгу твоих стихов. – Имеется в виду сборник “Песок из урн” (1948). Целан письменно запретил распространение этой книги, среди прочих причин – из-за многочисленных опечаток.
…чета Жене… – Художник Эдгар Жене и его жена Эрика Лиллег, с которыми Целан познакомился в Вене и при финансовой поддержке которых вышел “Песок из урн”.
31, Рю дез Эколь,
Париж, 26.1.1949
Ингеборг!
Постарайся на минутку забыть, что я так долго и так упорно молчал – у меня было очень много забот, больше, чем мог бы снова снять с меня мой брат, мой добрый брат, чей дом ты наверняка не забыла. Пиши мне так, как если бы ты писала ему
– ему, который постоянно думает о тебе и когда-то вложил в твой медальон записку, которую ты теперь потеряла.
Не заставляй меня, не заставляй его ждать!
Обнимаю тебя,
Пауль.
Вена, 12 апреля 1949 года
Любимый, Ты!
Я так обрадовалась, когда пришло твое письмо, – и вот я снова заставляю тебя так долго ждать, вовсе непреднамеренно и без всяких угрюмых мыслей. Ты ведь и сам знаешь, что так иногда бывает. И не понять почему. Я два или три раза принималась писать тебе письмо, а потом его все же не отсылала. Но разве это что-нибудь значит, если мы думаем друг о друге и если, быть может, это продлится еще очень долго.
Я разговариваю не только с твоим братом, сегодня я говорю почти только с тобой одним, ведь сквозь твоего брата я люблю тебя, и не смей думать, что я обошла тебя стороной. – Скоро снова настанет весна, год назад она была такая странная и такая незабываемая. Теперь каждый раз, когда иду через Городской парк, я наверняка знаю, что он может вдруг стать целым миром и каждый раз сама превращаюсь, как тогда, в маленькую рыбку.
Что у тебя огорчения, я чувствовала все время; дай мне знать, поможет ли тебе, если я буду писать чаще!
Осенью друзья подарили мне книгу твоих стихов. То был грустный миг, потому что твои стихи я получила от других людей и ни слова – от тебя. Но каждая прочитанная строчка вновь и вновь меняла все к лучшему.
Тебя, быть может, порадует, если я сообщу, что о тебе здесь иногда спрашивают, не так давно мне даже пришлось дать твой адрес совершенно незнакомым людям из Граца, чтобы их не расстраивать. А у малышки Нани и у Клауса Демуса по-прежнему светятся счастьем глаза, когда разговор заходит о тебе.
Теперь я хорошо понимаю, что ты правильно сделал, уехав в Париж. А что ты скажешь, если я осенью вдруг тоже там объявлюсь? Мне обещают дать стипендию в Америку или в Париж, после того как получу степень. Даже не верится. Это было бы слишком прекрасно.
О себе рассказывать почти нечего. У меня очень много работы, диссертация движется к концу, кроме того, пишу для газет, для радио и т. д., пишу много больше, чем прежде. Пытаюсь не думать о себе и с закрытыми глазами добираться до смысла того, что, собственно, имеется в виду. Конечно, мы все живем в большом напряжении, не можем освободиться и ищем окольных путей. Но я иногда от этого делаюсь совсем больной, настолько, что опасаюсь – в какой-то момент мне не выдержать.
На прощанье скажу – твоя записка, которую ты вложил в мой медальон, никуда не затерялась, хотя в медальоне ее давно больше нет; я думаю о тебе и все еще слышу тебя.
Ингеборг.
…незнакомым людям из Граца… – Вероятно, речь идет о поэте и переводчике Максе Хёльцере (1915–1984). В 1950 году он вместе с Эдгаром Жене издал альманах “Сюрреалистические публикации”, в который включил стихи и переводы Целана.
…у малышки Нани и у Клауса Демуса… – Нани Майер, школьная подруга Бахман, и ее муж, поэт и историк искусств Клаус Демус (р. 1927), – ближайшие друзья Пауля Целана, с которыми он познакомился в конце своего пребывания в Вене.
Вена, конец мая – начало июня 1949 года (?)
Недописанное письмо.
Пауль, дорогой Пауль!
Я тоскую по тебе и по нашим с тобой сказкам. Что мне делать? Ты так далеко, и мне теперь мало твоих приветов в открытках, хотя до недавнего времени мне их вполне хватало.
Вчера Клаус Демус принес твои стихи, которых я прежде не знала, три из них – совсем недавние. Невыносимо, что они попали ко мне таким вот окольным путем. Прошу, прошу тебя, не надо так. Ведь хоть что-то должно же оставаться и для меня.
Я умею читать их лучше, чем другие, потому что встречаю в них тебя с тех самых пор, как больше не стало нашей с тобой Беатриксгассе. Все говорит мне о тебе, я погружаюсь в стихи и разговариваю с тобой, обхватываю ладонями твою чужестранную темную голову и хочу сдвинуть камни с твоей груди, разжать твою руку с гвоздиками и услышать, как ты поешь. Со мной не произошло ничего такого, что вдруг побудило бы меня думать о тебе больше. Все как всегда, у меня есть работа и успех, меня вроде как окружают мужчины, но это не имеет значения: ты слышишь, свет и мрак чередуются друг с другом, и дни пролетают словно миг…
…нашей с тобой Беатриксгассе. – Бахман снимала комнату в квартире по адресу Беатриксгассе 26 до июня 1949 года.
…твою руку с гвоздиками… – Аллюзия на заключительную строку стихотворения Пауля Целана “Девкалион и Пирра”: “Пусть придет человек с гвоздикой!” В переработанном варианте стихотворение получило название “Поздно и глубоко”, переписана была и заключительная строка: “Пусть придет человек из могилы!”
Париж, 20 июня 49 года
Ингеборг!
Нет, в этом году я приеду “неточно” и с опозданием. Но, может, лишь потому что хотел бы: пусть никого, кроме тебя, не будет, когда я поставлю маки, очень много маков, и память, памяти тоже не меньше, – два больших сияющих букета – на твой накрытый к дню рождения стол. Вот уже несколько недель я предвкушаю этот момент.
Пауль.
Вена, 24 июня 1949 года
Ты, любимый!
Я вовсе и не думала об этом, и вот сегодня, накануне – в прошлом году ведь все так и было, – ко мне в самом деле прилетела твоя открытка, влетела прямо в сердце, да, именно так, я люблю тебя, я об этом ни слова не говорила, тогда… Я снова почувствовала запах маков, сильно, очень сильно, ты восхитительно колдовал тогда, мне никогда не забыть твоего волшебства.
Порой я хочу только одного: уехать отсюда, в Париж, почувствовать, как ты трогаешь мои руки, как ты всю меня трогаешь цветами, а потом снова не знать ни о чем – ни откуда ты пришел, ни куда уходишь. Для меня ты родом из Индии или из еще более далекой, темной, смуглой страны, ты для меня пустыня, и море, и все, что есть тайна. Я по-прежнему ничего толком не знаю о тебе и потому часто боюсь за тебя, мне невозможно представить, что ты вынужден делать то же самое, что мы, другие, делаем здесь, мне хочется иметь замок для нас двоих, и чтобы ты пришел ко мне и был моим заколдованным господином, и там будет много-много ковров и музыки, и мы откроем для себя любовь.
Я часто размышляла о том, что “Корона” – твое самое прекрасное стихотворение, оно самым совершенным образом предугадывает то особое мгновение, когда все обратится в мрамор и будет навсегда. Но мне здесь не придет “время”. Я жажду чего-то, что мне недоступно, все тут плоское и затхлое, обессилевшее и использованное еще до того, как им успели попользоваться.
В середине августа собираюсь появиться в Париже, всего на несколько дней. Не спрашивай, почему и зачем, но будь там для меня – всего на один вечер, на два, на три… Поведи меня на набережную Сены, мы будем долго смотреть в ее воды, пока не превратимся в маленьких рыбок и не узнаем друг друга вновь.
Ингеборг.
…не придет “время”. — Аллюзия на строки стихотворения Целана “Корона”: “Теперь время, чтоб время пришло” (Перевод В. Барского).
Париж, 4(?).08.1949
Ингеборг, дорогая!
Всего несколько строк, в спешке, чтобы сказать, как я рад, что ты приезжаешь.
Надеюсь, это письмо придет вовремя, и ты напишешь, когда прибывает поезд: можно ли мне тебя встретить? Или лучше не надо, я ведь не смею спрашивать, почему и зачем ты едешь?
Я полон нетерпения, любимая.
Твой Пауль.
Вот мой телефонный номер:
DAN 78—41
…ты приезжаешь. – Ингеборг Бахман приехала в Париж только осенью 1950 года.
DAN 78–41. — Телефонный номер отеля, тогда у Пауля Целана не было своего телефона.
31, Рю дез Эколь
Париж, 20 августа 49 года
Моя дорогая Ингеборг!
О проекте
О подписке