Ежемесячный литературно-художественный журнал

До 1943 г. журнал выходил под названиями “Вестник иностранной литературы”, “Литература мировой революции”, “Интернациональная литература”. С 1955 года – “Иностранная литература”.

Журнал выходит при финансовой поддержке Министерства культуры Российской Федерации, Министерства связи и массовых коммуникаций Российской Федерации и фонда “Президентский центр Б. Н. Ельцина”

© “Иностранная литература”, 2011

Венсан Делекруа

Башмак на крыше
Главы из романа

Фредерику и Юлиусу посвящается

Перевод с французского и вступление Марии Аннинской

© Vincent Delecroix. Gallimard, Editions Paris 2007

© Мария Аннинская. Перевод, вступление, 2011

Полностью роман выйдет в 2012 г. в издательстве “Астрель”.

В поисках утраченного Бога

Есть во Франции один молодой писатель, ни на кого не похожий, который пытается плыть против течения современной литературы в ему одному ведомом направлении. Этот писатель ищет Бога.

Имя его поначалу сбивает с толку: на память сразу приходит Эжен Делакруа, французский художник XIX века, чья знаменитая Свобода ведет французский народ на баррикады. (На самом деле эта фамилия, в разных вариантах, довольно распространена во Франции – так, имя одного из критиков, писавших о Венсане Делекруа – Оливье Делькруа.) Но речь не об этом.

Словом, к живописи эпохи романтизма писатель и философ Делекруа отношения не имеет. Он наш современник, молод (ему около сорока), блестяще образован и читает философию религии в Сорбонне. Кроме того, он сотрудничает в философском журнале “Декапаж”, где в юмористической форме рассказывает о жизни знаменитых философов.

Из философов Венсану Делекруа ближе всего Кьеркегор, последователем которого он себя считает. Он перевел на французский “Введение в христианство” и посвятил своему “учителю” ряд книг и эссе. Многое из того, о чем пишет Делекруа, инспирировано идеями датского философа. От него – печальная ирония, от него – тема любовного разрыва, недовольства собой, тема отчаянья и поисков Бога.

“Башмак на крыше”, опубликованный в 2007 году издательством “Галлимар”, вызвал бурю восторгов в прессе, многочисленные интервью с автором и был номинирован на Гонкуровскую премию (увы, только номинирован). Он состоит из десяти новелл – точнее, монологов, каждый от лица одного из персонажей, которые так или иначе друг с другом связаны. Все они пытаются растолковать загадочное появление на одной из парижских крыш одинокого башмака. Начинается книга с истории, рассказанной маленькой девочкой, которая увидела на крыше ангела. Дальше появляются брошенный любовник, одноногий калека, влюбленная чернокожая иммигрантка, усовестившийся выскочка-телеведущий, преуспевающий художник, пес… а заканчивается книга монологом ангела, решившего пожертвовать собой ради избавления людей от одиночества.

Тема одиночества – ключевая в романе. Она ключевая и в творчестве Делекруа. Его мир состоит из множества одиноких людей, звучит сонмом одиноких голосов, каждый из которых растворяется в пустоте, где не хватает чего-то – или кого-то. Этот кто-то – либо наша не найденная половина (авторская метафора: листок бумаги, который разорвали пополам, а одну половинку потеряли), либо Бог, которого мы тоже в себе потеряли. Башмак оказывается предметом, заставляющим людей осмыслить свое одиночество, рассказать о нем. Он воспринимается как аналог Золушкиной туфельки, но если туфелька принесла главной героине любовь и счастье, то башмак на крыше делает пустоту и одиночество еще более ощутимыми.

А может, это своего рода Андерсеновская “калоша счастья”… вернее сказать, несчастья, – которая впитывает в себя всю человеческую боль, чтобы людям стало легче?

Книга, наверное, была бы очень грустной, если бы не юмор. Делекруа пишет о человеческих несчастьях с улыбкой и сочувствием. Сам он определил жанр своего творения как трагикомедию.

“ Башмак на крыше” – не первая книга Делекруа, написанная в форме монологов. В 2004-м вышел сборник “Доказательство существования Бога”, состоящий из шести эссе-монологов на философские темы. Там – то же: одиночество, поиск другого, ощущение собственной потерянности и неприкаянности, оставленности Богом. Но в “Башмаке” все ярче, жизненней и – сказочней.

Итак, десять монологов, десять точных психологических зарисовок. Десять стилистических этюдов. Десять ситуаций, когда человек, одурев от одиночества, чувствует и не может назвать чье-то невидимое присутствие.

В прессе роман признали “маленьким литературным шедевром”.

“ В средневековой традиции доказательство существования Бога никогда не имело целью убедить или доказать – но лишь выявить то, во что уже верят”. Венсан Делекруа Доказательство существования Бога…

1. Устами младенца глаголит истина?

ВСЕ же я как-то сомневаюсь. Сейчас быстро все расскажу и пойду досыпать.

Только что, часа в три ночи, спал я глубоким сном. Ну, может, не очень глубоким – мне что-то снилось. Что-то не особо приятное, про моего шефа и продажу какую-то, которую я вроде как сорвал, огромный заказ, а клиент – сосед снизу, тот, что насекомых обожает… короче, я зафигачил куда-то его бумаги, что-то в этом духе… в общем, искал я их, искал, целую кучу всяких бумаг перерыл, да все не то – а сосед над душой стоит. (Тут уж не сон никакой, потому что он реально все время меня достает.) Короче, я спал и вдруг прямо из вороха бумаг слышу – зовут меня. Папа, папа! Это дочка. Так, думаю, опять ей кошмар привиделся (не такой, как мне, конечно, но с каким-нибудь чудовищем – это уж непременно). А может, думаю, опять заснет? Ей сейчас часто кошмары снятся – кто его знает почему. Я подождал немного, но слышу – снова зовет. Вставать среди ночи, понятное дело, неохота. Поворачиваюсь к Катрин – смалодушничал, чего уж тут, – а она спит и ухом не ведет. Ну ладно, все равно проснулся. Дочка в конце концов меня зовет, не кого-то еще. Встаю, накидываю халат, шаркаю в детскую, а сам думаю: мне утром на работу вставать в шесть, надо бы поспать…

Подхожу. Она меня, разумеется, услышала. С нашим паркетом страшно пальцем на ноге шевельнуть, обязательно весь дом перебудишь – потому-то этот тип с верхнего этажа, с собакой, меня так бесит. У него паркет, как у нас, и этот его пес целый день по паркету цап-цап лапами – с ума сойти можно.

Вхожу я, значит, в комнату, тихонечко, чтобы братика ее не разбудить, смотрю – а она в пижаме у окна стоит. От зевоты рот сводит, но я говорю: что случилось, моя зайка? Чего тебе не спится? Давай-ка скорей в кроватку, тебе в садик завтра (а папе на работу, у него начальник сердитый). А она стоит как вкопанная около окна – мы окно на ночь не занавешиваем, малышка темноты боится – оно и понятно, в ее возрасте. Подхожу я, значит, на цыпочках: тебе опять страшный сон приснился? А она головой мотает, а сама стоит, не шелохнется. Так что же тогда? Ты же знаешь, папе спать надо, у него завтра трудный день (обычный день, собственно говоря). А она все равно стоит.

Подхожу ближе, спотыкаюсь о портфель, сажусь на корточки. Братик дышит тихо-тихо, ровно так. С ним хоть в трубу дуди, все равно глаз не откроет. Зато утром его не добудишься. А она – совсем другое дело, кто ее знает, что она там себе думает. Стоит у окна одна-одинешенька, среди ночи. Мышка такая маленькая.

Ну так что, дорогая? Мнется, ничего не говорит. Да, думаю, что-то она совсем сомнамбулой становится. Хотел ее обнять – отстраняется. Что такое, зайчик? Говорю, а сам зеваю. Ты мне не скажешь? В мутном свечении ночи вижу: она на меня смотрит. Смотрит и молчит. Я поднялся. Ну ладно, говорю, раз все в порядке, надо лечь в постельку. А то завтра носом клевать будешь. Пойдем-ка, папа тебя в кроватку уложит. Она снова отшатнулась и говорит: папа! Что, моя дорогая? Вижу, она мне сказать что-то хочет, только не решается.

– Папа! – Да? – Если я тебе секрет скажу, ты поверишь? – Ты из-за этого проснулась? – Снова смотрит. Вроде как ничем не напугана. – Хорошо, скажи мне свой секрет, а потом пойдем спать, договорились? – Снова мнется. – Ну хорошо, я никому не скажу, честное слово. Но как только расскажешь, сразу баиньки. – А ты мне поверишь? – Ну разумеется, солнышко, конечно, поверю. Только после этого сразу в кроватку. – А ты маме не расскажешь? – Принципам надо быть верным даже в три часа ночи, поэтому говорю: ну это мы посмотрим, зависит от того, что у тебя за секрет. Она снова стоит и думает, серьезно так, и снова на босые пальцы свои смотрит. Когда она такая – ну прямо вылитая мать. А мне только одного хочется – до кровати добраться, а с секретом лучше всего до завтра подождать, пусть бы Катрин сама его выслушала. – Ну хорошо, секрет ты мне расскажешь завтра, ведь не стоять же нам тут всю ночь, правда? Тут она решилась.

Отвернулась от окна, придвинулась ближе, встала на цыпочки, а я снова сел на корточки, чтобы секрет услышать. – Я ангела видела.

Ну что ж, подумал я, всё лучше, чем кошмар. А сам говорю: очень хорошо, детка, тебе ужасно повезло, ангела не каждый день увидишь. Я уверен, твой ангел пришел тебя охранять, так что теперь ты можешь спать спокойно. А она опять за свое: я ангела видела. Понятно, говорю, ты видела ангела. Это просто замечательно. Он, наверно, пришел сказать тебе спокойной ночи. (Психологиня из школы говорила на прошлой неделе, что нельзя разубеждать их, если они верят во что-то – так, во всяком случае, я понял, потому что психологи, на мой взгляд…) Она подумала немного и говорит: а ты уже видел? Я почувствовал, что мы вступаем в длинный разговор, который рискует значительно снизить быстроту моей реакции на работе. – Нет, не видел, просто они приходят только к маленьким девочкам, а теперь… Она прервала меня: а я совсем не испугалась. – Конечно, дорогая, ангелы вовсе не страшные, они очень даже добрые. – Только у него не был добрый вид. – Вот как?

Слово за слово я с грехом пополам уложил ее в кровать. Она юркнула под одеяло, я сел рядом. – Значит, у него не был добрый вид? – Нет, у него был грустный вид. – Но ангелы не бывают грустными, детка. – Выходит, это был не ангел? – Я не это хотел сказать, просто… – Нет, я уверена, это был ангел, он смотрел на меня грустно-грустно. – Я провел ладонью по лицу. – Он смотрел на тебя? – Да, он долго на меня смотрел. – А потом он улетел? – Она выдохнула: у него не было крыльев.

Занятно, сказал я, обычно у ангелов бывают крылья, может, ты просто их не разглядела в темноте? – Не-ет, их у него не было, я уверена, я хорошо смотрела. В окно смотрела. – Молчание. – Послушай, дорогая, сказал я наконец, давай поговорим об этом завтра, хорошо? А теперь спи, ведь это так здорово, увидеть ангела, тебе ужасно повезло. – Это был ангел, грустный ангел, и крыльев у него не было. – Я вздохнул и подумал, как предстану завтра перед начальством: извините, я глаза разлепить не могу, просто моя дочурка нынче ночью ангела увидела, понимаете? Такое не каждый день случается.

Спать она, похоже, не собиралась. – И где же ты его видела? – Там, на крыше, я из окна видела, он стоял на краю. – Той крыши, что напротив? – Да. – И что он делал? – Ничего, стоял на краю и смотрел на меня грустно-грустно. Мне тоже грустно, папа. – Я взял ее за руку. – Грустить не из-за чего, солнышко, напротив, это так здорово, увидеть ангела. – Да, но только он был грустный. – Может быть, тебе показалось, просто ты не разглядела из своей кроватки. – Я не была в кроватке, я подошла к окну. Я очень хорошо его видела, у него была рубашка, и брюки, и ботинки. – У ангела брюки? – Честное слово, папа, у него не было крыльев, зато были брюки. – И ботинки? (Я невольно подумал, что, должно быть, это не очень удобно, летать обутым.) – Угу. – Что ж, наверное, у него были дела в городе. Но галстука у него, по крайней мере, не было? – Нет. – Это было бы в высшей степени странно. Я сжал ее руку. – Можешь гордиться, ты первая девочка, которая увидела ангела в башмаках и в брюках с рубашкой, можешь завтра рассказать об этом своим подружкам. – Нет, это секрет. – Ну хорошо, секрет. Пусть это останется между нами, я даже маме ничего не скажу, а теперь спать.

– Я не хочу, чтобы он грустил, папа.

Тут мне показалось, что я умираю. – Послушай, дорогая, я уверен, что у него просто была какая-нибудь ма-аленькая неприятность, ничего серьезного, а потом он снова станет веселым, как и все ангелы. – Мои слова ее не убедили. (Кто его знает, подумал я, может, у ангелов тоже бывают неприятности с начальством.) – Нет, когда он уходил, у него все равно был грустный вид, сказала она. – Я подтянул ей повыше одеяло. – Вот увидишь, пообещал я, в следующий раз, когда он появится, он непременно будет веселым. – Она состроила недоверчивую гримаску. – Я не знаю, может, он не вернется. – Вид у нее и в самом деле был невеселый.

Я тихонько погладил ее по голове. Да нет же, детка, он вернется, обязательно вернется и очень обрадуется, когда увидит, что ты спишь. – Он что, вернется за своим ботинком? – Я посмотрел на нее с недоумением. – За каким ботинком? – Ну, когда он пропал, он ботинок оставил. – Правда? (Ну вот, подумал я, так и есть, я же сразу сказал, что в ботинках летать неудобно.) – Ну да, там, на крыше. – Тут меня осенило: вот видишь, почему он был грустный, ему просто ботинки жали. И у меня тоже, когда ботинки новые, то всегда немного тесны, и от этого мне тоже грустно. Но ничего страшного. – Я почувствовал, что она повеселела. А потом вдруг снова нахмурилась: а ботинок совсем не новый, а очень даже старый. – Послушай, давай мы поговорим про ботинки завтра, а сейчас поспим, а? – Она замотала головой: я уже не хочу спать.

Тут бы как раз и сменить тон, но я, вероятно, был просто не в силах сердиться. Мне казалось, что я наполовину сплю. – Так он, наверное, потому и решил оставить свои башмаки, что они ему надоели. – А почему он тогда оставил только один? – Я как-то не нашелся, что ответить, и на минуту замолчал. Он оставил его, когда уходил, сказала она, подумав. Я тоже сделал вид, что размышляю, потом закивал головой: да, ты права, наверняка все было именно так. – Он посмотрел на меня, потом расставил руки, вот так, и пропал, а ботинок остался. – Ну что ж, бывает и ангелы могут забыть башмак впопыхах. Но теперь-то мы знаем, что с ним случилось и почему.