Миссис Рэнсом уютно расположилась в недорогом плетеном кресле-качалке, которое нашла пару недель назад в мебельном магазине на Эджвер-роуд. Это было заведение, куда до кражи ей бы и в голову не пришло зайти – с кричащими мебельными обивками, картинами, на которых кривлялись клоуны, с керамическими леопардами в натуральную величину по обе стороны от входной двери. Товары массового спроса, подумала бы она прежде, – какая-то часть ее существа и сейчас так думала, но магазин порекомендовал мистер Энвер, и кресло-качалка, которое она там купила, и в самом деле оказалось на редкость удобным и, в отличие от того, которое было у нее до кражи, в нем не болела спина. Теперь, когда появилась страховка, она собиралась завести второе такое же для мистера Рэнсома, но тем временем ей попался коврик со слоном, подходящий к ее креслу, и в свете латунной настольной лампы (из того же магазина) он мягко пламенел. Набросив на плечи то, что, по словам мистера Энвера, было афганским молитвенным ковриком и сидя посреди своей пустой гостиной, она ощущала, будто в центре, на полу, возник уютный заморский островок.

В данный момент островок мистера Рэнсома был далеко не столь уютен: он сидел на складном стуле за карточным столиком, на который миссис Рэнсом положила единственное пришедшее с дневной почтой письмо. Мистер Рэнсом взял его в руки. Почуяв запах карри, он спросил:

– Что у нас на ужин?

– Карри.

Мистер Рэнсом повертел конверт в руках – похоже на счет.

– Из чего карри?

– Из барашка, – отозвалась миссис Рэнсом, – с абрикосами. Я все думаю, белый – это слишком смело?

– Белый? – переспросил мистер Рэнсом и поднес письмо к свету.

– Ну, – сказала она неуверенно, – все выкрасить в белое сплошняком.

Мистер Рэнсом не отвечал: он читал письмо.

– Ты только не волнуйся, – сказал мистер Рэнсом жене, когда машина свернула по направлению к Эйлсбери^[13]. – Наверное, у кого-то опять разыгралось чувство юмора. Очередная шутка.

По правде говоря, настроение у них было не ахти, пейзаж за окном тоже был не ахти; с тех пор как выехали, они не обменялись ни единым словом; на коленях у мистера Рэнсома лежало письмо с вычерченным карандашом маршрутом.

– По кругу первый съезд налево, – подумал мистер Рэнсом.

– По кругу первый съезд налево, – сказала миссис Рэнсом.

Утром он позвонил в управление складских помещений и разговаривал с какой-то девицей. Фирма называлась: “Грузо-перевозки-хранение: Быстро-надежно” – в этих дефисах ему почудилось что-то зловещее; предчувствие не обмануло его.

– Алло, “Грузоперевозки-хранение: Быстро-надежно”, Кристина Тоузби у телефона. Чем могу быть полезна?

Мистер Рэнсом попросил к телефону мистер Ролстона, чья подпись стояла в письме.

– В настоящее время мистер Ролстон находится в Кардиффе. Чем могу быть полезна?

– Когда он вернется?

– Не раньше следующей недели. Контрольная поездка по нашим складам. Чем могу быть полезна?

Вопреки настойчивым предложениям помощи, у Кристины было отлично натренированное равнодушие особы, чье внимание неизменно поглощено окрашиванием ногтей, и, когда мистер Рэнсом объяснил, что накануне получил таинственный счет на 344,36 фунтов за хранение домашнего имущества – собственности мистера и миссис Рэнсом, единственное, чего он удостоился в ответ, было: “Ну и что?” Он принялся излагать обстоятельства дела, но услышав, что имущество, о котором идет речь, может оказаться краденым, Кристина встрепенулась.

– Вынуждена перебить вас. Считаю это маловероятным, честно говоря. Я имею в виду, что “Быстро-надежно” существует с 1977 года.

Тогда мистер Рэнсом зашел с другой стороны:

– Вы случайно не знаете, нет ли среди этого имущества, которое у вас на хранении, старой стереосистемы?

– Боюсь, не смогу вам с этим помочь. Но если вы отдавали что-то на хранение в “Быстро-надежно”, вам оформили накладную образца С47, и у вас должна быть копия. Такая желтенькая бумажка.

Мистер Рэнсом начал растолковывать, почему желтенькой бумажки у него нет, но Кристина перебила его:

– Ничего этого я не знаю и знать не обязана. Я тут в Нью-порт-Пагнелл, верно? Это наш офис. А складские помещения – в Эйлсбери. В наше время хранилища могут находиться где угодно. На то и компьютеры. Но если кто может вам помочь в Эйлсбери, так это Мартин, и мне случайно стало известно, что сегодня он почти весь день на рабочем месте.

– Что ж, значит, мне нужно ехать в Эйлсбери, – сказал мистер Рэнсом, – просто чтобы удостовериться, что там ничего нет.

Кристина к этой идее отнеслась сдержанно.

– Остановить вас я не могу, только учтите, для посетителей там никаких удобств не предусмотрено. Это вам не собачий приют, – прибавила она таинственно.

Мистер Рэнсом сказал жене, что компания “Быстро-надежно” находится в бизнес-парке, и миссис Рэнсом, мало знакомая с обсуждаемым предметом, вообразила себе приятную сельскую местность, где парк – это настоящий парк, разбитый вокруг довольно импозантного здания, умело переоборудованного в соответствии с современными запросами; территория разделена между мастерскими, а конторы предусмотрительно скрыты в кронах деревьев. В самом сердце этого предпринимательского рая ей виделся загородный дом, вдоль террас расхаживают высокие женщины с папками в руках, а в раззолоченных залах под расписными потолками машинистки стучат по клавишам своих машинок – картина эта (попытайся она проследить ее истоки) брала свое начало в фильмах о войне, где во французских за́мках, захваченных высшим немецким командованием, кипела новая жизнь, которую вот-вот должно было прервать открытие Второго фронта.

Она не поделилась своими романтическими грезами с мистером Рэнсомом, что было к лучшему, ибо как секретарь ряда компаний он знал истинное положение дел и не оставил бы от ее мечтаний камня на камне.

Только когда она увидела, что машина едет по унылой, без единого дерева кольцевой дороге, вдоль которой тянутся какие-то фабрички и мелькают полосы жесткой травы, пробивающейся сквозь бетон, миссис Рэнсом распростилась со своими видениями.

– Тут мало что напоминает о загородной жизни, – не выдержала она.

– Да и с чего бы? – удивился мистер Рэнсом и свернул к металлическим воротам в далеко не палладианском стиле.

– Это здесь, – сказала миссис Рэнсом, глядя на конверт.

Ворота являлись составной частью семифутового забора с косым навесом из колючей проволоки, отчего место это больше смахивало на тюрьму, чем на парк. К пустому бункеру была прикреплена сине-желтая металлическая пластина с планом расположения складов на территории. Мистер Рэнсом вышел из машины, чтобы отыскать строение 14.

– Вы находитесь здесь, – указывала стрела, к кончику которой кто-то пририсовал грубо намалеванные ягодицы.

Строение 14 было на несколько сот ярдов вдвинуто вглубь периметра: при соблюдении масштаба и если отсчитывать от ягодиц, оно стояло примерно на уровне пупка.

Мистер Рэнсом вернулся в машину и медленно повел ее в сгущающихся сумерках, пока не оказался перед низким широким зданием, похожим на ангар с двойными раздвижными дверями, выкрашенными в красное, и без какого-либо опознавательного знака, если не считать предупреждения о злых собаках. Рядом не было ни машин, ни какого-нибудь другого намека на человеческое присутствие.

Мистер Рэнсом надавил на раздвижные двери, не надеясь, что они поддадутся. Они и не поддались.

– Заперто, – констатировала миссис Рэнсом.

– Не скажи, – пробормотал себе под нос мистер Рэнсом и рванул вперед вдоль стены ангара, сопровождаемый не поспевающей за ним миссис Рэнсом, которая неуверенно ковыляла среди щебня, обломков кирпича и лоскутов колючей травы. Мистер Рэнсом ощутил под башмаком что-то скользкое.

– Осторожно, тут собачьи какашки, – предупредила миссис Рэнсом. – Они тут повсюду. – Шедшие вниз ступеньки вели к входу в подвал. Мистер Рэнсом подергал и эти двери. Тоже заперты. Наверное, котельная.

– Похоже на котельную, – заметила миссис Рэнсом.

Он вытирал подошву о ступеньку.

– Можно подумать, что их тут держат, чтобы мы следовали их примеру, – подумала вслух миссис Рэнсом.

– Кого? – спросил мистер Рэнсом, шаркая подошвой о редкую щетину травы.

– Сторожевых собак.

Супруги уже обошли ангар, когда впереди забрезжил свет из тусклого, забранного ребристым стеклом оконца. Верхняя его часть была приоткрыта на дюйм-другой – это явно был туалет, и миссис Рэнсом удалось разглядеть сквозь неровную поверхность стекла рулон туалетной бумаги на подоконнике. Это конечно было совпадение, но рулон был ярко-голубого цвета – цвета незабудок, который так любила покупать для своего туалета миссис Рэнсом и за которым ей порой приходилось побегать. Она прижалась лицом к стеклу, чтобы получше разглядеть рулон, но тут ей попалось на глаза кое-что еще.

– Глянь, дорогой, – обратилась она к мистеру Рэнсому, но он не реагировал. Он весь обратился в слух.

– Помолчи, – сказал он. Он узнал Моцарта.

Через щель туалетного оконца выплывал звучный, глубокий, великолепный, единственный в своем роде голос дамы Кири Те Канава.

“Per pietá, ben mió, perdona all’error d’un amante”^[14], – пела она.

Голос несся в сыром сумеречном воздухе, взмывая над блоком 14 “Быстро-надежно”, над блоком 16 “Клеи и адгезивы Крода”, над блоком 20 “Стройматериалы и строительные герметики Ленсила” (блоки 17–19 сдаются в аренду).

“O Dio, – взывала дама Кири, – O Dio”^[15].

Пению внимала и огибающая ангар дорожка, и низкорослые торчащие там-сям деревца, и грязный мелкий ручеек, петляющий в бетонном водосбросе и стекающий к ухабистому нижнему пустырю, где стояла убогая лошадка, уставившаяся на две бочки и столб.

Ощутив прилив сил благодаря голосу исполнительницы, не побоявшейся в свое время приехать с другого конца Земли, мистер Рэнсом вскарабкался по водосточной трубе и больно уперся коленками о карниз. Уцепившись одной рукой за трубу, другой он стал толкать окно внутрь и, выиграв дюйма два, засунул голову в щель как можно глубже, едва не съехав при этом с карниза.

– Поосторожнее, – забеспокоилась миссис Рэнсом.

Тут мистер Рэнсом громко закричал:

– Ау! Ау?

Моцарт смолк. Где-то в стороне проехал автобус.

В наступившей тишине мистер Рэнсом завопил вновь, на этой раз чуть ли не радостно:

– Ау!

И сразу началось светопреставление. Залились лаем собаки, взвыла сирена, а ослепленные мистер и миссис Рэнсом оказались в световой ловушке: полдюжины софитов взяли на прицел их скорчившиеся тела. Оцепенев, мистер Рэнсом мертвой хваткой впился в окошко уборной, а миссис Рэнсом застыла на месте, прильнув как можно теснее к стене и шаря одной рукой по карнизу в надежде нащупать колено мистера Рэнсома (не выходя по возможности за пределы скромности), чье присутствие хотела ощутить.

И вдруг вся суматоха стихла так же внезапно, как поднялась: огни потухли, сирена отключилась, лай сменился редким ворчанием. Трясясь на карнизе, мистер Рэнсом услышал звук раздвигающихся дверей и неторопливые шаги в переднем дворике.

– Прошу прощения, ребята, – произнес мужской голос. – Грабители. Такое дело, приходится принимать меры, чтоб обнаружить и запугать их.

Миссис Рэнсом вглядывалась во тьму, но все еще ослепленная софитами, ничего не могла разглядеть. Мистер Рэнсом съехал по водосточной трубе и стал рядом с ней; она взяла его за руку.

– Сюда, чуваки и чувихи. В эту сторону.

Мистер и миссис Рэнсом перешагнули через клочок травы и ступили на бетон, где на фоне открытых дверей стоял молодой человек.

Ошеломленные, они проследовали за ним в ангар: на свету супруги являли собой жалкое зрелище. Миссис Рэнсом хромала: у нее сломался каблук, на чулках поехали стрелки; у мистера Рэнсома зияла дыра на колене, к туфлям прилипло собачье дерьмо, а на лбу, в том месте, где он прижимался лицом к оконной раме, протянулась длинная грязная полоса.

Молодой человек улыбнулся и протянул руку:

– Морис. Розмари. Привет! Я Мартин.

У него было приятное открытое лицо, и, несмотря на небольшую бородку – а, по убеждению мистера Рэнсома, обладатели их все как один смахивали на отравителей, – для кладовщика он в любом случае был одет невероятно элегантно. Правда, его головной убор был из тех, какие прежде носили только американские игроки в гольф, но теперь такие носили все; в заднюю выемку был продет схваченный резинкой хвостик, и, как у всех молодых в последнее время, подол рубашки сзади был выпростан наружу. Особый же шик, на взгляд миссис Рэнсом, ему придавал элегантный темно-вишневый кардиган, очень напоминавший вязаный жакет, который она купила мистеру Рэнсому на прошлогодней распродаже у “Симпсонов” на Пиккадилли. На шее у Мартина висел свободно повязанный желтый шелковый шарф с лошадиными головами. Миссис Рэнсом когда-то выбрала точно такой же мистеру Рэнсому, но муж надел его всего раз, так как счел, что выглядит в нем простецки. В этом же молодом человеке не было ничего простецкого, вид у него был стильный, и ей подумалось, что, если когда-нибудь они получат свои вещи назад, она откопает в шкафу тот шарф и заставит мужа сделать еще одну попытку.

– Следуйте à moi^[16], – сказал молодой человек и вывел их в холодный коридор с голым полом.

– Мне так приятно видеть вас наконец, – сказал он, оглянувшись, – хотя, учитывая обстоятельства, я чувствую, что мы уже давно знакомы.

– Какие такие обстоятельства? – спросил мистер Рэнсом.

– Еще немножко терпения, – успокоил его Мартин.

Мистер и миссис Рэнсом ожидали в темноте, пока молодой человек возился с замком.

– Я сейчас немного проясню обстановку, – пошутил он, и комнату залило светом.

– Входите, – сказал он и засмеялся.

Усталые, грязные, полуослепшие от яркого света, мистер и миссис Рэнсом сделали шаг вперед и… очутились в собственной квартире.

Все было точно так, как в тот вечер, когда они пошли в оперу. Ковер, софа, стулья с высокими спинками; точь-в-точь их кофейный столик, фанерованный ореховым шпоном, с резными бочтами и витыми ножками, со свежим номером “Граммофона” на столешнице. Не было забыто и вышивание миссис Рэнсом – оно лежало на краю дивана, куда она положила его без четверти шесть, перед тем как пошла переодеваться в тот поистине незабываемый вечер. Здесь на кофейном столике стоял стакан, из которого мистер Рэнсом выпил капельку чего-то, что должно было придать ему сил во время первого действия “Cosí” и край которого (миссис Рэнсом провела по нему пальцем) все еще оставался липким.

Стоявшие на каминной полке старинные дорожные часы, которые подарили мистеру Рэнсому на двадцатипятилетие службы у “Селви, Рэнсома, Стила и К°”, пробили шесть, но миссис Рэнсом не поняла, были ли это тогдашние шесть или сегодняшние. Лампы горели как в тот вечер.

– Я знаю, нельзя попусту жечь электричество, – имел обыкновение говорить мистер Рэнсом, – но свет может отпугнуть случайного вора.

На столике в коридоре лежала вечерняя газета: мистер Рэнсом оставил ее для миссис Рэнсом – обычно она читала газету за кофе утром следующего дня.

Если не считать картонной тарелки с остатками недоеденного холодного карри, которую Мартин аккуратно задвинул ногой под диван, пробормотав “Прошу прощения”, всё, каждая мелочь, были на своем месте; казалось, Рэнсомы вернулись к себе, в свою квартиру в Нэсби-мэншнз, на Сент-Джонз-Вуд, а не попали в ангар, в промзону на окраине черт знает чего.

От дурного предчувствия, с которым миссис Рэнсом выезжала днем, не осталось и следа; она ощущала одну только радость; счастливая, она бродила по комнате, улыбалась и издавала “ахи!” и “охи!”, беря в руки то одну, то другую милую сердцу вещицу, порою протягивая ее мужу, чтобы и он мог ею полюбоваться. Мистер Рэнсом, со своей стороны, также был растроган, особенно когда увидел свой старый сиди-плеер, старый верный сиди-плеер, как он был склонен думать о нем сейчас, далеко не чудо света – что верно, то верно, – а почтенный старичок, но все равно преданный и старомодный; да, приятно было видеть его снова, и мистер Рэнсом даже дал послушать миссис Рэнсом обрывочек “Cosí”.

Наблюдая за этим “воссоединением семьи” с улыбкой чуть ли не горделивой, Мартин спросил:

– Всё в порядке? Я старался сохранить всё как было.

– О да, – отозвалась миссис Рэнсом, – идеально.

– Поразительно, – вырвалось у ее мужа.

Миссис Рэнсом кое-что припомнила:

– Я оставила жаркое в духовке.

– Да, – сказал Мартин. – Я съел его с удовольствием.

– Оно не пересохло?

– Самую малость, – заверил ее Мартин, провожая Рэнсомов в спальню. – Наверное, надо было поставить на тройку.

Миссис Рэнсом, кивая в знак согласия, заметила на туалетном столике обрывок бумажного полотенца (ей вспомнилось, что у них тогда кончились “Клинекс”), которым она промокала помаду – снимала излишек с губ – три месяца тому назад.

– Кухня, – объявил Мартин, как будто они могли не найти туда дорогу: кухня была точно там, где ей и следовало быть, только керамическая форма для жаркого, теперь пустая и вымытая, стояла на сушилке.

– Не знал точно, куда ее поставить, – сказал Мартин извиняющимся тоном.

– Всё в порядке, – заверила его миссис Рэнсом. – Я держу ее здесь, – она открыла шкафчик рядом с раковиной и отправила туда форму.

– Я так и думал, но не хотелось рисковать. – Мартин засмеялся, и миссис Рэнсом засмеялась в ответ.

Мистер Рэнсом нахмурился. Молодой человек держался довольно вежливо, хотя и не без фамильярности, однако все это веселье начинало отдавать бесстыдством. В конце концов, речь шла о преступлении, и отнюдь не мелком; здесь находилась похищенная собственность – как она тут оказалась?

– Чаю? – спросил Мартин.

– Спасибо, нет, – ответил мистер Рэнсом.

– С удовольствием, – ответила его жена.

– Нам нужно поговорить, – произнес Мартин.

Миссис Рэнсом никогда не доводилось слышать эту фразу в реальной жизни, этот молодой человек предстал перед ней в новом свете: она догадывалась, что у него на уме. Догадывался и мистер Рэнсом.

– Давайте, – сказал мистер Рэнсом решительно, усаживаясь за кухонный стол и намереваясь сделать первый ход: бросить в лицо этому безмерно самоуверенному молодому человеку вопрос, что все это значит.

– Возможно, – сказал Мартин, ставя перед миссис Рэнсом чашку чаю, – вы сами захотите мне сказать, что все это значит. При всем уважении, как говорится.

“Это уж слишком”, – подумал мистер Рэнсом.

– Возможно, – взорвался он, – при всем уважении, это вы мне скажете, с какой стати вы надели мой вязаный жакет.

– Ты его почти не носил, – сказала миссис Рэнсом. – Чудесный чай.

– Не в этом дело, Розмари. (Мистер Рэнсом очень редко называл ее по имени – только когда хотел, так сказать, зарезать без ножа.) А также мой шелковый шарф.

– Ты его вообще не надевал. Говорил, что у тебя в нем простецкий вид.

– А мне он потому и нравится, – подхватил Мартин радостно. – Пошловат. Однако все хорошее когда-нибудь кончается, как известно. – И он неторопливо (и без тени раскаяния, как отметил про себя мистер Рэнсом) снял с себя кардиган, развязал шарф и положил то и другое на стол.

Надпись на футболке Мартина, которая раньше лишь мелькала сквозь прикрывавшую ее одежду, теперь, освободившись от камуфляжа, бесстрашно предстала во всей своей красе: “Приспичило? Надевай ‘Джиффи’^[17]!” А в скобках: “иллюстрация сзади”. Мистер Рэнсом тотчас передвинулся на край стула, чтобы загородить от жены оскорбляющее взор зрелище, миссис же Рэнсом немного откинулась на своем стуле назад.

– На самом деле, – сказал Мартин, – мы воспользовались лишь одной-двумя вещами. Началось с вашего коричневого пальто, которое сначала я примерил просто смеха ради.

– Смеха ради? – переспросил мистер Рэнсом: комическая сторона этого предмета его гардероба до сих пор была ему неведома.

– Да. Но теперь я полюбил его. Оно потрясающее.

– Оно вам велико, – пробурчал мистер Рэнсом.

– Знаю. Потому и потрясающее. Клио считает, что у вас по-настоящему хороший вкус.

– Клио? – спросила миссис Рэнсом.

– Моя подруга.

Но, заметив, что у мистера Рэнсома от злости глаза лезут на лоб, Мартин пожал плечами:

– В конце концов, вы сами дали нам зеленую улицу.

Он отправился в гостиную, вернулся с папкой и положил ее на кухонный стол.

– Может, вы объясните мне, – сказал мистер Рэнсом с пугающим спокойствием, – по какой причине наши вещи находятся здесь?