Альфред Лихтенштейн

Альфред Лихтенштейн [Alfred Lichtenstein] (1889–1914) – поэт и прозаик. Изучал юриспруденцию в Берлине и Эрлангене, защитил диссертацию по театральному праву (1913). Осенью того же года был призван в армию, в августе 1914-го попал на фронт, 23 сентября 1914 года погиб в возрасте двадцати пяти лет. Его стихи и поэтические зарисовки печатались в журналах “Штурм” и “Акцион”.

Ранние публикации Лихтенштейна: “Истории дядюшки Краузе. Книга для детей” [Die Geschichten des Onkel Krause. Ein Kinder-buch, 1910], “Стихотворения и истории” [Gedichte und Geschichten, 2 Bde, 1919].

По мнению Готфрида Бенна, начало экспрессионистской поэзии положила публикация двух стихотворений: “Конца света” (1911) Якоба ван Ходдиса и “Сумерек” (1913) Альфреда Лихтенштейна.

Стихи и прозаические тексты Альфреда Лихтенштейна переведены по изданию: Dichtungen. Gesamtausgabe. Hg. von Klaus Kanzog und Hartmut Vollmer. Zurich: Arche, 1989.

Альфред Лихтенштейн

А ну-ка я надену канотье…
Стихотворения

Перевод Алёши Прокопьева

Прогулка

В мир тесный входит вечер и раздвигает тень
Тьмой шелковой, луною. Дорожки клонит в лень.

И опиумный ветер – уже в полях, но тих.
Крылами серебрится вдруг пара глаз моих.

Я словно стал планетой, и города – внутри.
Вокруг горят, клубятся и реют фонари.

И небеса от свечки своей зажглись сей миг.
…И там пылает, ходит мой человечий лик…

Пасмурный вечер

В размытом плачем мокром месте тучи —
В гнилых разрывах – промокаем ватой
Зеленый лучик. Дьявольски текучи
Дома, их облик – злой, одутловатый.

Зажглись желтушные огни-посланцы.
Жена здесь, чада, тучный спит папаша.
Накрашенные девки учат танцы.
В театре лицедеи, сволочь наша.

Визжат сатирики, душ инженеры:
День умер. Весь… Осталось только имя!
В зрачках девицы – блеск, легионеры…
Стремится дама всей душой к любимой.

Страх

Лес и поле – всё в осколках, в щепках.
Город газом туч заволокло.
Все умрем. Всё так некрепко.
Счастье хрупко, как стекло.

Черной жижей – время по паркету,
Аромат духов – болото зла.
Выстрелы – из пистолета —
Слышишь? Голова цела?

Атлет

В тапочках растрепанных ходил он
По каморке, взад-вперед-обратно,
В крохотном своем жилище.
Размышлял о сказанном в газетах,
О событиях – в вечерней прессе.
И зевал печальною зевотой,
Так зевать мог только прочитавший
Нечто странное, настигнут мыслью,
Что гусиной кожей – трус отпетый,
Что отрыжкой – записной обжора,
Схватками – беременная тетя…
Может быть, была зевота знаком,
Что пора уже и спать ложиться.
Только мысль его не отпускала.
И тогда он начал раздеваться…

А раздевшись, взялся за гантели.

Песни Берлину

1

Мой скотский брат, Берлин, ты самоцвет.
Фонарный свет твой острый, как колючки.
Когда лечу во тьме сквозь яркий бред
За каждой юбкой, каждой толстой злючкой.

Пьянею вмиг: подмигиванья, шашни.
И обсосавши месяц-леденец —
Луч дней, – обрушился закат на башни,
Пылает лампочкой лицо в багрец.

2

Берлин, нескоро я вернусь сюда.
Безрадостны другие города.
Буду сидеть на горочке один.
И на березе вырезать: БЕРЛИН.

Прощай Берлин, твой наглый свет химеры.
Прощайте улицы, мои аферы.
Ну кто другой здесь вынес столько мук?
Прощайте кабаки. Ваш вечный друг.

3

Пусть ветром благостным несомы, люди,
Блаженные, парят, и мир на лицах.
Но мы, гнилы, отравлены, не будем
Лгать о жильцах небес или жилицах.

По улицам шатаюсь незнакомым.
Дни, полые внутри, крошатся мелом.
Ты, мой Берлин, ты опиум с содомом.
Как больно! Я с тобой – душой и телом.

Capriccio

Так хочу умереть я:
Пусть будет темно и дождливо.
Лишь бы не чувствовать тяжести облаков,
Которые все еще окутывают небо
В мягкий бархат.
Черными лениво зеркалами
Обтекают улицы дома, и фонари
Повисли бисером над асфальтом.
Серебристой мошкарой летучей
Звезды роятся вокруг месяца.
И я где-то там. Посреди. Серьезно
И немного глупо, но со знаньем дела
Изучаю изысканные небесно-голубые ножки
Дамы, в тот самый момент, когда из-под машины
Красным мячиком вылетает
Моя отрезанная голова,
И катится прямо к ней…

Дама еле слышно ругается. Кончиком
Высокого каблука
Брезгливо сталкивает голову
В сточную канаву.

Carrifre

Две малые пташки скачут у ручья.
Коль ты крылат – зачем ходить учиться?
Вот господин мечтает об авто,
А хочет среди звездочек лучиться.

Лифт часто не работает у нас.
Пыхтя, по лестнице шагают строем.
Поэт – тот падает в подвал подчас.
Лишь тот, кто трудится, вершин достоин.

Сумерки

С прудом играет мальчик у воды.
И ветер весь запутался в осине.
Пропитой бабой небо – жди беды, —
С потекшим гримом, мертво-бледно-сине.

Согнувшись, опираясь на клюки,
Калеки в поле разболтались сладко.
Поэт-блондин рехнется все-таки.
О даму спотыкается лошадка.

К окну прилип дородный господин.
Идет подросток к пухленькой ломаке.
Обулся клоун и сидит один.
Кричит коляска. Лаются собаки.

Возвращение в родную деревню

Когда я был мальцом, весь мир был – пруд,
Бабуля, крыша красная, волов
Из хлева рев, и заросли лесные.
И всюду зелень радостных лужаек.

Там сладко было так мечтать о далях.
И быть ничем, лишь только светлым ветром,
И птичьим щебетом, и книгой сказок.
Свистела вдалеке змея-чугунка…

Смерть мира

Комочек ветра – трупной губкой по
Зеленой коже мира. Вставших рек —
Грохочущей железки – полотно
Еще скрепляет мир, осевший в снег.

В дождливом кроме, в крохотной стране,
Последний город – гордый, жесткий, злой.
И череп криво – помолись-ка мне! —
На труп возлег, на черный аналой.

Моя смерть

Полугорсть моей жизни.
Где она выпадет из ладони?..
Я, как женщина, шагаю мелко-мелко.

Вечер разогнал мои сны.
Спать не приходит на ум.

А нука я надену канотье…

А ну-ка я надену канотье!
Дождь в синеву отмыл закат от скуки.
Как мир горит! Забывши о нытье,
Иду хороший, смирный – руки в брюки.

Пусть утро на меня с камнями – в крик —
Набросится, полуживого муча.
Я ринусь в ночь! Я счастлив в этот миг!
А фонари! А девочки – мяуча!

Граната

Сначала – скупо – барабанный бой
Приносит взрыв, гром, треск в день голубой.

Потом шипение, как взмыла вверх ракета.
Свист рельс. И страх. И тишина. И где-то

Вдруг вдалеке дым, туповатый стук,
И эха странный жесткий темный звук.

Поездка в сумасшедший дом

Как жирно рельсы в линии сплошные
Слились – мимо домов, мимо гробов.
Бананы на углу, углы смешные.
Пусть тешатся, не расшибали б лбов.

Растерянные человекозвери
По резкой, мерзкой улице скользят.
Летят трудяги с фабрик, ржавы двери.
Как в лабиринт, устало входишь в сад.

И, запряженный вороными, зябко
Змей-катафалк расслабленно трусит.
И небо по-над городом – как тряпка…
Геройски и бессмысленно висит.

Пейзаж

Как из кастрюли кости – страх берет, —
Лоснятся мерзко улицы в обед.
Тебя не видел я сто тысяч лет.
Девчонку мальчик за косы дерет.

Собаки спят в грязи, им все равно.
Пойти б с тобой под ручку вечерком.
Оберточной бумагой – неба ком,
Где солнце – масла жирное пятно.

Операция

Врачи рвут женщину, в лучах блестит резец.
Разрыв открыт, зияет красным. Кровь, густа,
Вином льет темным в белый таз. Видна киста,
На солнце – розовая. Серо, как свинец,

Свисает голова. Рот впал. Подобно псу,
Хрип издает. Желт подбородок, остр.
Сиделка в холодке, как дружелюбный монстр,
Сосредоточенно вкушает колбасу.

Пейзаж
(по мотивам одной картины)

Ветвями тьму рассыпал узкий ствол —
Сияет мрак вкруг нищенских крестов.
Земля чернее вытянулась в ров.
Как месяц мал, медлителен и гол!

А рядом с ним качает парой крыл
Аэроплан повадки щегольской.
И грешники глядят на них с тоской,
Повылезав из сумрачных могил.

Пейзаж с луной

Желтый глаз вверху как мама, с лаской.
Синей скатертью ночь, легкий шелк.
Ясно только, что дышу, хоть сказкой
Стал теперь я, книжка-малышок.

Зданья ловят в окна сны-подарки,
Спящие – карандаши иль кто?
Божьими коровками по ярким
Улицам ползут авто.

Ночь

Мечтательно жандармы стоят под фонарями.
Прохожего завидев, заводит нищий песню.
Могучие трамваи стоят, а ты хоть тресни,
Авто упали к звездам и там парят над нами.

Вокруг домов суровых гуляют проститутки,
Меланхолично задом вертя, как по науке.
Лежат осколки неба на жизни жалкой скуке…
Котов ночные звуки и жалобны, и жутки.

Туман

Мир мягко расплывается в туман.
Деревья обескровленные – в дым.
Лишь тени там, где крикнул аноним.
Сверкающие чудища – обман.

И фонари в такой вот вечер мирный
Жужжат, как в банке пойманная муха.
И месяц, где-то с краю тлея сухо,
Сидит, паук, на удивленье жирный.

А мы, лишь к смерти годные, пустыню —
Шагая вхруст – решили превозмочь.
Печально белые глаза разиня —
Как шпики – в набухающую ночь.

Точка

Сквозь голову померкшую – шары
Блистающие улиц. Больно, жуть.
Мне скоро умереть, уйти, уснуть.
Колючки плоти, как же вы остры!

Ночь плесневеет, луч – фонарный яд —
Зеленой грязью скоро все зальет.
В кулечек сжалось сердце. Кровь как лед.
Мир рушится. Глаза в куски летят.

Пророчество

Вдруг придет – я верю знакам —
С севера дыханье смерти.
Пахнет трупами, бараком.
Всем погибель, всем, поверьте.

Потемнеет неба сгусток,
Когти там чумы-злодейки.
Разорвутся с громким хрустом
Лицедеи, лицедейки.

На конюшне взрывы алы.
Мухи – даже те вспотели.
В воздух гомосексуалы
Полетели из постели.

Треснут стены. Тухнет зверско
Рыба в речке, стоероса.
Все погибнут богомерзко.
Омнибус летит с откоса.