Разговор закончился. Зубарев нажал кнопку и посмотрел в телефон, как в зеркало. Платонову показалось, что он совсем забыл про стоящего рядом капитана.

– Откуда я знаю? – внезапно спросил командир, подняв глаза на Виктора. – Вот откуда! Сынок папаше из рентгена позвонил! А тот сюда! Депутат, сука! Мне показалось, что он из телефона руку высунул и перед носом мандатом размахивал! Пять раз звонил с тех пор, как Липатов у тебя лежит. Пять раз, – махнул рукой Зубарев, – а на шестой вот такая подстава!

– Виноват, товарищ полковник! – Платонов прекрасно понимал гнев командира, но пока было не ясно, к чему это всё приведёт.

– Виноват? Конечно, виноват! – гневно ответил Зубарев. – В армии всегда кто-то виноват. Не бывает так, чтобы кому-то в морду дали – и никто в ответ по шее и по погонам не схлопотал.

Он направился к своему столу, захватив бутылку и рюмку. Платонов поворачивался следом за ним. Командир грохнул бутылкой о стол, поставив её на какие-то папки, выдвинул ящик, вынул оттуда листок бумаги.

– Узнаёшь?

Виктор узнал. Рапорт с просьбой зачислить капитана Платонова в Военно-медицинскую Академию. С визой Зубарева на нём: «Ходатайствую по существу…».

Полковник, медленно перебирая пальцами, скомкал лист, собрав его в кулак, и швырнул в урну около стола.

– Не бывает так, что никто не виноват, – скрипнув зубами, сообщил он Платонову. – Уж не обессудь, капитан. Мне ещё перед округом навытяжку стоять, а там никаких Германов Владимировичей нет. Там меня просто разорвут, ты же понимаешь. Напишешь рапорт ещё раз через год. Или через два – смотря как быстро я забуду про Липатова.

– Другого способа наказать меня не существует? – спросил Платонов, понимая, что решать проблему надо прямо сейчас. Выйдешь за дверь – считай, со всем согласился, назад пути не будёт.

– Может, и существует, – ответил Зубарев. – Но я его пока не вижу. Кругом марш!

– Товарищ полковник… – попытался зацепиться за беседу Виктор, но командир грубо оборвал его приказом «Выполнять!» и указал пальцем на дверь. Платонов развернулся и вышел в комнату к секретарше. Та сидела спиной к нему и, глядя в зеркало косметички, подкрашивала ресницы.

– До свидания, – сказала Анжела, не оборачиваясь. Капитан молча вышел в коридор.

Только что в урну вместе с его рапортом полетела мечта поступить в Академию. Сержант махнул кулаком – и сломал Липатову челюсть, а Платонову – судьбу.

Виктор не помнил, как оказался на улице. Он шёл, опустив голову и не замечая, что стал накрапывать дождь. Машинально ответил на звонок Кузнецова – тот уже наложил шину на сломанную челюсть, но Платонову было плевать. Он снова и снова видел, как рапорт с командирским согласием летит в урну.

Хотелось выпить. Впрочем, ничего удивительного в этом желании не было. Думал Платонов не больше пяти секунд, а потом направился в кардиологическое отделение.

В ординаторской – две дамы, погруженные в писанину, Наталья Гвоздева и её начальник Елена Мазур. Виктор зашёл молча, будто в свой кабинет, присел за шкафом в кресло и оттуда махнул всем рукой.

Наталья, не поднимая головы, сказала скороговоркой:

– Чай, кофе, печеньки?

– Хуже, – ответил Платонов. – Пришёл проверить, есть ли в вашем хозяйстве конфеты с коньяком.

– Коньяк в тумбочке, конфеты… – Мазур потянулась куда-то под стол, – вот.

И она протянула Платонову пакет – судя по всему, от благодарных и щедрых пациентов, в котором оказалась коробка конфет и пара шоколадок.

– Мы пока можем поддержать только морально, – оповестила Гвоздева. – Консультации закончились, теперь всё записать надо, пока не забыли.

Платонов кивнул и полез в тумбочку. Он прекрасно знал, как пахали девчонки. Любая их история была толще тех, что пишут они с Рыковым. Каждый пациент досконально опрошен, осмотрен, выслушан; все ЭКГ они просматривали сами, несмотря на имеющиеся заключения от функционалов. Для них не было в диковинку обоснование диагноза на два листа или сам диагноз, не помещающийся в четыре выделенных на титульном листе строчки. И за всё это им – как девочкам – без конца несли цветы, шампанское и конфеты. Гигантские букеты, не пролезающие порой в дверь. Какие-то дорогущие бутылки, которые очень хотелось сдать обратно в магазин хотя бы за полцены. Конфеты уже не влезали в тумбочки и складировались просто на подоконнике и под столами. Елена с Натальей говорили про свою работу:

– Пьём горькую, закусываем сладким, уходим с работы, как братские могилы – все в цветах.

Виктор достал очередную бутылку французского коньяка и три рюмки, налил пока одну, открыл коробку, да так и застыл над ней – с рюмкой в одной руке и конфетой в другой. Его словно выключил кто-то из этой жизни; он смотрел прямо перед собой в стол Мазур и даже не моргал.

– Всё в порядке? – спросила Елена, не отрываясь от истории болезни.

Виктор кивнул, выпил коньяк и закусил. Наталья подняла на него взгляд, полный зависти, сдула падающую на глаз чёлку, после чего продолжила писать. Мазур же в этот момент отбросила ручку, размяла пальцы и откинулась на стуле.

– Так, надоело, – решительно сказала она всем присутствующим. – Всё равно никто спасибо не скажет. Наташа, бросай к чёртовой матери. Я начальник, я разрешаю.

Гвоздева скептически посмотрела на Елену, потом в историю болезни, на часы, на дверь… И тоже отложила ручку и встала из-за стола. Она была высокого роста и обожала короткие халаты. С её ногами это было правильным решением – Виктор словно прирос к ним ненадолго взглядом, глядя на высоченные каблуки, которые Наташа снимала, судя по всему, только дома, на её лодыжки и красивые колени.

Мазур подошла, села в кресло рядом, закинув ногу на ногу, и постучала ногтем по столу рядом с рюмкой. Платонов понял, налил.

– Про меня там не забудьте! – откуда-то из-за шкафа громко сказала Наталья. Виктор наполнил и третью.

– Про тебя забудешь, – усмехнулась Елена, стукнула своей рюмкой о другие и быстро выпила, откусив конфету из протянутой Виктором коробки.

– Слушай, – внезапно сказала Мазур, – Раз уж ты здесь… Есть у нас дядечка один. У него, похоже, сепсис. То есть мы так думаем. Мы – это я и Наташа.

– Сепсис? – переспросил Виктор. – Это интересно. Люблю прийти в гости и узнать, что для меня есть работа.

– Что ты начинаешь, – нахмурилась Елена и легонько пихнула его ногой. – Мы бы тебя всё равно вызвали. Возможно, конечно, не сегодня…

– Да я уже выпил, как мне с пациентом общаться? – возмутился Виктор.

– А ты пока больше не пей, – рассудила за него Гвоздева. – А мы тебе его пригласим. Минут через пятнадцать.

– Изложите хоть вкратце, что к чему, – смирился с судьбой Платонов. Делиться своими проблемами он на время расхотел.

– История проста, – сказала Мазур. – Как и тысячи ей подобных. Сделали, а переделывать никто не хочет… Ладно, по порядку. Есть пенсионер Министерства обороны. Ему поставили водитель ритма, но у него нагноилась рана, а по ней следом и электроды. Рану открыли, приборчик убрали, а электроды доставать – страшно.

– Я не полезу доставать, – тут же открестился Платонов. – Ну вы что, девчонки…

– Да кто тебя просит, Витя, – выпив свою рюмку, хлопнула его по колену Гвоздева. – Не в этом дело. Он температурит не первый месяц. Под тридцать девять с лишним. И как по секундомеру, каждые четырнадцать часов. На электродах колонии уже выросли. А его всё к нам привозят, в кардиологию, хотя что мы можем для него сделать?

– Логично, ничего не можете, – согласился Платонов. – С ритмом-то как справляетесь?

– Да пока не критично. Ему с другой стороны грудной клетки в краевом сосудистом центре установили какую-то хитрую коробочку, мы к ней даже не прикасаемся. Ритм идеальный. А вот лихорадку сбиваем ванкомицином, потому что другое его уже не берёт. Прокапаем десять дней, температура нормализуется – и домой. А через месяц он к нам обратно. И так третий раз.

– Электроды ж убрать надо, – удивлённо посмотрел на собеседниц Виктор.

– А мы что, дуры, по-твоему? – возмутилась Мазур. – Напиши нам своей рукой нормальный, грамотный осмотр больного, диагноз ему поставь. И тогда мы его в самолёт – и в Бурденко, чтобы там его разминировали!

Платонов понял, чего от него добиваются кардиологи – обоснования перевода в главный клинический госпиталь.

– А чего ж раньше не звали?

– Да как-то он сам выплывал на ванкомицине, – ответила Мазур и опять постучала ногтем по столу. – Мы пробовали сначала что попроще, но он вяло откликался. Открыли умную книжку – и по всем канонам как жахнули из главного калибра…

– Вы прямо как в «Матрице», – Виктор налил девушкам ещё по одной. – Помните, Морфеус там предлагал таблетки? Вот и вы такие же.

– Не поняла, – напряглась как-то Гвоздева. – Это ты сейчас послал нас, что ли?

– «Ты можешь, конечно, выпить красную таблетку, и твой сепсис пройдёт, но тогда отвалятся почки», – замогильным голосом продекламировал Платонов. – «А можешь выбрать синюю таблетку, и тогда отстегнётся печень, но всё останется так, как и было…» Вот вы – мастерицы антибиотики назначать, – он покачал головой. – Он же теперь с этого ванкомицина не соскочит никогда, пока электроды не извлекут. ЕСЛИ извлекут.

Мазур помолчала, переваривая услышанное, а потом просто сказала:

– Да пошёл ты. Скажи проще – напишешь?

– Куда ж я теперь денусь, – махнул рукой Виктор. – Я теперь тут надолго, раз с Академией не вышло. Напишу и вашим, и нашим.

И тут же понял, что зря сказал про Академию. Ой, зря… Гвоздева немного напряглась, посмотрела на часы, что-то пробурчала себе под нос, пошарила по карманам и, выудив оттуда упаковку жевательной резинки, вышла в коридор.

Елена быстро встала и, опершись на подлокотники кресла Платонова, спросила металлическим голосом, глядя ему прямо в глаза:

– Я что-то не поняла насчёт Академии.

Платонов немного вжался в сиденье и попытался улыбнуться:

– Ну… Рапорт… Я написал…

Мазур выпрямилась и сложила руки на груди.

– И я не в курсе? Мне сказать не надо было? Или это в твои планы не входило?

Виктор засопел и отвернулся.

– В глаза смотреть! Ты в Питер собрался – без меня. Ну, давай, признавайся.

– Да никуда я не собрался… – промычал Платонов. Елена имела моральное право на все эти вопросы – исходя из их отношений, что продолжались около года. Они оба понимали, что служебный роман не скроешь, но все вокруг делали вид, будто ничего не замечают. Кроме Гвоздевой, разумеется – она всегда воспринимала их как пару и дала сейчас возможность побеседовать наедине на щекотливые темы.

Мазур отошла к подоконнику, выглянула в окно, развела руками и подбирала слова, собираясь что-то ответить. Платонов хотел встать и подойти, но она сурово остановила его:

– Лучше не приближайся. Академик… А когда мне думал сказать?

– Не знаю. Наверное, перед переездом. Только его теперь не будет.

– Почему?

Платонов рассказал. Мазур выслушала, поправила волосы, покачала головой. И Виктор вдруг понял, что она рада. Да и сама Елена плохо сумела скрыть тот факт, что довольна случившимся.

– Я даже машину продал… – грустно констатировал Платонов. – И чемодан новый купил.

– Чемодан? – наклонилась вперёд, словно не расслышав, Мазур. – Ну-ка повтори! Чемодан?

Виктор кивнул. Елена посмотрела на него с каким-то лёгким презрением.

– Я знаю, что делать с твоим чемоданом. Придёшь ко мне завтра… Нет, лучше сегодня, я как раз дежурю, меня дома не будет. Придёшь, сложишь все свои вещи в него – они поместятся, не переживай! – и уйдёшь. Быстро и незаметно.

– Так ведь не еду я никуда, – попытался выправить ситуацию Платонов. – Рапорт мой…

– Сегодня, – сухо сказала Елена. – Если я завтра приду и увижу хоть что-то твоё в своей квартире – выкину в окно. Ты меня знаешь. Не захотел рядом с собой видеть в Питере – нечего нам и тут вместе делать. А теперь вали давай отсюда. Ключи завтра отдашь.

Она подошла к двери в ординаторскую и открыла её, приглашая Платонова на выход, где неожиданно обнаружилась Гвоздева, которая тут же сделала вид, что просто шла мимо. Виктор обречённо встал и прошёл мимо Мазур в коридор. За спиной хлопнула дверь.

Наташа хотела что-то спросить, но поняла, что лучше этого не делать. Платонов посмотрел ей в глаза, красноречиво пожал плечами и спустился по лестнице на улицу.

Мазур была права – он действительно не рассматривал свой служебный роман всерьёз. Елена была старше на семь лет, дважды разведена, у неё рос сын – сложный набор для холостяка. Именно поэтому рапорт был написан втайне от неё. И в теперешней ситуации проще всего было бы не упоминать о нём. Но раз уж проговорился…

Платонов стал вспоминать, сколько вещей он успел перетащить к Мазур домой и влезет ли всё в один чемодан.