Девочка

Мы ехали в одном купе, я с женой, она – с мамой. Ей на вид было лет пять.

Я сидел, ел грушу. Она сидела напротив и очень внимательно смотрела, как я ем.

Когда я доел грушу, она сказала:

– А вот если бы я ела, я бы с тобой поделилась.

Я покраснел от стыда.

Через некоторое время я пошёл в туалет.

Когда я вернулся, она спросила:

– Получилось?

– Что получилось?

– Ну, зачем ты ходил?

– Получилось, – буркнул я и снова покраснел. Не зная, что сказать, спросил: – Как тебя зовут?

Она сказала:

– Никак меня не зовут.

– Почему?

– Потому что я сама прихожу. А имя моё – Марина.

– Марина, – продолжал я. – Какое красивое имя.

Она сказала:

– Какие же вы, взрослые, глупые. Сначала «как зовут», а потом – «какое красивое имя». Имя самое обычное. А как тебя зовут?

– Лион.

– Ты что, чучмек?

– А что такое «чучмек»?

– Кто на юге живёт, тот чучмек.

– Значит, французы – тоже чучмеки?

– А они что, на юге живут?

– Для немцев – на юге.

– Значит, они для немцев – чучмеки, а для нас нет.

В это время из соседнего купе вышла девочка лет семи и встала у нашего окна.

Марина тут же подбежала к ней и сказала:

– Уходи, это наше окно.

– Подумаешь, – сказала девочка, – и не подумаю.

Марина вернулась в купе, залезла на колени к маме, обняла её и попросила:

– Скажи, что ты меня любишь.

Мама ответила:

– Не скажу. Ты обидела девочку.

– Ну, скажи, что ты меня любишь. – У Марины полились слёзы из глаз. – Скажи, что ты меня любишь!

– Обещаешь больше так не делать?

– Обещаю.

– Хорошо, – сказала мама, – я тебя люблю.

У Марины тут же высохли слёзы. Она спрыгнула с маминых колен, подбежала к девочке и сказала:

– А тебя мама не любит, – и гордо удалилась назад в купе.

Я сидел, читал газеты и не обращал на неё внимания. Тогда она стала ходить передо мной вдоль купе. На ней было коротенькое платьице, и она, проходя мимо меня, кокетливо оттопыривала попку. Я не выдержал и слегка хлопнул её газетой по этой попке. Она тут же среагировала явно заранее заготовленной фразой:

– И почему ты такой нахальный, ни одной юбки не пропустишь?

Моя жена обрадовалась:

– Вот видишь, устами младенца глаголет истина.

Марина тут же вступилась за меня:

– Но это же шутка.

– Для тебя, может, и шутка, – сказала моя жена, – а я с ним всю жизнь мучаюсь, с бабником.

Марина сказала:

– Значит, я, по-вашему, баба?

– Нет, ты ещё девочка, но он даже к тебе пристаёт.

– Не знаю, – сказала Марина, – последние два часа он вёл себя прилично, даже к проводнице не приставал.

– Спасибо, Марина, – сказал я, – хоть ты меня защитила.

Моя жена с её мамой, смеясь, вышли из купе. Марина тут же закрыла дверь купе и спросила:

– А ты что, действительно бабник?

– Ну, есть немного, – ответил я.

– Обещай мне, что больше никогда не будешь приставать к другим женщинам.

– Обещаю.

– Ни к кому?

– Ни к кому.

– Кроме меня.

– А к тебе можно приставать?

– Можно, потому что я ещё маленькая.

– А когда ты вырастешь, к тебе уже нельзя будет приставать?

– А когда я вырасту, ты уже ни к кому не будешь приставать.

– Почему? – наивно спросил я.

– Потому что тебя уже не будет, – сказала она.

– Ничего себе перспективка, – обиделся я, – что ж, я даже пятнадцать лет не проживу?

– Ладно, – смилостивилась она, – живи сколько хочешь, только к другим тётькам не приставай.

– Хорошо. А к той девочке, из соседнего купе, можно приставать?

– Только попробуй!

– А что ты сделаешь?

– Я на тебя случайно стакан горячего чая опрокину.

– Ладно, я к ней не буду приставать, если ты мне разрешишь приставать к тебе, когда вырастешь.

– Я тебе уже разрешила. А ты меня не забудешь?

– Ни за что.

– Никогда-никогда?

– Никогда.

– И узнаешь меня через пятнадцать лет?

– Узнаю.

– Тогда запиши мой телефон.

Я записал номер её телефона.

– Только маме не говори, – попросила она.

– Почему?

– Потому что она меня ругает, если я дяденькам свой телефон даю.

– А ты уже давала свой телефон другим дядям?

– Давала. Но я не много давала. Всего трём дядям. Ты четвёртый, нет, пятый. Но ты не думай, ты всё равно лучше их.

– Почему?

– Потому что ты, когда спал, так смешно губами шлёпал! Ты что, губошлёп?

Я вынужден был согласиться. Почему бы и нет, если это выделяло меня из общего ряда её поклонников?

В купе вернулись женщины, и разговор наш прекратился. Всю оставшуюся дорогу мы с ней, как заговорщики, многозначительно переглядывались.

Когда поезд уже совсем подъезжал к Москве, мы с Мариной стояли у окна, и она тихо сказала мне:

– Ты меня точно не забудешь?

– Точно, – сказал я.

– Смотри, – сказала она, – а то ты меня знаешь.

– Знаю, – сказал я.

Вот уже десять лет прошло, а я её не забыл. Помню её отлично и через пять лет обязательно позвоню.

Я люблю тебя, Лена

Вот говорят, что сейчас нет настоящей любви. Что, дескать, раньше из-за любви чего только не делали, а теперь все лишь бы как. В связи с этим я вам расскажу одну грустную историю.

Значит, один молодой человек – имени называть не буду, чтобы вы ни о чем не догадались, – влюбился в девушку. Красивенькая такая девушка. Ну и он парень тоже ничего. И так он в неё влюбился, что сил никаких нет. А она вроде на него ноль внимания, фунт презрения. Он уж и цветы носил, и письма посылал. И чего только не делал! И с работы встретит, и на работу проводит. До того дошёл, что прямо на асфальте у её дома написал: «Я люблю тебя, Лена». Чтобы она каждый день эту надпись видела.

Вода камень точит, и он потихоньку своего добился. Стала она на него внимание обращать. И начали они встречаться. Повстречались так некоторое время. Ну, что между ними было, этого я рассказывать не буду. Не наше это дело – о том рассуждать. Меня это не касается, и вас тоже, но только дело уже к женитьбе шло.

И вот так получилось, что из-за чего-то они поссорились. То ли настроение у неё плохое было, то ли у него что случилось, но только слово за слово, и поругались.

Знаете, как бывает. Просто кто-нибудь скажет: «Глупый ты» – и ничего. А как от любимого человека такое услышишь – нет сил терпеть. Ну, в общем, он ей говорит: «Раз так, я тебе докажу, какой я» – и ушёл.

И вот началась у них не жизнь, а мука. Каждый боится гордость свою уронить, и каждый молчит. Ей бы подойти к нему, сказать: хватит тебе, дескать, и всё, или ему то же самое. А они – нет. Вот он около её дома походит, походит, а зайти не может. Она утром на работу идёт, а там на асфальте надпись: люблю тебя, дескать, и всё. Был, значит, здесь, да весь вышел.

И она так же. Допустим, день рождения у него случился. Она ему открытку в ящик – и ходу.

Время идёт, а он ей всё доказывает. И вот ведь человек какой: на одни тройки учился, а тут взял и институт с отличием закончил. Ему бы подойти, показать диплом да и помириться. А он нет – гордый.

Другой бы на его месте уж с пятой познакомился, ту бы из головы выкинул. А он и этого не может.

А тут ещё так случилось. В метро он ехал. Вдруг смотрит, она в вагон входит с молодым человеком. Так он не то чтобы поздороваться – его как будто кто ударил. Остолбенел аж. И у неё тоже. Смотрят друг на друга, глаз оторвать не могут. Она чуть в обморок не падает. Еле до остановки доехали. Он выскочил тут же и неизвестно с чего в другую сторону поехал. Вот дела какие.

После этого им бы созвониться, поговорить бы, выяснить всё. А он, видишь, думал, что она сидит дома и ждёт его. А она девушка молодая, красивая. Ухажёров разных полно. Разве дома усидишь? Тем более ей уже казаться начало, что возраст поджимает. Ей к тому времени двадцать два стукнуло. А тут подруги замуж все повыходили. Ну вот, она так подождала, подождала да и вышла за кого-то замуж. А добрые люди, они всегда найдутся. Конечно, ему об этом и донесли. Тут он света божьего невзвидел. Пролежал на диване неделю, не ел, не спал, мучился. Потом взял и диссертацию по какой-то научной теме защитил.

И вот защитил он диссертацию, денег прикопил, купил машину и на этой машине к её дому подкатил. Давно об этом мечтал.

Глядь, она с ребенком гуляет. И вот стали они друг против друга. Шагах в двадцати. Он рядом с машиной, она с ребенком. Смотрят друг на друга. Глаз отвести не могут, да подойти боятся. Взял он тут осколок кирпича и написал на асфальте «Я люблю тебя, Лена». Сел в машину и укатил. Она стоит и плачет. Может, хоть тут бы ей плюнуть на всё, позвонить бы ему и объясниться. А она опять нет. Может, ей и не нужно это было. А тогда чего плакать? А он прождал её звонка-то, сел и какое-то такое открытие сделал, что ему через год доктора дали безо всякой защиты. И тут ему совсем плохо стало. И начал он по телевизору выступать, ему бы жениться на ком другом, а он нет, не может. И все своё доказывает. И вот уж он совсем знаменитым стал, вся грудь в премиях. Да все вы его, может, знаете, почему я его имени и не называю.

И вот умирать ему уже время пришло. И приехал он в её двор. Взял осколок кирпичный и пишет на асфальте: «Я люблю тебя, Лена». А тут и Лена вышла, с внуками уже. Смотрит, как он пишет это. Он глаза на неё поднял, а самому уж подняться трудновато. Помогла она ему и говорит:

– Доказал? Доволен теперь?

А он ей отвечает:

– Ничего мне не надо. Мне бы видеть только тебя, разговаривать бы только с тобой.

А она ему только волосы погладила, а они уж все седые. Вот так вот.

– Глупый ты, – говорит.

А он-то всю жизнь доказывал ей, что это не так, а теперь взял да сразу с этим и согласился. Сели они на лавочку, и он ей говорит:

– Все бы премии отдал, только бы эти внуки моими были.

А она вообще двух слов связать не может. Слёзы ручьём.

Он после этого, конечно, и умирать совсем передумал. Так вот каждый день на лавке этой и сидят. Говорят всё между собой, как будто и не расставались никогда. А чего говорить-то! Раньше говорить надо было.

Железная логика

– Ты меня любишь?

– Люблю.

– Сильно?

– Сильно.

– Тогда давай поженимся.

– Ну, я в общем-то не против…

– Что же нам мешает?

– Мне ничего не мешает.

– Тогда пойдём и поженимся.

– Пойдём… А где мы будем жить?

– Ну… На первое время комнату снимем.

– Да, пожалуй. А на какие финансы мы её снимем?

– Перейдём на вечернее и начнём работать.

– Это хорошо. А кто будет готовить?

– Моя мама хорошо готовит, и твоя бабушка будет приходить.

– Так. А для чего нам, собственно, жениться?

– Ребёнка заведём, воспитывать будем.

– А он кричать будет, с ним сидеть надо, кормить. В кино не сходить, а в театр и подавно.

– Ну, тогда не будем ребёнка заводить. Будем в кино ходить, в театры и собаку заведём.

– С собакой в театр не пустят.

– Тогда не будем заводить собаку, а будем просто ходить в кино и театры.

– Но ведь мы и сейчас ходим в кино и театры.

– Ходим.

– Ну?

– А тогда будем всё время вместе.

– А ты хочешь, чтобы мы были всё время вместе?

– Ну, всё время, пожалуй, надоест… Если мы будем работать, то получится, что не всё время.

– Значит, нам нужно работать, чтобы не быть всё время вместе, ведь так?

– Ну, тогда не будем работать…

– Тогда жить вместе будет не на что.

– Ну, тогда не будем жить вместе…

– Тогда и комнату не надо будет снимать.

– А не будет своей комнаты, тогда моя мама будет у меня дома готовить.

– А моя бабушка – у меня дома.

– Но тогда и жениться незачем.

– А я что говорил!

– Вообще-то, конечно, какое имеет значение, женаты мы или нет. Главное, что мы любим друг друга. Ведь ты меня любишь?

– Люблю.

– Сильно?

– Сильно.

– Тогда давай поженимся…

«Порнуха»

Борис Иванович приехал в Москву к Капитоновым в самый праздник. Когда-то Капитоновы жили в Великих Луках, были соседями Бориса Ивановича. Володя окончил институт, женился на Гале и переехал сначала в Московскую область, а потом в Москву.

Жили они в приличной трёхкомнатной квартире. И Борис Иванович, когда приезжал в Москву, останавливался у них. Борису Ивановичу недавно исполнилось пятьдесят пять лет, да и Володя с Галей были уже не первой молодости – сыну, Юрке, стукнуло двадцать.

Володя с Галей всегда были гостеприимны, не походили на тех москвичей, которые давали провинциалам телефон на отдыхе, а потом прятались в Москве от наехавших гостей. Нет, они встречали Бориса Ивановича радушно. А летом сами приезжали в Великие Луки, и здесь уж Борис Иванович поселял их в лесу, на заводской турбазе, и устраивал им разные шашлыки и рыбалки.

Итак, приехал Борис Иванович 7 ноября и попал прямо с поезда на бал. Капитоновы ждали гостей. Галя хлопотала над закусками. Володя, обливаясь слезами, натирал хрен, а сынишка их, Юрка, оседлал телефон и ездил на нём уже часа полтора, время от времени приговаривая: «Иди ты! Не может быть! Ну, гад!»

После первых охов и ахов, после «Как вы там?», «А как вы здесь?» стало ясно, что заниматься гостем некогда, надо готовить закуски. Борис Иванович сказал, чтобы не обращали на него внимания, но Галя дала по затылку Юрке, оторвала его от телефона и приказала:

– Ну-ка, включи дяде Боре видешник. Поставь ему чего-нибудь повеселее.

Юрка нехотя пошёл в соседнюю комнату, дядя Боря последовал за ним. Борис Иванович знал, что существует видео, и в Великих Луках тоже есть видеотека, но никогда этот видешник не смотрел и потому, с удовольствием потирая руки, уселся в кресло напротив телевизора.

Юрка выбрал кассету, вставил её в магнитофон и включил телевизор, и потом, сказав загадочно: «Вот теперь повеселитесь», удалился.

Дядя Боря уставился в экран. Играла веселая музыка. Пара бракосочеталась где-то на Западе. Перевода не было, артисты говорили на неизвестном Борису Ивановичу языке. Молодая пара вышла из ратуши. Невеста в фате и белом платье, жених в смокинге, с бабочкой. Друзья, родственники.

Пара поехала на автомобиле, за ними ехали друзья. Молодые приехали в роскошный замок, прошли в комнату, сели на диван, а напротив них уселся с двумя девушками друг. Парень стал целовать девушек, а жених обнимался с невестой, попивая шампанское. Вдруг жених бросил невесту и тоже стал целовать девушек, а друг подскочил к невесте и принялся её обнимать.

Борис Иванович удивился такому началу, но, поскольку ни слова не было понятно, подумал, что так и должно быть.

Но дальше пошло уже что-то невообразимое, такое, о чём Борис Иванович у себя, в Великих Луках, и не мечтал. Эти две девицы стали раздевать жениха, по ходу целуя его в разные места. А другой задрал у невесты платье и стал нагло сожительствовать на глазах у обалдевшего Бориса Ивановича.

Лоб дяди Бори покрылся испариной. Он не понимал, что происходит. И от стыда отвернулся от экрана. Но сидеть так, с повернутой влево головой, в глубоком кресле, было неудобно, поэтому он встал. Во рту у него пересохло от волнения. Он походил по комнате и снова украдкой глянул на экран, но там разгорелось целое Мамаево побоище. Дружок остервенело сожительствовал с невестой, а девицы вытворяли с женихом такое, что у дяди Бори потемнело в глазах. Он не знал, что делать. Выключить видешник он не мог, не знал, как это делается. Выдернуть штепсель? Вдруг нельзя, вдруг заклинит обесточенный магнитофон? Выйти из комнаты Борис Иванович тоже стеснялся. Подумают, что тёмный провинциал. Стыдно. Может, у них сейчас это принято – гостей угощать этой порнографией. Борис Иванович вдруг вспомнил это слово – «порнуха». Вот это, видно, она и есть. А с экрана неслись непонятная речь и звуки, не оставляющие никакого сомнения в том, что там происходит.

Борис Иванович собрал всю волю и взял с полки книгу. В книге описывалась жизнь Ивана Грозного, и Борис Иванович попытался вчитаться в эту позорную страницу русской истории. Речь шла о том, что Иван Грозный любил топтать конем мирных жителей. «Небось не до порнухи было», – подумал Борис Иванович и попытался опять вчитаться в слова. Буквы прыгали перед ним, сливаясь в размытое пятно, а в пятне появилась картинка, как этот дружок из фильма нагло задирает юбку у невесты.

Борис Иванович отогнал дурные мысли и взял другую книгу. Пролистал несколько страниц, остановился на репродукции «Старая Москва. Трубная площадь», и прямо на Трубной площади дореволюционной Москвы, рядом с теперешней аптекой, две девицы, раздев жениха, вытворяли с ним такое, что Борис Иванович захлопнул книгу и положил её на место.

Послышались шаги из соседней комнаты. Борис Иванович кинулся в кресло. На экране все пятеро действующих лиц плавали в бассейне, время от времени сожительствуя друг с другом прямо в воде, а на берегу появился негр с таким телосложением, какого Борис Иванович не видел даже в бане.

В комнату вошла Галя и спросила:

– Не скучно?

Борис Иванович поперхнулся и невольно ответил:

– Нет, даже весело.

Галя взглянула на экран и закричала:

– Юрка, ты чего, негодяй, поставил!

– А чего? – сказал Юрка, входя в комнату.

– Ты же, гад, порнуху поставил!

– Ну и чего? – сказал Юрка.

– Я тебе дам – чего! Ты что меня перед дядей Борей позоришь?

– А чего позоришь, – сказал Юрка, – что он, маленький, что ли? Сидит, смотрит, млеет.

Галя повернулась к Борису Ивановичу и спросила:

– Дядя Боря, ничего, что он эту гадость поставил?

– Гадость, – передразнил Юрка, – сама эту гадость смотришь, а ему нельзя? Да?

– Нет, если вы не против, то я тоже, – сказала Галя.

Борис Иванович не знал, что отвечать. Сказать: «Выключите» – неудобно, подумают, что он тюфяк какой-то. Выразить возмущение – тем более нельзя: люди развлечь хотели. И он сказал бодро:

– А чего, пусть крутится.

Галя посмотрела на него с интересом, а тут пришёл ещё и Володька.

– Ну как вы тут?

– Да вот, дядя Боря порнуху смотрит, – сказал Юрка, – говорит, что у них в Великих Луках всё это вчерашний день.

Дядя Боря вскинулся, хотел что-то ответить, но опять постеснялся и почему-то сказал:

– А у нас в соседнем дворе корова отелилась.

– Ну и что? – спросил Володька.

– Да ничего, орала больно, а так ничего.

Володя и Галя сели рядом и тоже стали смотреть на экран. А там негр, расправив всё, что только можно расправить, молотил направо и налево, не пропуская ничего, что двигалось. Володя сказал:

– Пойду одеваться, – и ушёл.

Галя крикнула Юрке:

– Нечего глаза лупить, когда взрослые порнуху смотрят!

И Юрка тоже ушёл.

Борис Иванович с Галей остались одни. Дядя Боря готов был провалиться сквозь пол: там на экране три девицы одновременно ублажали негра, но так, что Борису Ивановичу стало жарко. А Галя спросила:

– Ну как там у вас, Настька замуж не вышла?

– Нет, – сказал Борис Иванович, – или вышла. В общем, она как бы вышла, а потом, значит, назад вернулась.

– Газ-то провели вам? – равнодушно спросила Галя. Было ясно, что газ её совсем не интересует, но она хочет поддержать непринуждённую беседу.

В это время негр, раскалившись до невероятности, перепутав мужчину с женщиной, пытался задействовать официанта, который случайно подвернулся ему под руку.

Дядя Боря сказал:

– Газ провели. И водопровод тоже. Скоро воду пустят. – Он закрыл глаза, но с экрана неслись стоны, вопли и уже ненавистная Борису Ивановичу иностранная речь. «За что же мне такое? – думал Борис Иванович. – Тьфу ты, пропасть нечистая», – клял он телевизор. Тут в комнату вошёл Володя и, посмотрев на экран, спросил:

– Ну что, наслаждаетесь?

– Угу, – сказал Борис Иванович.

Зазвенел звонок. Галя побежала открывать. Володя сказал, указывая на экран:

– Живут же люди!

– Да, – сказал Борис Иванович, чтобы хоть что-то сказать, – красиво жить не запретишь.

– Смотри, чего творит, – сказал Володька.

Борис Иванович посмотрел на экран. Негр вытворял такое, что Борис Иванович уже не мог понять, что он делает. Весь его жизненный опыт и вся его фантазия не могли подсказать ему такого варианта сексуального наслаждения. Борис Иванович снова закрыл глаза.

– Наслаждаешься? – спросил Володька.