Глава 2

Джозефина

Я так зла. Я не могу справиться с эмоциями, потому что, действительно, безумно устала. И я рассчитывала, что Эд войдёт в моё положение и не будет парить мозг при встрече. Но Эд… даже язык не поворачивается теперь так его называть… я в шоке. И я безумно зла на него. Где мои любимые пухлые щёчки и милое создание, с которым я чувствовала себя комфортно. Я понятия не имею. Но парень, сидящий рядом со мной в машине, какое-то инопланетное существо, и оно точно не Эдвард.

Снова бросаю взгляд на друга, отмечая, что он стал невероятным. К чёрту все яростные слова, которые так и крутятся на языке. Пора признаться в том, что шок отчасти прошёл, и теперь я могу полностью оценить преображение Эда. Он похудел. Мало того, у него немного отросли волосы, и взгляд стал очень горячим. Если раньше я купалась в его теплоте и нежности, которую сама же себе и выдумывала, то теперь он стал каким-то грубым и диким. А привычки? Эд никогда не улыбался так, словно его со всех сторон кормят пломбиром и ещё предлагают пончики с кремом. Мда, Париж всё же меняет людей, и пока я не могу принять тот факт, что это случилось и с моим другом. Боже, я же его всю жизнь знаю. Знала. Но не этого человека. Он другой. Так отличающийся от Эда, и в то же время это он. Но я списываю всё на алкоголь, которым от него несёт за версту. Завтра он расскажет, что с ним случилось, и почему решил так кардинально измениться без меня. Да-да, меня обижает, что я не была в курсе этих грандиозных планов, когда ещё совсем недавно у нас никогда не было секретов друг от друга.

Боже, что стало с Эдвардом? Он словно высох. Конечно, ему идёт эта ненормальная худоба, особенно в сравнении с тем, что было. Но как можно сбросить столько фунтов за столь короткий период? Господи! Не дай бог, он сделал операцию… нет, у него нет денег, чтобы совершить подобную глупость. Но как? Как такое возможно?

Останавливаюсь у небольшого одноэтажного домика и тушу свет фар, как и выключаю мотор.

Мне, если честно, даже как-то страшно теперь смотреть на Эда. Я постоянно ловлю себя на мысли, что это вовсе не мой друг, хотя это очень глупо. Мы с ним никогда не ссорились, потому что я обычно молчала. Спорить он не умел, считая себя всегда во всём правым, а я держала язык за зубами. Кроме того, он не воспринимал критику, как и я ни разу не слышала от него чего-то настолько пошлого, как сегодня. Что с людьми делает Париж? Не поеду туда даже под дулом пистолета. Наркотики? Я читала, что благодаря им сбрасывают вес и очень быстро. Но на них тоже нужны деньги. Большие деньги…

– Джо, а пожрать что-то есть? Ты же приготовила для меня еду, да? Я не ел уже долго, и сушняк долбит, – раздаётся за спиной наглый голос Эда. Да что, чёрт побери, с ним такое? Откуда это всё взялось? Даже говорит без акцента, присущего англичанам, да и тембр голоса у него изменился, стал вульгарным, словно он озвучивает порнофильм.

Ладно. Держись, Джо. Это всего лишь кризис двадцати пяти лет у Эда. Да, так думать намного предпочтительней, чем о том, что моего друга, возможно, инопланетяне похитили и взамен прислали сюда жуткую копию.

– В холодильнике что-нибудь найдёшь. Я спать, – сухо бросаю и, сжимая кулаки, направляюсь в свою комнату.

Боже мой…

Включаю бра и падаю на кровать, хватаясь за голову. Эд буквально за день до своего отъезда в Париж поставил меня перед фактом, перечеркнув месячную подготовку к его дню рождения. Он не объяснял причин, был хмурым и взвинченным. Я не хотела на него давить, и так тошно было в последнее время. А теперь вот что получила после этого маленького путешествия. Что же случилось в Париже, раз Эд так изменился? Да он ведь мне как брат. Я волнуюсь за него и безумно боюсь, что это только начало конца.

Прислушиваюсь к тяжёлым шагам Эда, и… он никогда не носил такие обтягивающие джинсы. Он их, вообще, не носил, хотя я пыталась его уговорить на это, сколько себя помню. А сейчас вуаля. Самые узкие джинсы в мире, облегающие его задницу и длинные ноги. А что уж говорить о футболке? Это она с виду очень потёртая, но я видела подобную в журнале, и цена на неё там была заоблачная.

Вряд ли я смогу уснуть, пока не узнаю, что с ним такое. Эд всегда мне доверял, и я чувствую, что ему нужна помощь. Я ему нужна.

Поднимаюсь с кровати и выхожу в узкий коридор. Распахиваю дверь, как и раньше, без какого-либо стука. Мы привыкли к такому. Вижу повсюду разбросанную одежду нового рокера Эда и поднимаю её с пола. Он никогда так не поступал. Эд аккуратный и очень, миллион раз очень, чистоплотный. Его спальня – это образец порядка и аромата скрипучей свежести, но не сейчас. Хмурясь, складываю одежду на стул и жду, пока Эд примет душ. Моё внимание привлекает его рюкзак, и я, бросая взгляд на дверь в ванную, хватаю его. Распахивая, копаюсь в нём, ища хоть что-то, что помогло бы мне понять, в какое дерьмо угодил Эд в Париже. Но ничего. Его обычная одежда, папка с документами и немного наличных. Всё. Его мобильный выключен.

Так, надо успокоиться. Эд всё объяснит мне.

Возвращая все вещи на свои места, слышу, как вода выключается, и раздаются чертыханья. Эд никогда не ругался так. Боже мой… вот это крепкие словечки. Это больше похоже на меня. Мамочка Нэнси меня убьёт, если заметит, что он перенял от меня нечто подобное…

– Грёбаное захолустье без кремов…

– Твою ж налево! Эдвард! Прикройся! – Визжу я, когда дверь распахивается, и друг выходит из ванной полностью обнажённый. Нет, он даже не удосужился халат надеть. Он голый. Очень голый. Абсолютно голый.

Но через секунду весь стыд проходит, и я возвращаю взгляд на изумлённого Эда, так и стоящего в дверях.

– Какого лешего, Эдвард? Это что, татуировки? Ты набил себе татуировки без меня?! Да как ты мог? – Визжу я, обиженно хватая со стула его футболку, и бью его по плечу.

– Я же говорила тебе, что хочу татуировку, а что ты мне сказал? «Станешь падшей женщиной, Джо! Тебя ни один нормальный парень не полюбит!» Какой же ты засранец, Эдвард! Ты просто наглый козёл! Без меня!

– Джозефина…

– А-а-а, вспомнил обо мне, да? Имя моё вспомнил, баран безмозглый?! Ты его не забыл, и весь парижский юмор испарился?! Да как ты посмел так поступить со мной?! Как ты… – кажется, мой крик сейчас перебудил всю округу, но не от возмущения, а оттого, что Эд в одну секунду хватается за футболку, которой я била его, и резко тянет на себя.

Выпуская из рук ткань, хватаюсь за упругие мускулы плеч Эда, чтобы не рухнуть на пол, и кислорода не хватает. Его кожа такая приятная, оказывается. И… его тело, оно каким-то образом оказывается довольно крепким и абсолютно не мягким. Боже мой…

Поднимаю взгляд на Эда, и его голубые глаза становятся невероятно яркими. Словно ясное небо в летний день где-то на побережье океана или же это и есть сама пучина опасной глубины океана. Никогда не видела таких цветов в его глазах… они божественны. Чёрт возьми…

Я так и стою с приоткрытым ртом, сквозь зубы вырывается шумное дыхание. Мои ногти, кажется, даже протыкают кожу Эда, и он смотрит не в мои глаза. Его чертовски красивый взгляд опускается на мои губы… какого хрена?

– Ненавижу тебя, – шиплю я, понимая, что между нами сейчас происходит нечто странное. Эд голый, а я так сильно прижимаюсь к нему, что, можно сказать, я немного увлеклась.

– Разбирайся сам с Нэнси, понял? Я больше не буду прикрывать твою задницу и быть между вами, как чёртова прослойка из кексов, ясно? Ты мне больше не друг, Эдвард. Я на тебя обиделась, – зло указываю на парня пальцем и вылетаю за дверь, громко ей хлопая.

Несусь к себе и запираюсь, ведь теперь нет смысла скрывать от него свои настоящие чувства. Татуировки. Их много. Они на запястьях, на груди, на ноге, на боку. И они разные: какие-то странные животные, полосы, надписи. Ну и, конечно, то, что ниже. Выдающийся выросший член, который я видела у него последний раз лет в двенадцать, когда он описался от страха перед лошадью, и моей маме пришлось быстро его переодевать, чтобы Нэнси не увидела. И он не был таким… таким… Офигеть. О чём я думаю?

Прижимаю холодные ладони к горящим щекам и мотаю головой.

Надо думать в ином русле. Не о бёдрах Эда и не о том, что у него откуда-то появились чёртовы мускулы и они такие гладкие. Татуировки и моя злость… да, именно так.

Я уже три года говорю о том, что хочу совершить нечто неправильное, сделав что-то вроде небольшого рисунка на своей коже, но постоянно слышала, как это неподобающе для меня. Эд не упускал возможности меня оскорбить в моих же глазах разговорами о том, насколько это отвратительно. А теперь что? Наш моралист сдулся и полностью перекроил себя? Почему? Что с ним случилось? Что творится в его голове, раз он так бездумно совершил невозможное? Боже, мне теперь очень страшно за него. Может быть, он мозгами двинулся? Да, определённо, да.

Подхожу к двери, когда слышу шаги и прислушиваюсь.

Только бы не пришёл ко мне с повинной сейчас. Не вынесу. Разорусь ещё сильнее или же расплачусь оттого, что он так со мной поступил.

В подобной ситуации мы никогда не оказывались. Хотя мы живём друг с другом довольно долго, но щупать голого Эда мне ещё не доводилось, да и желания не было. Он мой друг, и большего я к нему никогда не чувствовала. Клянусь, никогда. Он был для меня моим личным пледом, который мог согреть в зимнюю пору. Хм, на расстоянии. А сейчас кожа да кости. Чем он меня согреет?

Перед глазами проносятся воспоминания о голом Эде…

– Плохие мысли, Джо. Плохая девочка. Угомонись. Это просто потрясение и паршивый день, – шепчу, слыша, как включается микроволновка. Так, Эд двинулся с места и разогревает еду в микроволновке, хотя буквально перед отъездом прочёл мне целую лекцию о том, насколько это небезопасно для здоровья. Он устал, да? И он пьян, правда? Эд никогда не пил при мне или, вообще, в последнее время. Последняя попойка оказалась ужасной для нас обоих. Он даже от вечеринок отказывался, выбирая диван и телевизор.

Ладно, разберусь утром. Именно так.

Направляюсь в душ, стараясь абстрагироваться от мыслей об Эде и его тараканах, занимаясь своими. Я до сих пор не сказала ему о том, что уже получила место в одном из популярных ресторанов Лондона, и я прошла собеседование, обманув его. Но если учесть, что он тоже мне лгал и так резко свалил в Париж, чтобы сделать операцию, я всё же склоняюсь к этой теории, то всё честно.

Как только я легла в постель, то сразу же заснула из-за выматывающего долгого дня. В принципе, они были всегда такими, сколько себя помню. Поддерживать бизнес Эда и Нэнси довольно сложно, а в последнее время стало просто чудовищно сложно. Мир меняется, люди начинают выбирать здоровый образ жизни, предпочитая что-то полезное и менее калорийное. Но вот Нэнси упрямо продолжает печь самые жирные булочки и хлеб в мире, что и снизило за три года выручку. На самом деле они работают уже в убыток, только вот Эд всегда боялся сказать об этом матери, и я часто давила на него, чтобы он прекратил скрывать правду от Нэнси и настоял на изменении ингредиентов в выпечке. Но он, конечно же, до сих пор этого не сделал, поэтому я была вынуждена искать для себя место, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Не всё же время я буду висеть на шее родителей и продавать овощи на рынке. Да и я хочу чего-то большего, чем маленький городок, не меняющиеся годами лица вокруг, и никакого движения вперёд. Я молода, у меня полно амбиций, которые только и ждут, когда я их реализую.

Встаю по будильнику в шесть утра и сонно направляюсь в кухню, чтобы приготовить себе кофе. Без кофеина я не могу нормально функционировать, и даже мой мозг напрочь отказывается работать. С закрытыми глазами быстро готовлю растворимый кофе и делаю пару глотков, ожидая, когда тело ощутит жизненную энергию. Допив кружку кофе, подхожу к раковине, и мой рот шокировано приоткрывается.

Грязная посуда. Три тарелки, две кружки и куча приборов, словно ночью здесь побывали самые нечистоплотные ребята в мире.

Какого чёрта?

Эд не мог оставить грязную посуду в раковине. Повторяю, он чистюля, каких свет не видывал. И уж точно это не его рук дело, но в доме больше никого не было, и…с каких пор Эдвард стал свиньёй?

Отмываю прилипший и засохших сыр, проклиная Эда и его странные, ненормальные изменения в голове. Двинулся парень. Реально двинулся и теперь делает всё наоборот. Ладно, может быть, это протест, и именно я допекла его своими словами о том, что пора ему вспомнить, у кого из нас здесь яйца? Боже, Нэнси меня убьёт, если узнает, что я приложила руку к тому, что Эд решил вылететь из гнезда.

Вряд ли сегодня утром Эд сможет развозить заказы, особенно после того, как от него воняло алкоголем. Предполагаю, что его поведение – последствия неправильного употребления запрещённых для него напитков, и только. Да, эта теория предпочтительнее до сих пор.

Каждое утро начинается одинаково. Небольшое кафе в центре города, уборка в нём и одновременно приготовление хлеба и выпечки для доставки. Вокруг нашего городка много ферм и одна крупная птицефабрика. Благодаря им в последнее время и есть заказы, потому что редко кто заглядывает на чай в само кафе, считая его старым и нездоровым. Хотя, так оно и есть.

– Джо, доброе утро. Мой сыночек уже дома? – Поднимаю голову от стойки, и мой взгляд проходит по худому женскому телу в спортивном костюме. Парадокс, продавать жирную и калорийную выпечку, есть её самой, но не набрать ни одного лишнего фунта. Это и есть Нэнси. Строгая, в меру вежливая женщина с яйцами, с пронзительно голубыми глазами и всегда недовольно поджатыми губами. Если честно, то порой я даже побаиваюсь её.

– Доброе, Нэн. Да, он очень устал от долгой дороги. Спит ещё. Его рейс из Парижа задержали, и поэтому он успел сесть только в последний поезд, – лгу я. Привычка всегда выгораживать друга, каким бы засранцем он ни был, вообще.

– Бедный мой. Так он не говорил, как прошёл его день рождения в Париже? И почему именно там? – Прячу взгляд, продолжая сортировать выпечку для заказов, и отрицательно мотаю головой.

– Тебе не кажется это странным? И он спит, когда знает, как мы зашиваемся без него. Это возмутительно. Поговори с ним, иначе это сделаю я, – её мягкий тон резко меняется на грубый, отчего по моей спине бегают мурашки.

– Ему двадцать пять, Нэн. Он вполне самостоятельный мужчина и…

– Мужчина? С каких пор мой малыш стал мужчиной, Джо? Ты сама сотню раз говорила, что он маленький птенец, и до мужчины ему ещё расти и расти. Поговори с ним, – настойчиво перебивает она.

Делаю глубокий вдох и в ответ могу лишь кивнуть. Спорить с этой женщиной бесполезно. И я говорила это не сотню раз, а всего один и то после выпускного бала, когда Эд отравился, немного перебрав пунша с водкой на вечеринке.

Быстро хватаю коробки и, сообщая, что буду через пару часов, выскакиваю на улицу и направляюсь к фургончику. Меня коробит, что Нэнси считает своего сына недостаточно взрослым и представляет его мальчиком, который даже своего мнения не имеет. Меня это бесит, хотя я отношусь к Нэнси нормально, моя мама училась с ней вместе в школе, как и отец, да и знаем мы друг друга всю жизнь, но приятнее от этого факта эта женщина не становится. Зачастую мне так хочется накричать на неё и уберечь Эда от жизни, которую она для него подготовила. Мужик ей нужен. Хороший мужик и хороший трах. А здесь с этим, ой, как туго, да и большинство мужчин боится подойти к Нэнси, зная её непростой характер.

После утреннего объезда знакомых и продажи выпечки, решаю, что пора разбудить Эда и поговорить с ним, точнее, снова принять извинения и рассказать о своей лжи, чтобы версия его возвращения выглядела правдоподобно.

Паркуюсь возле дома, здороваясь с соседями, и открываю входную дверь. Тихо. Слишком тихо. Заглядываю в кухню и снова вижу там гору посуды. Немытой посуды. Какого чёрта?! Вот теперь это уже не имеет никаких объяснений и становится регулярным бардаком.

Сжимаю кулаки и направляюсь в спальню Эда. Дверь в его спальню распахнута, и там всё перевёрнуто. Одежда валяется на полу, постель не застелена, и воняет… моим молочком для тела.

До моего слуха доносится музыка с заднего двора, и я медленно подхожу к дверям, распахнутым настежь, отчего в дом залетают мухи. Что за чертовщина?

Мой рот открывается от шока сам, когда я вижу Эда, валяющегося на моём самом лучшем полотенце, расстеленном на траве, голой задницей кверху, принимая солнечные ванны, пока я выполняю его работу, за которую денег не получала уже довольно давно.

– Ну всё, птенчик, ты попал, – шиплю я, хватая мухобойку.