Цитаты из книги «Огнев на линии любви»

Будь моя воля, я бы от тебя скрывать ничего не стал. Я так не люблю. – Что ж тогда скрывал, блядь? – Еся попросила… – Какая она тебе Еся? – он взбешенно смотрит на меня. – У вас не может быть ничего серьезного. Потрахались – и ладно. Я ей это прощу. Мы типа квиты теперь с ней. В груди вспыхивает чувство собственничества. – Квиты? – зло ухмыляюсь. – Ну это ведь она мне мстит, – разворачивается Саня. – Ты тупой, если не видишь очевидного, Антох. Она все забыть не может, как застала меня с Анькой в кровати. Решила мне побольнее сделать, с тобой замутила. Блядь… – Не хочу тебя расстраивать, но ты ошибаешься. Так получилось, – качаю головой. В горле неприятно саднит. – Ты не левый человек для меня. Прости, Сань. От души. Его сносит с места. Все эмоции нараспашку. – Прости-и? – Спасибо, что не орет. – А на хрена мне твое «прости», дружище? Ты мою женщину шпилишь!.. – Рот закрой, – сквозь зубы предупреждаю, сжимая кулаки. – Серьезно у них… – ржет говнюк. – Да она из-за бабок с тобой. Меня три года пилила, чтоб подработку себе подыскал. Нашла кого побогаче, сучка. Чувствую, что вот-вот сорвет мою крышечку. Что ж, Антон Юрьевич. Не были хорошими и не хрен начинать. Разговор не получается, попробуем по-другому. Резко схватив Саню за грудки, вжимаю в стену и гашу любое сопротивление, навалившись всем телом. – Слушай сюда, – отчетливо произношу. – Ты к ней больше не подойдешь. Никогда без моего ведома. И хуйню эту, чтобы я не слышал. Иначе… – Иначе что? – пытаясь вырваться, орет. – Иначе узнаешь. Чтобы не видел тебя возле нее… – Да пошел ты на хуй…

– Постой… Ты ревнуешь? – спрашиваю с каким-то лютым восторгом. Меня никогда вот так не ревновали. По-мужски, что ли. По-неандертальски. Саша, конечно, мог что-то сказать по поводу вечеринки в клубе или короткой юбки, но это больше «для порядка» было. Скучно… – Никаких контактов, – снова четко говорит и вжимает мое тело в свое так, будто хочет пропустить через мясорубку. – Постой… – кладу ладони на мерно вздымающуюся грудь и пытаюсь отодвинуться. – У тебя это давно, что ли? Он смотрит на меня в упор и молчит. А молчание – признак… Боже!.. Я ему, получается, давно нравилась? Еще когда с Сашей жила? И поэтому он к нам в гости никогда не приходил? И всячески меня игнорировал, а на мои редкие потуги подружиться грубил? Чувствую, как смягчаюсь и превращаюсь в одно большое слезливое пятно.

– Ну и чего ты убежала? – спрашивает Антон, заглядывая с лестницы. – Я тут посижу, – продолжая всхлипывать, рассматриваю в трапециевидном окне черное небо. – Вы там без меня дальше. Развернувшись, облегченно вздыхаю, когда слышу, как он поднимается на мансарду и плотно закрывает дверь. Это и неожиданно и одновременно так долгожданно. Не знаю, что бы стала делать, будь он как мой бывший. Если бы Огнев, как и Саша обычно, продолжил бы ужинать, а потом играть в карты с моими родителями, оставив меня здесь плакать одну?.. Я… Черт возьми, я так рада, что не ошиблась на этот раз. Потянув меня за руку, Антон садится на мое место. Устраиваюсь сверху без приглашения и кладу голову на твердое плечо. Теперь мы оба любуемся вечерними объемными тучами. Хорошо становится. Спокойно. Даже мои обиды на маму отступают.

Не знаю, в какой именно момент мне пришла в голову шальная мысль, что Фюрер будет моей, но сейчас, кажется, что эта идея сидела там всегда. Глубокой занозой. Образ строгой, чопорной училки до колик в печенках меня раздражал. Возможно, это были какие-то первые зачатки симпатии. М-О-Я Еся – самая настоящая красавица. Этого только идиот не заметит.

– Эх… Остепениться тебе надо, дружище. – Ага… – направляю в окно задумчивый взгляд. Уже вроде как! – Правда, сложновато будет твоей девушке, – не останавливается Зародыш, рассуждая. – Это еще почему? – Бросаю на него внимательный взгляд. – Моя Еся говорит, что с такими похождениями вряд ли кто-то захочет с тобой жить. Бабы такого не любят. «Моя Еся», блядь. Зверею. Предусмотрительно прячу сжатые до хруста ладони в карманы. Врезать бы по этой роже самодовольной так же, как в детстве, когда мы за место у окна в электричке дрались. Только вот сейчас не получится, сцепившись мизинцами, помириться. Жизнь гораздо сложнее. Но и в обиду себя давать не собираюсь. – А ты не преувеличиваешь, Сань? – хмуро выдаю. – И давай-ка подумаем, кто же о моих ужасных «похождениях» всем вокруг понарассказывал? – Ты че, Антох? Я-то тут причем? – Язык у тебя, как тряпка половая, – говорю на повышенных тонах, чувствуя ярость внутри. – Это давно известно. – Антоха… – Какие, блядь, «похождения»? Ты в своем уме? Как баба себя ведешь. Не выдерживаю и все-таки хватаю Зародыша за воротник. Встряхиваю как следует. – Антоха, блядь. Ты офонарел? – ревет он с бешеными глазами, хватая меня за запястья и пытаясь вырваться. – Антон! – Нас обступают ребята из нашего отделения. – Парни, полегче! – Че ты ей наплел про меня? – рычу, ни на кого не обращая внимания.

– Вот еще, я не обидчивая, – с убийственной невозмутимостью отстраняюсь. – Извини, я переборщила. Это твоя жизнь, и ты вправе делать все что хочешь… Я тебе никто… – Заткнись. Горячие губы накрывают мой рот, а раздутый пах, упирающийся в живот, каменеет дальше некуда. – Можешь спать с кем хочешь, – бурчу, отстраняясь. – Тебе мало, да? – смеется Огнев и снова целует. На этот раз жестче. Кусает. – Необидчивая она… Училковна. Задрав голову, смотрю, как в темных глазах рассеивается тепло. Прислушиваюсь. Что-то странное… – М-м-м… И вот еще. Снова. – Как у тебя получается быть одновременно ненормальной и охуенной, Фюрер? – спрашивает Антон, награждая целомудренным поцелуем в лоб.

– Эх, девочка. Ты на него зла не держи. Верность… ведь она признак ума. – Это как? – удивляюсь. – У каждого человека должны быть какие-то принципы и ценности. А если в голове пусто, то и нет ничего… – Вы сказали, что Сашу тоже любите?.. – не понимаю. – Ха, девочка. Любить – это видеть и недостатки. У Сашеньки много положительных качеств: он добрый мальчик и бесхитростный. Правда, немного ленивый. Но уж если начал что делать, доведет до конца. Упертый. – Он вам про меня много рассказывал? – Не он. – А кто же? – Антон рассказывал…

– И что за девицы пошли? – ругается бабушка, одну за другой дергая дверцы шкафов. – Еды в доме ни грамма, а они все равно как в скворечник сюда слетаются. – Возможно, им нравится… хм-м… скворец. Скромно опустив глаза, растираю ушибленное место. – А ты с юмором, – хвалит она, надевая аккуратный передник. – И где же наш скворец? – По делам летает. – Это очень хорошо, когда у человека есть дела и он не спит до обеда…

Разместившись в пассажирском кресле, рассматриваю тесные в бедрах джинсы и серую толстовку. Когда Антон тянется за поцелуем, не отворачиваюсь, а отвечаю на него. Его жесткие на вид губы, как и всегда, оказываются теплыми и мягкими. Короткая щетина щекочет мою кожу, но это тоже приятно. Кажется, я схожу с ума.

– Ну хватит, – хмурится он, внимательно разглядывая мое лицо. – Мне нравится твоя придурь. Я тащусь от нее, как дебил. Серьезным становится. Склонившись, обжигает приоткрытые губы успокаивающим поцелуем. В кучу к моей улыбке, рациональной части мозга и адекватности отправляется жгучая обида. Обнимаю крепкую шею и отдаюсь своим чувствам. По телу приятная слабость растекается. Не могу на него обижаться. Особенно когда он так целует.