В это время Игнат Петрович большим ножом срезал верхушку улья, и моему взору предстала чарующая для моего желудка картина. Аромат сотни цветов и трав распространился на всю поляну. Желтый ароматный мёд притягивал мой взгляд, и я сглотнула в предвкушении. Люди подходили с деревянными ложками, черпали желтую густую массу.

Игнат Петрович сидел, зажмурившись, держа ложку во рту, смакуя вкус. Потом достал ложку изо рта, причмокивая:

– Как в детстве. У деда пасека была. Я здесь часто вспоминал вкус дедова мёда.

– Я ж этих тварей поначалу хотел приручить, да куда там. Не даются, падлюки. И не каждый возьмет мёд у них. Местные зовут его нектаром. Вот уважила, так уважила Рита. Как смогла то?

А я что? Я ничего. Рассказала, как было.

– Ага. Такая прям вся невинная. Собрала возле себя преступную группировку, понимаешь – со смехом сказал он – Молодец, землячка. Знай наших – потрясая кулаком.

– Видели, какие девки у нас на земле русской живут, братцы? – хлопнув меня по плечу.

Мужики загалдели. Еще, мол, пару таких и конец света обеспечен.

– Игнат Петрович, вы мне плечо все отобьёте, честное слово – сказала я, потирая плечо.

– Что ты как неродная, Игнат зови или Петрович по нашей традиции.

– Игнат, если можно.

Тот утвердительно кивнул.

И по традиции был разведен огонь, готовилась еда. Теперь над костром повесили большой котёл и Люсетта с женщинами чистили, резали, забрасывали продукты. Не сидеть же мне. Попросила у Люсетты показать вяленые фрукты. Выбирала вдумчиво, откусывая по кусочку от каждого, и откладывала в миску. Вынесла фрукты к костру и начала нарезать, Лина помогала.

– Попробуем с тобой конфет сделать Лина.

Мы сели рядом с Игнатом.

– Игнат, ты сам-то как сюда попал? Еще и старшим? – спросила я.

Он вздохнул, взлохматив волосы:

– Понимаешь, я же учёный. Ага. Работал в научно-исследовательском институте, исследованиями занимался. Все вроде нормально. И жена была, и ребёнок. Жили, не тужили. Тут перестройка. Страна начала разваливаться. Денег почему-то не стало, закрывались лаборатории и институты. Началась безработица. Мы ещё продержались за счёт своих открытий – за границу что-то продавали, а потом и до нашего института очередь дошла. Сколько учёных из страны за границу уехало – качал он головой – Кто пошустрее торговлей занялся, челночничать стали. Купи-продай. Кто-то в сторожа подался. В общем, выживали, кто как мог. А я не смог, гордый. Работы не было, семью кормить нужно было. Жена сначала молчала, на двух работах корячилась. В общем, выпивать я стал. Сначала чуть, потом больше. Она терпела, потом выгнала. Ну и покатился я по наклонной – он усмехнулся.

– Дни проходили в угаре. Как дочь живёт, не интересовался. Сколько времени прошло, не знаю. Очнулся в больнице, без ноги – постучал по деревяшке Игнат.

– Говорят, прямо на железнодорожных путях пьяный уснул. Пока в больнице был, наливать некому было, очухался немножко. Там мне деревяшку и приладили. Из больницы вышел, пошел семью навестить. Дочь большая уже, красивая. Дверь открыла и не узнала меня. Иди, говорит, мам, какой-то мужик пришёл. Жена на порог не пустила. Глаза круглые, ты же, говорит, без вести пропал. Мы тебя уже и отпеть успели. Оказывается, три года прошло, Рита. И не помню ничего толком – он медленно потёр лицо ладонью.

– Да и как тут упомнить? Утром проснулся, пошёл выпивон добывать, напился – вот и день прошёл. Жена уже замуж вышла. Не тревожь, говорит нас. Дочери жизнь не порть, каково ей жить будет, ежели отец бомж.

– В общем, по новой запил. Тоска такая черная окрутила меня. Думал, никому не нужен, так зачем жить? Вот и напивался вусмерть – он тяжело вздохнул.

Воспоминания давались ему нелегко.

– Очнулся когда здесь, думал, всё, допился до чёртиков – улыбнулся Игнат.

– Потом решил, что помер, слава богу. Прямо облегчение испытал. Потом осмотрелся. Дошел до селения, там по домам ходил, жить же нужно где-то. Там и Люся пригрела. Вдовая она к тому времени была. Ну, я расслабился, понимаешь, отмечу, думаю по русской традиции своё воскрешение. Так Люська быстро меня в чувство привела. Взяла дубину и так отходила, три дня лежал. Она плачет, говорит, думала, на старость ей Хранительница хорошего мужа прислала. Чтоб вместе пройти этот путь в уважении и согласии. И уйти вместе.

– Я пока отлеживался, в себя прям пришел. Мне второй шанс, можно сказать дали, а я его просрать хочу. Нет, думаю, другой шанс навряд ли придётся. Ну и взялся за ум. А ум-то учёный, понимаешь, вот и начал здесь немножко кумекать. То там улучшу, то здесь придумаю. Что знаю хорошего, здесь реализую.

– Время шло. Местные смотрят, серьёзный вроде, не пьющий, и относится стали с почтением. Там и должность предложили – смеялся Игнат.

– А я и согласился. Чтоб, значит, времени меньше было на всякие глупости. Я сначала думал наказание это для меня, за жизнь мою непутёвую. А нет Рита, награда это. Награда! Может и не такой уж я плохой человек, а? Ежели, наградили меня таким царским подарком? – сказал он, заглядывая мне в глаза с надеждой.

Вот, казалось бы, всё для себя он уже решил, но поддержка все-таки необходима. Я кивнула головой:

– Хороший Игнат. Я сердцем чувствую. Награду ты получил. Понять бы ещё – меня за что сюда? Тоже наградили или наказали? Разобраться нужно.

– Разберешься. Но просто так ничего здесь не делается. У тебя родные то остались там? Семья?

Я покачала головой:

– Детдомовская я. Из родни никого. Друзья только. А семьёй так и не обзавелась. И сколько ты здесь, Игнат?

– Не знаю. Здесь время по-другому идет. Я сначала пытался считать, а потом плюнул. Да и зачем? Вот спроси, сколько здесь живут?

– Сколько?

Он улыбнулся:

– Двести Рита. Двести лет – он поднял указательный палец вверх – И это в среднем.

Я от удивления рот открыла. Как такое возможно?

Игнат довольно кивнул головой:

– Возможно. Так что, это там дома ты женщина бальзаковского возраста. Здесь ты совсем молоденькая девка на выданье – со смехом закончил он.

– Скоро сваты попрут. Выбирай себе на здоровье.

Ну не фига ж себе. Двести лет. Нет, ну так то, если порассуждать, то дома и экология, и загазованность, и химическое оружие, и катастрофы опять же.

– Игнат, а обратно можно как-то?

– Можно, наверное. Тут одну с попутным ветром принесло много лет назад, визжала всю дорогу до столицы, как поросёнок резаный. Сопровождающие чуть не оглохли. Что уж она там, в столице устроила, не знаю. Но говорят, турнули пинком под зад отсюда – со смехом закончил он.

– Представь, что она дома рассказывала? Что была в другом мире – смеялась я.

– В психушку загремела наверно – подхватил Игнат.

Ох, как много о чём мне есть подумать. И опять какая – то далёкая мысль, будто хочешь вспомнить что-то, да не можешь.

Мы с Линой в это время закончили нарезать вяленые фрукты.

– Теперь смешиваем с мёдом и катаем шарики, потом раскладываем на доски – Лина кивнула головой.

Мы с Люсеттой пошли в холодник ставить сладости.

– Люсетта, можно я вас как Игнат, Люсей звать буду? Мне ваши имена трудно запоминаются.

– Зови Рита. Гринат приучил уже – смеясь, сказала она.

– Теперь только на Люсю и отзываюсь. А бывает проникновенно так скажет, Люсьена мол ты моя – приложила ладони к груди – Сердце так и заходится.

– Рассказал уже как воспитывала?

Я кивнула.

– Ты, давай не торопись с выводами, успеешь ещё назад домой вернуться. Не просто же так тебя сюда отправили.

– Подумать нужно – медленно ответила я.

– Сначала детей пристрою. Ответственность взяла за них. Я их спасла, мне их в хорошие руки сдать нужно.

Вечер закончился в неспешных разговорах. Я прикладывала к лицу холод, чтобы унять опухоль. Да куда там, глаз совсем закрылся, могла видеть мир только одним. Красавица в общем.

* * *

На следующий день, проведя его, как говорится, в трудах праведных, позвала животных и детей, взяла грязные вещи, и мы пошли к озеру. Игнат, увидев нашу процессию, крикнул в след:

– Ты не балуй там, давай. Без приключений обойдись.

– Полностью с вами согласна. Самой уже надоело встревать в разные истории. Отдохнём немножко, да и подумать мне нужно.

Он кивнул головой.

Накупавшись вдоволь, мы с детьми улеглись на траву. Животные убежали в лес.

– Рита, с нами что теперь будет? – Марк как старший из детей задавал правильные вопросы, беспокоясь о своей судьбе.

– Игнат Петрович должен был выяснить, где ваш родственник живет, Марк. Не волнуйся пока что. Ты сам как настроен? Останетесь у родни? Или мысль бежать в столицу еще не оставила тебя?

– Сестру не оставлю одну. Один я у неё остался. Не могу бросить. Мамка говорила: «Чтобы ни случилось, вы брат и сестра, помогайте друг другу, когда меня не станет». Никто и не думал, что её не станет так скоро.

Он опять загрустил.

– Ничего, Марк, все будет хорошо. Мне ведь в столицу нужно идти, даже если нам не пути, я вас не брошу. С вами пойду.

Дети с надеждой смотрели на меня. Я кивнула:

– Вместе пойдем. Вас пристрою, потом свои проблемы решать буду. Домой всё же вернусь, наверное – почему-то, на глазах навернулись слёзы.

Я повернула к ним голову:

– Не забудете меня? – смотрела на них с грустной улыбкой, словно запоминая их лица.

У Лины сойдёт с щёк детская округлость, черты лица чуть заострятся. Детские, ещё доверчивые голубые глазки, с высоко поднятыми соболиными бровями, обещают свести с ума не одного парнишку. Красивая девчонка вырастет, видно мать красавица была.

Я перевела взгляд. У Марка возле губ пролегла еле заметная упрямая складочка, когда он сжимает рот, ямочка на подбородке становится еще видней. Молодец пацан, вырастет, настоящим мужчиной будет. У меня он вызывал невольное уважение, мужественно переносит тяготы и рассуждает совершенно не по-детски. А самое главное, не боится брать на себя ответственность.

Дети смотрели серьезно, хмуря брови. У Лины скривился рот и из глаз потекли слёзы. Тут уж и я не удержалась. Мы обнялись с ней и ревели в три ручья, вскоре и Марк присоединился к нам. Будущим красавицам и настоящим мужчинам тоже нужно поплакать.

Постепенно наши всхлипы начали стихать. Я утерлась рукавом:

– Ё-моё. И так опухшая, теперь вообще красота писаная.

Лина обняла меня, прижимаясь щекой:

– Ты красивая. И добрая.

Я хмыкнула. Устами ребёнка глаголет истина. Раз так, то умываться и постирать ещё нужно, иначе я потом грязь и зубами не отгрызу. Подхватила Лину на руки и с криком «Держись!» со всего маху прыгнула в воду. Она тоненько пищала. Марк побежал за нами. Мы брызгались, играли в догонялки. Уставшие дети выбрались на берег обсохнуть. Расплетая волосы, я подняла глаза к небу, тихо шепча молитву:

– Господи, не оставь детей без твоей помощи. Пусть у них всё будет хорошо. Пусть у них будет новая мама, которая полюбит их от всей души. Полюбит ни за что-то, а просто такими, какие они есть.

И как-то сердце сжалось. А если… Как много этих «если».

А за себя не буду просить. Я взрослый человек, разберусь как-нибудь. Хранительницу, наверное, здесь просить нужно, а не бога? Запуталась, честное слово. Подняла лицо наверх:

– Я уж к кому привыкла обращаться, к тому и обращаюсь. Не обессудьте уж. А вы там сами разберитесь по инстанциям, так сказать. Главное, чтобы детям помогли.

Я вздохнула и тряхнула головой. И услышала еле доносимый смех сверху. Прислушалась. Послышалось? Конечно, послышалось. Дети задремали на траве, обнявшись. Вот и хорошо, пусть отдохнут. Взяла свой спортивный костюм и наклонилась, окуная его в воду.

* * *

Сосредоточившись на стирке, яростно терла костюм. Вот не могла раньше позаботится? Копоть прочно въелась в ткань, землю с травой тоже не просто удалить. Оставив костюм в воде размокать, разогнулась, окидывая взглядом окрестности. Хорошо-то как. Я даже замурлыкала песенку. Сначала тихо, потом голос набрал свою силу, и полилась песня. От удовольствия я зажмурила глаза, наслаждаясь теплым летним деньком. Очнулась только тогда, когда справа сзади раздалось ласковое: «Красааааавицааааа»

Я резко замолчала. И медленно повернулась.

– Ох, ёпт! – молодой симпатичный паренёк, отшатнувшись, опрокинулся назад и в таком положении, помогая руками и ногами, отползал от меня.

Я даже обиделась. Ну не красавица я, зачем же так реагировать то? Я понимаю, что мой вид сзади и спереди весьмааа отличается.

Парень посмотрел куда-то в сторону. Я обернулась и обомлела, открыв рот. Господи! Это где ж такую красоту выращивают?

Передо мной стоял отряд крепких высоких мускулистых мужчин. У некоторых в руках было оружие – мечи разных размеров. Я прямо застонала мысленно, ну кто меня просил лезть вчера за мёдом. Не могла потерпеть годик-другой. Тааакие мужчины, а у меня вся рожа опухшая. Я прищурила оставшийся целым глаз, разглядывая их.

Они не остались в долгу. Кто-то ухмылялся, кто-то хмурился. Чуть впереди отряда стоял высокий чернявый мужчина, волосы до плеч. Он внимательным цепким взглядом осматривал открывшуюся его взору картину. Между бровями пролегла глубокая складка, губы поджаты, а на подбородке ямка. Я хмыкнула, это здесь мода такая на ямочки?

Кривой неровный шрам слева пересекал бровь, разделяя её пополам, спускался по виску и скуле, заканчивая свой путь в уголке нижней губы. Когда он поджимал губы, шрам слегка натягивался и казалось, что он усмехается.

Не видя перед собой опасности, ребята начали расслабляться. Мечи опустились, началось шевеление в их рядах.

– Местная? – спросил чернявый, хмуря брови.

Я медленно кивнула. Он окинул спящих детей взглядом. Хорошо, что животные в лесу, искромсали бы, пока разобрались что к чему, думала я. Это же машины для убийств какие-то.

В это время из леса вышел Игнат и быстро пошёл в направлении отряда, припадая на деревянную ногу. Между начальниками завязался разговор. Игнат помогал себе жестами, кивая головой. Затем отряд в сопровождении двинулся в селение. Напоследок Петрович обернулся в мою сторону, поднял руку в успокаивающем жесте. Значит свои, можно не бояться. Вот и хорошо. Столичные наверно, которых ждали. А почему пешком-то, думала я, стирая спортивный костюм. В это время проснулись дети. И когда солнце уже начало клониться к закату, мы пошли в селение. Теперь место у костра было занято крепкими мужчинами из отряда и из местных – пару мужиков поавторитетнее. На столе была разложена карта, они склонились над ней, рассматривая и водя пальцем. Спорили, тыкая пальцем в карту, доказывая свою правоту. Люся с женщинами готовили еду на костре.

Мне там точно делать нечего, «со свиным рылом в калашный ряд». Мы с детьми перекусили в доме, и пошли в палисадник. Я развесила свой костюм на ветках невысокого кустарника. Нужно с одеждой что-то решать, у меня только спортивный костюм с парой топов, сорочка и платье, которые дала Люся. У детей тоже выбор не богат. Попрошу ткань и попробую сама сшить, ничего сложного. Жаль только, швейной машинки нет, придётся вручную мастерить.

Знала бы, что попаду неизвестно куда, вцепилась бы в свой чемодан руками и ногами. А у меня там и сарафанчик новый, и сандалики, и косметика. И вообще, когда женщина едет в отпуск, она покупает всё новое. Эх, ведь каждая женщина хочет выглядеть чуточку красивее. Даже если не ищет приключений на свою пятую точку. Я вот нашла по ходу дела. Как говорится, все признаки на лице. Я потрогала лицо, когда же эта опухоль начнет сходить, самой неловко в таком виде появляться перед народом.

Мы с детьми сели на лавку и вели неспешные разговоры. Им было интересно, как живется в моем мире. Я рассказывала, как могла объясняя. Что такое детский сад и школа. Глаза у детей загорелись:

– Одного возраста? И что они там делают?

– Учатся, конечно. Пока дети маленькие, они учатся рисовать, мастерить фигурки разные, гуляют, едят и спят даже. А вечером родители приходят с работы и забирают детей домой.

– Что такое работа?

– Что такое магазин?

А я рассказывала, рассказывала, пока голос не начал хрипнуть. Посмотрела на детей, Лина начала тереть кулачками глаза.

– Спать пора дети. Завтра ещё что-нибудь расскажу интересное.

Мы зашли в дом. Животные ещё не вернулись. Я забеспокоилась. Если утром не придут, пойду искать. Вернутся ночью – столичные шум поднять могут. Всё же опасные животные, говорят. Я широко зевнула, сняла платье, оставшись в сорочке, и бухнулась в постель.

* * *

Утром проснулась от того, что мне тяжеловато. Повернула голову. Марк спал, закинув на меня руку и ногу, уткнувшись лицом в плечо и мирно сопел. Я тихонько погладила его по голове. Вздохнула, освобождаясь от его конечностей и вставая с постели.

Конечно, со временем, я более или менее смирилась с тем, что у меня нет детей. Но иногда, где-то там, в груди сжималось что-то, как пружинка. Можно ли, интересно, здесь усыновлять детей? Нужно спросить у Игната. А дальше что? Мне домой возвращаться, разве разрешат детей с собой взять? Нет, наверное.

Вот и не буду об этом даже думать. У них есть родственники, которые их приютят, и полюбят, и вырастят.

Я умылась и вышла на улицу.

Оказывается, столичные спали на улице, расстелив свои одеяла прямо на земле.

– Люся, а чего она на улице спят?

– Так привычные они. В походах условий то нет. Да и где я такую ораву размещу? Они ночью патрулировали – одни приходят, другие уходят. Вроде спокойно всё, а службу нести нужно.

Она хмыкнула:

– Опухоль-то спадает. Глаз уже открывается. Соседка говорит нужно мёдом намазаться. Там в составе травы всякие и одна из них яд нейтрализует.

Я уже набирала в легкие воздух, чтобы возмутиться. Не могла вчера сказать? Она подняла правую руку в успокаивающем жесте.

– Сразу нельзя. Нужно чтобы хотя бы денек прошел.

Я кивнула. Нужно, значит нужно. Нанесла тонким слоем мёд на лицо. Больше не буду по деревьям лазить. Кому надо, те пусть и лазят.

Переговорив насчет ткани, она повела меня в соседний дом. Переговорив с соседкой, она провела меня в большую просторную комнату, где лежали тюки тканей. Ткани простые из льна, отличались только качеством выделки. Вот тоненькая, словно прозрачная – на сорочку пойдет. Мне не нравилось, что ткани однотонные.

– Красить их можно?

– Зачем красить? И так красивое.

Я задумалась. Нужно покумекать. Мы донесли ткани до дома. Дети уже проснулись. Я выложила ткани на улице, расстелив на столе. Люся предоставила весь швейный материал и дело пошло. Сначала на Лину. Я принялась за дело, украдкой посматривая на столичных. Они расселись по всему периметру двора, лениво переговариваясь и чистя своё оружие.

Чернявый сидел, облокотившись о дерево, подтянув одну ногу к животу и положив на нее руку. Он сидел, прикрыв глаза и хмуря брови. Я украдкой посматривала на него. Вот вроде сидит и никого не трогает, а веяло от него какой-то силой. Не знаю почему, но хотелось смотреть на него. Он открыл глаза и, словно почувствовав мой, взгляд, повернул голову ко мне. А я что? Я ничего. Быстро опустила глаза к шитью.

Марк в это время подходил к другим столичным, с интересом осматривая их оружие. Ребята отвечали ему с улыбками. Давали подержать и потрогать оружие.

Интересно, почему мечи разные? Когда Ромку пригласили сниматься на массовку в кино, мечи были у всех одинаковые.

Я с улыбкой вспоминала, как сидели с Алькой в сторонке и тихо гордились своим другом. Он выделялся среди массовки высоким ростом и широкими плечами. Специально красовался перед нами, широко расставив ноги и, опершись на меч двумя руками, картинно застывал на месте. Девчонки завистливо посматривали в нашу сторону, пытаясь понять, чей же это такой мужественный экземпляр. На моём трюмо стоит фотография нас троих. Ромка посередине, в кольчуге и мы с Алькой, с улыбками до ушей. С тех пор и началось Ромкино увлечение холодным оружием.

* * *

Я вздохнула. Что там дома? Мама Ева переживает наверно и у Игоря Семёновича юбилей скоро, я же спеть обещалась. В районе сердца что-то зашлось. Встряхнула головой. Лучше не думать об этом, не рвать себе сердце. Что меня ждёт? Неизвестность убивала.

Я, наконец, дошила платье для Лины и вытянула перед собой руки с платьем, разглядывая. Цветное было бы лучше – голубое, например, к её глазам. Я отвела глаза от платья, отыскивая Лину, и наткнулась на тяжелый взгляд чернявого. Замерла, глядя на него. Что?

Черные глаза с прищуром внимательно смотрели, словно оценивая. Меня аж передернуло. Брррр. Жутковато.