Глава 40. Часть 1. Долгие разговоры о важном, или Сколько скелетов у нас в шкафу запрятано друг от друга?
Наутро, покинув покои, Го Бохай не обнаружил никого в округе: оказалось, проснулся он довольно рано, настолько, что еще ни одна птица не решалась петь. По-видимому, и Минь-Минь сейчас отдыхала. Потому, приведя себя в порядок, Го Бохай отправился на прогулку.
Лишь пройдя маленький мостик с озерцом и величавый сад госпожи, наставник обратил внимание на приоткрытые двери зала знаний. Маловероятно, думал он, что в такое время там находится У Чан, ведь вчера наследник до глубокой ночи развлекал своим обществом созванных гостей. Однако, заглянув внутрь, наставник удивился. Сидевший спиной ко входу усердно что-то писал, вычеркивал и бормотал себе под нос. Казалось, ученик был сосредоточен и его ничем было не отвлечь, как вдруг он, не оборачиваясь, позвал:
– Учитель!
Го Бохай улыбнулся:
– А тебя не проведешь, спиной все чувствуешь. – Он подошел к столику. – Чем ученик занят? Обычно он просыпается позже всех в поместье, если не в городе.
Немного помявшись, У Чан неуверенно пододвинул учителю исписанный иероглифами лист. Каллиграфия наследника клана была на том же уровне, что и у хорошего чиновника: ключи иероглифов уставного письма[21] были выведены им по всем правилам, без единой помарки или ошибки. Правда, работе недоставало аккуратности: строка тут, строка там, а в середине листа – большие капли туши.
Увидев написанное, Го Бохай покачал головой. Эта картина натолкнула его на мысль о сложности и непредсказуемости характера наследника. Все, что бы ни попросил учитель, У Чан выполнял идеально, с поистине чиновничьей въедливостью. Но если наследнику нужно было сделать что-то, не связанное с Го Бохаем, он тотчас превращался в ленивого неумеху.
– С момента, как я покинул столицу Лунъюань, – с волнением заговорил У Чан, – я начал изучать распространенный на Востоке стиль семислоговой поэзии ши[22]. Господин Мэн довольно силен в ней, а вот я мало что понимаю. Пятисловные четверостишия мне легче даются. И когда мы виделись в последний раз, он попросил меня написать хоть что-то для будущих обсуждений, однако за всю ночь я так ничего и не смог сделать. Видимо, это не мое…
Усевшись напротив, Го Бохай спросил:
– За всю ночь ты и глаз не сомкнул?
Ученик опустил взгляд и, помедлив, ответил:
– Я и не пробовал, даже не хотел.
Го Бохай прищурился, всматриваясь в сребровласую макушку наследника, и ничего не ответил. Тишину нарушал лишь звук, с которым кисть из беличьей шерсти бесцельно елозила по бумаге, рисуя незамысловатые каракули.
Ночь Го Бохая тоже была непростой. На мгновение он со смущением вспомнил бурю эмоций, что охватила его прямо на глазах Минь-Минь. Чего теперь бояться больше: жутких снов из-за разрушенной печати Забвения или моментов, когда последствия этих самых снов в виде сильных чувств окажутся выставлены напоказ?
Го Бохай заправил за ухо прядь волос, подвернул длинный рукав цвета рассветного неба и вздохнул:
– Я знаю строчку из одного: «Год окрасил в зеленый ветер, пришедший с востока. Весною путник тоскует сильней на чужбине далекой»[23].
У Чан усердно принялся выводить каждый ключ иероглифа, однако на «весною путник тоскует» вдруг остановился.
– Учитель, выходит… Это же одна из интерпретаций истории о судьбоносной встрече двух душ у персикового дерева?
Именно той истории, которая когда-то полюбилась пятилетнему мальчишке.
Го Бохай молча кивнул и закрыл глаза, погрузившись в свои мысли. Они с У Чаном часто сидели так: воспитанник выполнял задания, наставник бродил в закоулках своего сознания, изредка размыкая веки, чтобы посмотреть, чем занят ученик, и ободряюще улыбнуться ему. Наследник провел час – не меньше – в размышлениях над двумя записанными строками. Уже послышались звуки пробудившегося двора, а У Чан все не мог продолжить стих.
В двери зала знаний постучали, нарушив хрупкую идиллию, и вошли. Необычайно улыбчивый слуга сообщил:
– На гору Хэншань поднялся гонец, он желает передать новость лично вам, господин Го. – Произнося это, слуга выглядел настолько счастливым, что казалось, известие, принесенное гонцом, касалось его бренной жизни. Не успел Го Бохай уточнить, откуда прибыл посыльный, как услышал: – Новость из самой обители Опустивших головы долины Шутянь[24]!
Наставника словно ураганом подхватило, он помчался прямо к выходу. Ученик поспешил было за ним, но его остановили:
– Я скоро вернусь.
В сопровождении слуги Го Бохай чуть ли не бегом достиг приемного зала и там столкнулся с двумя достопочтенными – главой и госпожой У. Первый молча восседал на своем месте, а вторая ходила кругами вокруг молодого гонца. Оно и ясно: приехавший передать известие из монастыря, куда должен направиться каждый избранный для становления богом, совсем не походил на того, кому можно доверить важное дело. Он был юн для далеких путешествий – лет четырнадцати, не больше.
С одетого в белые, как у монахов, ученические одеяния пот стекал ручьем.
– Ты точно из долины Шутянь? Именно той, что далеко на Юге? Знаешь, что с тобой будет, если ты что-то напутал? Не похож ты на южанина: кожа слишком светлая и ростом – каланча!
– И-извините, госпожа, Линь Цин правда не похож на южанина, – отчеканил юноша. – Госпожа просто не знает, что старший господин Линь родом с Запада! Линь Цин весь в отца! Цветом глаз, носом… Вот, даже родинка на руке, как у него!
Женщина шлепнула его по руке. Она не унималась:
– Уроженцам Запада также не свойственен такой рост! Кто тебя направил к нам? Назови имена всех, кто думает, что это смешно – подшучивать над домом У!
В этот момент в диалог встрял Го Бохай. Обратив внимание на узоры на подоле гонца, напоминавшие горные массивы в тумане, он произнес:
– Он действительно из обители Опустивших головы.
Отойдя на пару шагов, госпожа У пробурчала:
– Если это так, чего стоишь? Быстрее прочти!
В послании ничего особенного не было, лишь приветственная речь и просьба некоего владыки Туманного хребта: молодой господин У должен прибыть до начала Праздника драконьих лодок. Ни имени отправителя, ни имени адресата. Госпожа заглянула в письмо и, увидев на лице наставника смятение, выпалила:
– Умом тронулись? Как это так… до Праздника драконьих лодок всего двадцать с небольшим дней! А до границы Севера и Юга – месяц пути, может, чуть меньше, если выбрать самую короткую дорогу!
Юноша, назвавший себя Линь Цином, дополнил содержание письма:
– Владыка попросил, чтобы вы отнеслись к его словам с большой серьезностью. В Праздник драконьих лодок долину Шутянь затягивает густой туман, по пути люди нередко теряются и пропадают без вести, отправиться на их поиски выйдет, лишь когда ясность небес снизойдет до земли. Не стоит недооценивать сказанное, густой туман – любимое время нечестивцев.
На этот счет Го Бохай знал еще кое-что: время, когда долину покрывало молочно-нефритовым туманом, было не просто так любимым для всякой нечисти. Каждый раз с появлением густой дымки расположенный на территории Шутянь барьер, ведущий в загробный мир и мир демонов, ослабевает. Мелкие демоны, словно злой рой шершней из потревоженного гнезда, отправляются на поиски разрастающейся бреши. В Праздник драконьих лодок особенность долины играет им на руку.
– Это точно злая шутка какая-то! – махнула рукавом госпожа У. – Это все не просто так, верно? Тебя умышленно прислали столь поздно, чтобы избранные господа с Юга-Запада первыми прибыли на территорию… как его там?
– Т-туманного хребта? – помог Линь Цин.
– Да! Как нам достичь обители Опустивших головы к указанной дате, когда это просто физически невозможно?!
Раздосадованная пониманием, что никакого, даже магического способа успеть нет, она схватилась за голову. Выглядела госпожа скверно, будто бы сейчас набросится и вцепится в гонца, из-за чего юноша отступил поближе к выходу. Глава У обратился к ней:
– Жена, успокойся. – Тембр голоса мужчины напоминал самые низкие ноты гуциня. Стоило ему заговорить, и завороженные люди умолкали, прислушиваясь. – У Севера с Юго-Западом нет конкуренции, да и с Востоком тоже. Нам уже хватило беспорядков на границах из-за этого ошибочного суждения во время церемонии Посвящения. Не поддавайся скверным мыслям. Если кто и прибудет в обитель раньше У Тяньбао, то в этом не будет ничего страшного. Однако добраться к назначенной дате и правда невозможно.
Все погрузились в раздумья. Го Бохай убрал письмо и обратился к Линь Цину:
– Значит, прибудем позже.
Гонец никак не изменился в лице. Ничего не сказав, словно такого ответа он и ожидал, Линь Цин отдал поклон и без лишних вопросов удалился. А вот госпожа не знала, что и думать:
– Но… Н-но как…
– Уважаемые, в письме и речи не шло о том, что мы не можем прибыть в другой день.
* * *
Разговор не занял много времени. Не прошло и получаса, как Го Бохай уже возвращался в зал знаний. Приблизившись, он вдруг услышал, что У Чан с кем-то спорит. Его громкий злой голос звучал отчетливо даже через закрытую дверь:
– Ты меня отвлекаешь! Как назойливая муха, жужжишь всю ночь над ухом… Уйди!
Го Бохай, поразмыслив, решил, что собеседником воспитанника мог быть Бань Лоу – единственный, с кем У Чан мог скандалить сутки напролет по любому вопросу. К тому же на гору Хэншань юного господина Бань могло привести неожиданное известие от того же гонца. Тем не менее, зайдя, наставник не обнаружил никого, кроме ученика, который резко замолк.
У Чан сидел спиной к вошедшему, но неожиданно и так знакомо для Го Бохая позвал:
– Учитель!
Словно его кто-то предупредил! Го Бохай сел рядом и уже намеревался спросить, с кем тот так жарко спорил, как опережающий вопрос наследника сбил его с толку:
– Что-то не так с известием из долины Шутянь?
У Чан выглядел взволнованным, и его переживания могли бы показаться вполне естественными, если бы не тот факт, что еще до отъезда Го Бохай посвящал воспитанника в истинное предназначение обители – монастыря Опустивших головы на Туманном хребте в долине Шутянь, а избранные господа в своем долгом путешествии постоянно обсуждали, как будут жить и что будут делать там.
В обители Опустивших головы круглый год с раннего утра и до поздней ночи непосильными трудами оттачивается мастерство воспитанников самого владыки Туманного хребта. Жизнь каждого далеко не легкая. Слухи об их способах совершенствования ходили довольно пугающие: подъем на рассвете для тренировки ясности ума; медитация под падающими водами горных ручьев и купание в обжигающе горячих источниках для закаливания воли; наказание в виде дословного пересказа «Книги пути и достоинства»[25] во время битья палками для укрепления нравственности – все это лишь малая доля того, что приходится переживать послушникам монастыря. Те, кто даже не осмеливается посмотреть в сторону Туманного хребта, любят говорить: «Воспитанники там мрут, как мухи по осени».
И все же истинное предназначение обители иное. Первые смертные, вознесшиеся по воле Небес, проживали именно в долине Шутянь, а те, кто их знал, запечатлели этот момент в записях и стали называться старейшинами-летописцами. Та самая четверка, что долго путешествовала с избранными. По легенде, и сам владыка Туманного хребта носит титул небесного чиновника. Когда же монастырь отстроили, он стал сердцем духовной энергии в Поднебесной и пристанищем для будущих богов.
Откликнуться на приглашение владыки Туманного хребта – обязанность каждого избранного, кто не сошел с пути вознесения.
Го Бохай посвятил воспитанника в планы, касающиеся предстоящего отъезда. Когда закончил, У Чан подал ему исписанный лист бумаги и растянулся на полу со словами: «Значит, опять в путь».
Наставник опустил глаза на написанное:
Го Бохай прочитал про себя и, не зная, правильно ли он понял одну из строк, обратился к воспитаннику:
– Вы знакомы?
У Чан бросил быстрый взгляд в угол потолка.
– Ни много ни мало более полугода.
Тем временем в самой темной части зала знаний что-то зашуршало, будто бы мышь завозилась. Го Бохай медленно положил лист на стол. Появившаяся на его лице незнакомая У Чану холодная улыбка смутила наследника, и тот подскочил, покрытый мурашками.
Следом же наставник поднялся и в сторону, откуда исходил шорох, замахнулся рукой, как если бы в ней было что-то наподобие кнута. Вот только он ничего не держал. Выглядело это довольно странно, но все же из потолочного угла внезапно бухнулась на пол обмотанная веревками туша! Черный «мешок» длиной почти что под шесть чи[28] заворочался, как земляной червь, однако освободиться у него не получалось. Вдобавок сверху его придавливал сапог.
– Пустить бы тебя собакам на корм, да только ты же ничего не почувствуешь! – Го Бохай беспощадно пнул тело.
– Ну-ну, попрошу! Может, и не почувствую, вот только моих одеяний тебе не жалко? Между прочим, бесценный шелк!
Го Бохай пнул еще сильнее и недовольно пробурчал:
О проекте
О подписке