Отпуск Лена Савина заслужила. Девять месяцев подряд ей приходилось изо дня в день, в том числе по воскресеньям, находиться в рабочей форме. Отсутствие графика не умаляло напряженности труда. Но все окупилось.

Цифра "девять" была ее цифрой, которая, похоже, и повлияла на благополучный исход событий. Получилось, что галерею свою она не просто открыла, а по-своему родила.

Спонтанную идею открыть картинную галерею подбросил бывший муж. За шестнадцать совместно прожитых лет он достаточно хорошо изучил эту женщину, чтобы смело давать ей советы. После давнего развода им удалось сохранить цивильные отношения – без особого тепла, но с искренним уважением к жизням друг друга. И когда Лене не хватало решительности для какого-либо серьезного шага, она советовалась не с подругами, а с ним, с Игорем.

– Слушай, я тут покумекала и задумала открыть свое дело. А поскольку с бизнесом я на "вы", мне бы хотелось обойтись без сугубой торговли. Может, мастерскую по ремонту одежды? Позвала бы Иру, она профессиональная швея, а я бы творческие идеи подавала – допустим: как из старой юбки сделать новую, или из платья, вышедшего из моды – новинку сезона. Я ведь тоже шью неплохо, если ты помнишь.

– Помню. Особенно на руках. У меня до сих пор на синем джемпере тобой отреставрированная дырка… нет, петля – как новая.

– Ох, приятно! Значит, я продолжаю жить в твоем сердце?

– Ну, в джемпере – точно, – уклонился Игорь на всякий случай. – Знаешь, что? Тем не менее, не твоя это стезя. Хочешь совета, я тебе его дам и сильно прошу взять. Можешь даже считать, что я этого требую – на правах близкого человека.

– Интересное начало, интригующее. Я вся – одно большое ухо, как говорят мои друзья-немцы.

– Только сразу не реагируй. Просто выслушай. А выскажешься, когда идея будет оглашена.

Игорь слыл блестящим адвокатом, и в нем давно сидел Цицерон. В свое время этот его дар и произвел на двадцатилетнюю Лену неизгладимое впечатление. Она заслушалась руладами его речей в первый же вечер их знакомства. Игорю не помешало даже волнение, обуявшее его, когда Лена, в которую он сходу влюбился, оказалась на расстоянии вытянутой руки.– Так вот. Ты продаешь машину.

– Как?

– Стоп. Мы договорились, что теперь ты – не ты, а одно больше ухо.

– Да, извини.

– Аргументы "за" и "против" – только после воодушевленной речи оратора. На вырученные деньги ты снимаешь помещение в центре – небольшое, но уютное. Приводишь его в порядок при помощи твоей кипучей энергии и декорируешь со свойственным тебе вкусом. Звонишь твоему и нашему старому другу и всегда молодому человеку Малютину и отбираешь из его работ пятнадцать-двадцать штук, включая поделки из папье-маше. И, после некоторых приемлемых для тебя усилий, как то: подготовка прайс-листа, печать билетов и проспектов, обзвон всех, кого не лень, и так далее в этом духе, ты открываешь свою галерею.

– Господи, Игорь, у меня похудеть никак не получается, а ты – галерею!

– У тебя есть для этого все: друзья-художники, образование, коммуникабельность, художественный вкус, чувство стиля и меры и, в конце концов, женский шарм. Да, чуть не забыл – еще ты располагаешь той необходимой хваткой, без которой ни одно дело на ноги не поставить. Что примолкла? Не нравится мое выступление? Недохвалил?

– Да… Нет слов. Вот зачем ты остался в моей жизни. Чтобы я могла время от времени примолкнуть. Слушай, ты так доходчиво и легко преподнес, что я как-то и вправду прониклась этой смелой идеей. Даже представила, как эти несколько лучших работ Малютина будут расположены! И что внешняя стена будет до полу стеклянной. Игорек, не зря я тебя кормила минимум два раза в день!

– Подожди, это еще не всё. Ты ведь меня не только кормила. – Голос Игоря загустел и прозвучал на тон ниже. – Лена, за этой стеклянной стеной ты сажаешь своего приятеля… забыл имя… ну, того, что вышивает…

– Славу?

– Да, Славу. Сажаешь так, чтобы его было видно. Он сидит у тебя хотя бы три часа в день и вышивает себе на здоровье, время от времени кидая через стекло на улицу отрешенный взгляд увлеченного творца и сопровождая свое таинство радушной улыбкой. Холст его расположен таким "макаром", что завороженному прохожему хочется заглянуть – а что же там-то? Прохожий входит – и ты процветаешь, очень скоро. Максимум полгода – и ты в порядке. Новую машину не гарантирую, да ты ведь и не слишком охвачена страстью к рулю.

– Слушай, я потрясена. Ты когда все это придумал?

– Долгими, томительными ночами, мечтая о тебе, – засмеялся Игорь. – Ладно, не обольщайся. Если серьезно, мне это в голову влетело мгновенно. Как озарение. Не реализуешь идею, разговаривать с тобой не буду. Ты меня знаешь. Я бываю жестким.

– Бываешь… Ой, надо обдумать. Примериться. А вдруг денег не хватит?

– Продашь кольцо и колье, что я тебе дарил. Всё равно перестала носить.

– Что ты! Это же память.

– Память у тебя, смею надеяться, в душе и в нейронах мозга. А вещь должна служить человеку.

– Ох, Игорь, Игорь… Я подумаю, – произнесла Лена, зная, что оратор, в процессе разговора обратившийся в оракула, прав, как всегда. Хотя бы потому, что Лена на удивление быстро прониклась его идеей, в которой не было ничего парадоксально-нелепого.

То ли дар Игорева слова так внушительно сработал, то ли он и впрямь изучил бывшую жену до мозга костей, но воображение Лены стремительно подхватило брошенный "мяч" и с виртуозностью Лионеля Месси принялось упражняться с ним, втайне ликуя. Червь сомнения лишь робко поднял голову.

– Игорь, а если проект провалится?

– Когда провалится, тогда и будешь думать, что делать дальше.

– Здравствуйте! Тогда поздно будет думать.

– Во-первых, думать никогда не поздно. Во-вторых, это не столь рискованный проект. А в третьих, в случае провала, во что я не верю, беру амортизацию на себя. На этой оптимистичной ноте позвольте откланяться, ибо мне уже пять минут, как некогда.

– Да-да, извини, беги. Спасибо тебе! Буду думать.

– Лучше сразу действуй. Я вместо тебя уже полпути прошел. Помнишь, кстати, что Володька подарил жене, с грандиозной надписью? Кувалду, на которой выгравировал: "Куй, любимая"!

– Игорь! Я начинаю жалеть, что мы развелись. Ты сегодня в изумительной форме!

– Спасибо, Ленк, ты никогда не скупилась на похвалы и ласки. Все, отбой. До связи. Сегодня же звони Малютину и Славе!

– До связи.

Она многим была ему обязана. Ребро Игоря оказалось прекрасным исходным материалом, из которого он, сообща с природой и Богом, смастерил из Лены Женщину. Но расстались они все-таки, расстались… Потому что оба были честными людьми, а брак их превратился в рутину. Он – педант, до занудства. Она – натура творческая, импульсивная. Зачем мешать друг другу двум цивилизованным мирам?

Мысль материальна. Решившийся на низкий старт обретает дополнительный ресурс. Как в песне Розенбаума: "С низкого уходишь быстрей". И Лена рванула так, словно ее наскипидарили в самых действенных местах. Игорь, четко сформулировавший программу, впечатал ее в "план" Вселенной.

Она подошла к зеркалу и придирчиво стала в себя всматриваться. Открытое лицо, волнистые белокурые волосы, выразительные брови, огромные серые глаза в темных ресницах, еле заметные морщинки в уголках глаз, волевой рот с припухлой нижней губой – ну, да… есть данные для успеха. Игорю верить можно. И если не сейчас, то когда? Активный возраст тоже не безразмерный… Идет год Быка. Надо взять его за рога! Лена улыбнулась и подмигнула себе.

Недавно отремонтированная машина ушла хорошо. Помещение с той загаданной стеной нашлось довольно быстро. Малютин, артистично вскинув бровь, стремительно отобрал и с радостью предоставил картины и огромную вазу цвета шампанского из папье-маше. Типография в Туле не задрала цену. А Слава, мало кому показывавший свои уникальные работы, с отчаянием эксгибициониста сел перед стеклом в позицию и не позволил себе смущаться, когда его разглядывали любопытствующие. Он понукал сам себя, напевая одну из любимых песен: "Оглянись, незнакомый прохожий, мне твой взгляд неподкупный знаком…", чем сильно веселил Лену, любившую эту песню не меньше.

Из нее получилась вдохновенная галеристка. Игорь – как в воду глянул. Наверное, он все-таки продолжал ее любить. Во всяком случае, бывший муж смотрел на Лену во время первой презентации, как минимум, с отеческим восхищением. Она отвечала благодарными флюидами.

Ее консультировали друзья-артисты Малютина и друзья друзей. Она обнаружила талант общения и в два прихлопа-три притопа обросла нужными связями. В долгах, как в шелках, она, наконец, похудела и выглядела превосходно. Доза адреналина сверкала в глазу и сияла на коже.

Ира превзошла самое себя и сшила для подруги на первое время два самых важных наряда: элегантное, кораллового цвета платье для презентаций, с открытой спиной, и деловой костюм-тройку, универсального цвета "беж", который Лена удачно комбинировала, оставаясь довольна своим обликом каждый день. Когда взгляд на себя в зеркале блуждал или тускнел, она демонстрировала мастерство аксессуара, дополняя образ выразительным шарфом или приколотым к лацкану жакета замысловатым цветком из материи.

Она нашла себя в новом деле настолько, что ее галерея за полгода вторглась в десятку самых посещаемых, а ей самой предложили фотосессию в Мюнхене, с подачи немецкого слависта, Рихарда, с которым она дружила еще со времен студенчества в институте Мориса Тореза. Профессия переводчицы пригодилась ей в совершенно иной плоскости. Владение двумя чужими языками умножило предоставленные шансы, и ее посетителями стали чопорные немцы, остроумные англичане и даже один дирижер из Австрии, говорящий на шести языках и прежде всего – на языке любви к искусству.

Фотосессия в Мюнхене, черно-белая, по настоянию фотографа, исповедующего отказ от цвета в угоду контрасту и светотени, стала для Лены событием. Из трехсот фотографий выделялись три снимка, где она выглядела не просто звездой, а таинственной, глубокой, цельной, артистичной и манящей женщиной. Может быть, она такой и была, просто жила, не зная об этом?

Если учесть возраст, в который она вступила – сорок три года, – то новый период стал апогеем ее жизни. И пускай доход от мероприятий все еще оставлял желать лучшего, свои дивиденды в виде тонуса и самодостаточности она уже получила. Но если бы только это!

Благодарный ей Славик, одним прекрасным днем, когда солнце заливало собой галерею, продал свою картину, выполненную в неподражаемой манере и необычной технике, за невероятную для него сумму в семь тысяч долларов и поделился с Леной сверх положенного по контракту.

– Дорогая Лена, – сказал он с той самой улыбкой, что щедро бросал прохожим на улицу, – ты подарила мне приключение, дала мне такую возможность, и я хочу тебе тоже подарить… отпуск. Ты давно рвалась на Канарские острова. Сделай это! Я вношу свою долю, семьсот долларов и прошу не отказываться. Давай, осваивай, Канары, они нам пригодятся. Рынок сбыта, как-никак.

– Слава, милый, это же много! Ну, ты даешь..Правда, мне кажется, туда один только билет столько стоит… Но отпуск мне действительно дико необходим.

– Вот и определились. За галерею не волнуйся, беру на себя. Только оставь указания – куда, чего, сколько…

– Справишься, честно? Ты же считать не умеешь, настоящий художник не от мира сего…

– А я калькулятором воспользуюсь!

Дают – бери, бьют – беги. Никем не опровергнутое правило Лена уже проверяла на собственной шкуре в обеих ипостасях. Почему бы текущий год не сделать годом Канар? Срастается каждая деталь в сложившейся канве. А главное – есть, на кого оставить дело. Славик не зря вышивал уникальные картины бисером. Его скрупулезность и усидчивость внушали доверие.

Немец Рихард на протяжении жизни исполнял для Лены роль палочки-выручалочки. Еще будучи студентами, они пришли к выводу, что романтическое приключение им не грозит, а вот на нежную дружбу оба могли бы с легкостью претендовать. И таки претендовали.      Привыкшая готовиться к событию тщательно, Лена позвонила в Мюнхен.– Рихард, привет! Как успехи?

– О, привет, красавица! Спасибо, все идет, идет… А у тебя?

– Жаловаться – тяжкий грех, а мне так особенно. Галерея не простаивает. Недавно продала картину, удачная получилась сделка. Я, впрочем, звоню по делу, так сказать.

– Говори!

– Ты был на Канарах?

– Был, пять лет назад. А что?

– Понравилось? Там какой климат?

– Очень понравилось, и климат больше всего. Но я был только на одном из семи островов.       Говорят, он – наиболее интересный.

– Какой, скажи? Я хочу туда в отпуск полететь.

– Гран Канария, самый южный и довольно большой. А там местечко Пуэрто Моган.

– Спасибо, Рихард. Послушай, у тебя там знакомых не образовалось?

– Да как тебе сказать… Нет, но я попробую поговорить с приятелем, у него там яхта стоит, и он наверняка кого-то знает. Ты хочешь снять апартаменты?

– Ну, да. Думаю, так будет экономичней. Отель я не потяну, а в дешевый не хочется. Знаешь, несостыковка потребностей с возможностями.

– Понимаю, Лена. Позвони мне завтра вечером, о кей?

– О кей. Спасибо, Рихард!

– Пока не за что…

Мысль – действие – результат. Эта невычурная цепочка сложилась в пользу Лены, как подтверждение того, что она сделала правильный выбор места и действия. Канары не просто поманили, а зазывали всем, чем владели: Атлантикой, пляжами, пальмами, экзотическими фруктами, климатической особенностью, а сверх того – тем, что немцы лет сорок с хвостиком назад облюбовали и освоили эти острова, где теперь немецкий язык господствовал почти наравне с испанским. Стало быть, арсенал Лены позволял ей не монотонный отдых в отеле, а полноценное знакомство с новым для нее миром природы, людей и культуры. Язык не только до Киева, но и до Пуэрто Моган доведет. Стоит лишь им пошевелить.

Первого числа будоражащего месяца апреля Лена приземлилась в промежуточном пункте своего путешествия – в огромном аэропорту Мюнхена, где жил Рихард.

Весна в Германии уже вошла в силу, и об этом всегда прекрасном событии возвестила Лене сухая бетонная посадочная полоса. Светило солнце, билось сердце, хотелось напевать.

Спускаясь по трапу, Лена засмотрелась на альпийский пейзаж и оступилась левой ногой, что с детства для нее означало прибыток удачи. Не помешало бы – ведь она пустилась в путь, не забронировав никакого отеля. Рихард заверил – по прилете они вместе позвонят некой даме, живущей несколько лет на Гран Канарии, и та все устроит. Не зря же она русская по национальности, как и Лена. Экая удача! А тут еще и левая нога – так что жди следующей порции.

Бюргерское, баварское брюшко Рихарда Лена выхватила из толпы издалека. Такие животы отращивают почти все любители немецкого пива. Но предметом гордости Рихарда это место не являлось. В его облике превалировали усы а-ля Сальвадор Дали. Уход за усами заменял Рихарду хобби. Когда он по утрам скреплял пенкой их кончики и подкручивал наверх, у него неизбежно поднималось настроение. Если бы не этот утилитарный эффект, Рихард, возможно, давно бы побрился: ленца в его характере все-таки присутствовала. Без усов вся нагрузка падала бы на брюшко. А так усы отвлекали и уравновешивали облик забавного, коренастого холостяка.

– Лена! Тебя не узнать. Привет!

– Минус десять кило, сама удивляюсь.

– А ты и пухленькая была прекрасна.

– Не знаю. Это все – на любителя, так сказать. С медицинской точки зрения, теперешний мой вес мне больше подходит.

– Ну, что – по пиву?

– Тебе отказать трудно, старик, – вздохнула Лена артистично.

– У нас времени много. Ты улетаешь в пять пятьдесят утра, извини. Зато всего сто марок – и ты на Ла Пальме.

– Это где? Ты куда мне билет забронировал? На Канары ведь просила…

– Это и есть Канары. Семь островов, Ла Пальма – самый зеленый и очень красивый. Оттуда доплывешь на пароме до Тенерифы, одну ночь там передохнешь и утром третьего числа поплывешь себе на Гран Канарию. Часа полтора открытого океана – прекрасно. Уверен, что в тягость тебе этот план не будет, я сам так делал, и получилось замечательно. Особенно с учетом того, что ты первый раз туда собралась. Каждая деталь будет в новинку. Ты же всегда умела ценить мгновение.

– Да… А если несостыковка где-то?

– Нет, рейсы паромов регулярные, прилетаешь ты утром, так что везде успеешь. Ла Пальма маленькая. Возьми рейсовый автобус, прокатись и двигай дальше. Не бойся, там не джунгли. И немцев полно. Если что, скажи, что ты – любимая галеристка Гельмута Коля.

– Рихард! Тогда ты – любимый славист Михаила Горбачева!

– Ну, вот и определились. Дружба – фройндшафт, – захохотал Рихард, и его завинченные усы взлетели к вискам.

Мюнхен буржуазно благоухал. Чистый, несколько чопорный, в цветах на окнах домов и на ратуше, в кружевах белоснежных занавесок, в булыжниках мостовых, в запахах свежей выпечки и молотого кофе знаменитого кофейного магазина «Дальмайер», в роскошных витринах ведущих домов моды, в баварской атмосфере добродушия, город казался Лене городом-курортом, где нет приюта душе трудоголика. Где поджаренная на гриле сосиска и кружка янтарного пива, стоящая перед Леной на деревянном столе в пивной, олицетворяет собой тихое сиюминутное счастье. Да еще рядом с другом студенческих лет. Вот уж действительно – спасибо упомянутым Колю и Горбачеву за то, что подняли «железный занавес». Видеть мир – неотъемлемое право гражданина каждой страны. И как мы раньше жили? Какие там Канары…

Рихард сделал для приезда Лены все, что было в его силах, начиная с приглашения и оформления бизнес-визы на месяц. Его связи простирались далеко за пределы Германии.

Они виделись недавно в Москве и сэкономленное на пространных разговорах время использовали теперь в Мюнхене – для посещения трех заметных галерей, дабы Лена могла подглядеть, как ведут нехитрый бизнес немецкие ценители искусства – вдруг пригодится.

Рихард, время от времени подкручивающий свои выдающиеся усы, сходил за художника, но от общения уклонялся. А Лена познакомилась в одной из галерей с хозяйкой по имени Ясмин и спонтанно предложила ей выставить у себя несколько работ российских художников. Но утонченная и стильная Ясмин, похожая на Жиль Зандер, пропустила имена художников мимо ушей, живо воскликнув:

– Москва – это моя мечта! И Санкт- Петербург… Вот мои координаты – давайте держать связь.

– Непременно, – согласилась не менее возбужденная Лена.

Рихард предложил зайти в Пинакотекку, но поскольку искусство уже лезло у Лены из ушей, идею она мягко отвергла.

Вечером, у Рихарда дома, Лена вошла, наконец, в контакт при помощи телефона с той самой русской, что жила на Канарах.

Женщину звали Инна. Она была на пять лет старше Лены, на порядок бойче, и уже в начале разговора предложила перейти на «ты».

– Мне Рихард всё объяснил, так что не волнуйся. Меня можно считать старожилом, я тут уже десять лет живу. Я прозондировала почву, завтра мне отзвонят по поводу апартамента. На крайний, совсем крайний случай, остановишься у меня, но ложе будет почти Прокрустово – только у меня под боком.

– Инна, мне не хотелось бы стеснять… – сочла нужным сказать Лена.

– Да ладно! Свои люди. Ерунда все это. Ты же не навечно сюда. На сколько дней-то?

– На две недели – максимум.

– Ясно. Значит, завтра будешь? Запиши телефон мой и позвони, когда приземлишься. У меня машины нет, но я попрошу друга тебя встретить. Слушай, а ты замужем? – спросила Инна неожиданно.