Михаила Ивановича вдруг осенило: «Не поспей я вовремя, он бы убил и Вику, как свидетеля. Как же я старый дурак до этого не додумался. Нет, парень, тебе не скорая нужна, а большая потеря крови. Пусть твоя болезнь тебя и накажет». Он взял парня за плечи. «Дай посмотрю рану, – говорил он, а сам переместил свои руки к его ушам и с силой приложил его затылком о металлический уголок печки. Парень затих, а по печке побежал кровавый ручеек. Заглянул в расстегнутую сумку, где действительно было много денег и всяких украшений. Деньги, перевязанные резинками, были наши и «чужие». Полотенцем, которое висело у рукомойника, он вынул несколько пачек знакомых купюр, опустил их в пакет, лежащий на столе, а сумку закрыл этим же полотенцем. – Ладно, Катюша сама выбрала себе эту дорогу. Но за что все это Вике? – говорил он вслух, а на глазах были слезы. – Как девчонка переживет такое унижение? Не сломается, справится ли?» Он, переворачивал табуретки и, вкладывая пистолет в руку приезжего, не сразу заметил в проеме двери свою супругу, и продолжал тихо сокрушаться. А заметил, когда Мария Никитична тихо оседала на порог с широко раскрытыми глазами.

– Маша, Машенька, – плакал Михаил Иванович навзрыд, звал он жену, пока не понял, что она не дышит. – Господи, за что? За что нам такое страшное наказание? Он брел по поселку, как пьяный. Слезы застилали глаза, и он шел, как в тумане. – Степан Кузьмич, у Катюшки в доме беда. Там в доме все мертвые и машина чужая, – говорил он участковому. – Помоги мне, один я не справлюсь. Там и Маша моя. Удар ее хватил, как все это увидела, а мне еще Вику найти надо.

Участковый вызвал наряд из городка, дальше помогли соседи, а Михаил Иванович, найдя внучку в домике лесника, тем временем успокаивал ее. Она свернулась калачиком на кровати, укрывшись старым полушубком. Ее била не то нервная дрожь, не то озноб.

– Как ты, лапушка? – спросил дед дрожащим голосом. – Ты не переживай, я сохраню все в тайне. Время лечит. Я тебе вещи принес из дому.

– Я на пруду была, только эту грязь, деда, никакой водой не смыть. Прости меня, – она обхватила деда за шею, как в детстве и, положа ему свою голову на плечо, горько заплакала. – Такое клеймо теперь на мне. Я сама себе противна. Мне жить не хочется. Как там мама?

– На кого ж ты меня одного оставишь? Тебе, лапушка, жить надо. Нет больше Катюшки с Василием, но и подонка этого больше нет. В город его увезли. Ты не думай об этом. Я кроме трупов в доме ничего и не видел. Только у нас еще одна беда. Сердце бабушки не выдержало всей этой картины. Нет больше Марии Никитичны.

– Как нет, деда? Зачем она туда пошла? – Вика опять заплакала. – Почему я не послушала бабушку и не пошла сразу за тобой? Ты бы обязательно помог нам всем со своим ружьем. Это я во всем виновата, – всхлипывала она.

– Кто же ее знает? Не дождалась тебя и пошла. Осиротели мы с тобой, – говорил дед, смахивая слезы. – Он приехал их убивать и забрать добро, которое они охраняли или присвоили. Я толком и не понял, но сумку с добром видел. Нам с тобой в поселок нужно идти, лапушка. Степановна во всем поможет, подскажет. Похороны завтра. Ты переоденься, да волосы подбери.

Они долго сидели, крепко обнявшись и горько плача, пока за ними не приехал участковый со следователем из города. Вместе вернулись в дом, где произошла трагедия. С них сняли показания и отпустили домой. Троих хоронили всем поселком на следующий день. Такой трагедии за всю его бытность не было. А после похорон, Михаила Ивановича оставили под домашним арестом до окончания следствия. Всю неделю, убирая в доме матери, Вика постепенно выбрасывала все, что напоминало о случившемся. Можно было управиться и за пару дней, но она не могла оставить деда одного и ходила следом. Дед каждое свое утро начинал с дома дочери. Приходил туда, сидел на низком табурете и молчал, уставившись в одну точку. Обыск, устроенный в доме в первый день, ничего не дал, а вот Вика, убирая, нашла в холодном поддувале двадцать тысяч рублей среди золы и тонкую золотую цепочку, которая выскользнула из пододеяльника, когда она снимала постель. Цепочка была мамина. Всю неделю, через день, приезжие следователи снимали показания с деда и внучки, а по поселку поползли слухи. Говорили и о том, что дед специально убил приезжего, который сразу застрелил зятя, а потом уже изнасиловал внучку. Что половину сокровищ, которые нашли у приезжего, дед присвоил себе. Что неспроста их пытают, целую неделю, добиваясь правды. Что теперь Вика закончит свою жизнь так же, как мать. Говорили немногие, а вот верили гораздо больше. Вика стала сторониться не только друзей, но и подруг. Она не понимала: почему люди, знавшие ее семью, так легко верят всему? Почему осуждают деда, потерявшего сразу жену и дочь из-за отморозка, которому место в тюрьме? Ведь, окажись любой из них на месте деда, он бы не задумываясь, расправился с подонком. Она не рассчитывала на сострадание и участие, но и обвинять их было не правильным. Она старалась не выходить со двора и ни с кем не встречаться.

– Викуля, тебе надо уехать, пока местные бабы не вынесли тебе смертный приговор своими сплетнями, – говорил ей дед, возвращаясь из магазина. – Они меня не иначе, как убийцей кличут. И ведь знают, подлые натуры, что все не так было, как сочиняют. Откуда столько злости в людях? Может, они надеются на то, что я с ними сокровищами поделюсь, чтобы замолчали, дуры старые? Милиция и та отвязалась, а эти никак не угомонятся. Поезжай. Ты же собиралась учиться. Жизнь не закончилась, она продолжается.

– Дедуля, если ты не перестанешь тосковать, я никуда не поеду, – говорила Вика, возвращаясь с кладбища на девятый день. – Закончится мой отпуск, выйду на работу и забуду про учебу.

– Я справлюсь, лапушка. Я ради тебя буду сильным. Ты поезжай после выходных. Одним днем не справишься, задержись. Ты должна учиться, ты девушка умная. Докажи, что диплом тебе училище не зря выдало красный. Ты у меня, лапушка, по имени Победительница, как та богиня, – говорил дед, обнимая ее за плечи. – Обещаю, что в Катин дом не пойду больше. Вернусь к работе, больше буду времени проводить в лесу. Все у нас с тобой, Викуся, получится. Подашь документы и вернешься до сентября.

– Как ты думаешь, мне стоит разыскать Карповых?

– Ты Павла Игнатьевича найди. Он, в отличие от своей Софьи, с головой дружит. Если и не поможет, то и вреда большого от него не будет. Не ходи сразу к ним в дом, найди профессора на работе. Я об одном тебя прошу: не отчаивайся, если не признают. Трудно осознавать свои ошибки, а исправлять не каждому по силам, – советовал дед Вике. – Мне кажется, Павел будет рад встрече, чего не могу сказать о Софье.

Виктория Карпова, прежде чем встретится со своим дедом по отцовской линии, которого не видела десять лет, решила узнать о нем немного. Она пришла в университет и поинтересовалась у вахтера, что он за человек и как его найти. Разговорчивая вахтерша, уставшая без общения, рассказала ей о ее деде многое. Дело в том, что в данное время, университет посещали либо абитуриенты, либо «двоечники», пересдававшие экзамены, а ей хотелось общения.

– Павел Игнатьевич, хотя и профессор, но очень простой человек. Он, как рентген, видит студента насквозь и всегда дает возможность талантливому человеку, а бездарям еще и помогает найти себя, – говорила она, рассказывая истории и из личной жизни профессора, и из университетской. Через два часа и чаепития, она показала Вике на мужчину, спускающегося по лестнице. – Вон твой профессор Карпов, иди, пусть тебе повезет.

По лестнице спускался пожилой седой мужчина невысокого роста, средней полноты в очках. Таким Вика бы его не узнала, не получив подсказки вахтерши. Она направилась следом за ним, не зная, с чего начать разговор. Они прошли уже метров двадцать от выхода, когда она все же решилась его окликнуть.

– Павел Игнатьевич, извините, я могу с Вами поговорить? Мне не нужна помощь, мне нужен Ваш совет, – сказала она, когда тот остановился. – Я не займу у Вас много времени, но для меня это важно.

– В чем совет? Какого рода? Кто Вы, милочка? Не волнуйтесь Вы так. Я студентов своих всех помню. Раз Вы не просите помощи, давайте присядем и побеседуем, – спрашивал и говорил он, а сам направлялся к ближайшей скамейке. – Я Вас слушаю, – сказал он, присаживаясь. – Смелее.

– Я окончила медицинское училище год назад, работала медсестрой в больнице. У меня есть направление, есть диплом, но нет уверенности в поступлении. Как Вы думаете: у меня есть шанс? – протягивая ему свой диплом с вкладышем, спросила Вика.

– У Вас все получиться, Виктория Андреевна Карпова. С такими отметками вам надо на второй курс идти, а не в приемную комиссию. Мы с Вами еще и однофамильцы. Как странно, Вы не находите? Вы сами, откуда родом? – возвращая ей документы, говорил профессор Карпов.

– Простите меня за обман, мне не нужен совет, мне нужно было с Вами встретиться, а я не находила причины. Не ломайте голову, Павел Игнатьевич, я Ваша внучка из Лебяжьего, – сказала она, опустив голову.

– Виктория? Почему же ты раньше не объявилась, Вика? Зачем так долго ждала? Почему ни разу не написала? – спрашивал он, глядя на нее, словно хотел найти знакомые черты. – Как же хорошо, что ты меня нашла, – беря ее ладони в свои руки, говорил дед, обретя взрослую внучку. – Ни разу не приехала. Почему?

– Наверное, потому же, что и Вы с бабушкой. Я писала, да только в ответе был отказ от подобного родства, и я не стала надоедать.

– Я тоже виноват, девочка моя. Доверился жене и поверил, что ты не хочешь нас знать, – говорил он волнуясь. – Домой мне вести тебя пока нельзя. Софья Павловна после отъезда Андрея совсем с головой не дружит. Пойдем, посидим где-нибудь, и ты мне обо всем расскажешь. Сегодня, какое число? У тебя же день рождения, вот и отметим твое девятнадцатилетие.

Они второй час уже сидели в кафе. Вика рассказала обо всем, что она помнила после переезда из города в поселок, как жила, что произошло в последние годы и чем все закончилось. Профессор слушал, иногда задавал вопросы.

– Ты вот что, Виктория Андреевна, напиши заявление и оставь мне все свои документы. С университетом, Вика, я тебе попробую помочь. Нам нет смысла идти на первый курс и проходить его заново. Если получится, пойдешь сразу на второй курс, а если нет – сдашь всего один экзамен, – говорил он. Чтобы ты не переживала, давай мы с тобой встретимся двадцать пятого числа. К этому времени я буду уже знать, о твоих дальнейших шагах. У нас все должно с тобой получиться. Ты же у нас символ победы. Виктория! У меня теперь совсем другая жизнь, девочка моя, начнется. У меня такой стимул появился.

Они тепло распрощались, договорившись, где они встретятся. Вика вернулась в поселок и рассказала обо всем деду.

– Вот и славно, что с Павлом повидалась. Я, лапушка, не ревную тебя к нему. Есть возможность, пусть помогает. Пока со своей Софьей не договорится, проси общежитие. У тебя, в любом случае, есть полтора месяца, чтобы купить обновки на учебу. А с работы уволишься после отпуска. Ты, лапушка, должна сделать еще два неотложных дела: проверить квартиру, что мать на тебя оставила и найти родственников Василия. Они должны знать, что с ним случилось, передашь им свидетельство, пусть решают вопрос с комнатой.

Вторая встреча Вики с Павлом Игнатьевичем, решила все ее проблемы с образованием и проживанием. После собеседования, на комиссии, которое она прошла с легкостью, Виктория Карпова стала студенткой второго курса педиатрического факультета медицинского университета. Ей предоставили место в общежитии секционного типа. Секция на пять комнат со своей кухней и двумя плитами. В каждой комнате был туалет и раковина. Вике повезло, и она попала в комнату на двоих. Размер комнаты был 2,5х3,0, но это была только комната, за стеклянной дверью, а перед ней, маленькая прихожая с дверью в туалет и раковиной справа, и холодильником, слева, над которым висел шкафчик для посуды. Рядом с входной дверью вешалка для верхней одежды. Комната была обжитая. Двухъярусная кровать справа и встроенный шкаф, стол и два стула слева, над которым висели полки и небольшой плательный шкаф. Соседку Оли Понамаревой, так звали хозяйку комнаты, отчислили за неуспеваемость, и Вика заняла ее место.

– На правах старожила, я занимаю нижнее место. Так и тебе будет безопаснее с моими габаритами, – шутила Ольга. Она была упитанной, но не толстой, а скорее ширококостной. Короткая стрижка рыжеватых волос, голубые глаза и в голове масса идей. Она бралась за любую работу, которая приносила доход, но тут, же спускала эти деньги на развлечения и опять искала работу. Училась без «хвостов» и лиц мужского пола, которые были в группе и на курсе, серьезно не воспринимала.

В начале августа Вика сделала аборт. Решение это она приняла сразу, как только узнала о беременности. У нее и мысли не было сохранить ребенка. Она перестала ненавидеть саму себя с той самой минуты, когда встала с гинекологического кресла, смогла избавиться от плода убийцы и насильника. Устроилась на работу в больницу. График работы в реанимационном отделении городской больницы ей установили следующий: два выхода в неделю в ночь с пяти до восьми и в один из выходных сутки. Павел Игнатьевич воспринял инициативу внучки в штыки.

– Ты когда собираешься учиться? – спрашивал он с явным огорчением. – Стипендия маленькая, я согласен, но я намерен тебе помогать.

– Если не потяну этот воз, найду что-нибудь другое. Мне нужно работать. Как ты этого не понимаешь? Мы будем с тобой видеться в те дни, когда я не работаю. Но в выходной я буду ездить ко второму деду, и это не обсуждается.

Прошел один месяц совмещения учебы и работы, потом второй. Виктория постепенно привыкла к своему графику, и ее не утомляли ни дежурства, ни встречи с одним дедом, ни поездки к другому дедушке, а учеба даже нравилась. Она нашла по адресу «свою» квартиру и узнала, что та сдана матерью в аренду, которая заканчивается. Здесь жила молодая семья с маленьким ребенком, и Виктория, не раздумывая, продлила срок аренды с помесячной оплатой на счет, не увеличивая ее. Не сразу нашла родственников Василия, а когда нашла, не сразу решила, кому рассказать о том, что случилось. У Василия осталась дочь от первого брака, которой было лет двадцать пять. Она была замужем и жила в хорошем районе города. И сын от второго брака, лет девятнадцати, студент, живущий с мамой. Вике, без помощи профессора, поиски дались бы нелегко, как и встречи, и выбор, но дедушка опять оказал ей содействие. Она сделала все, что должна была сделать.

– Павел Игнатьевич, скажи мне, дорогой: почему ты стал задерживаться с занятий по какому-то плавающему графику второй месяц подряд? Приходишь домой довольный, глаза, как у молодого блестят. Ты нашел мне замену? А ты помнишь, сколько тебе лет? Сколько лет твоей новой пассии и как долго продлится этот, с позволения сказать, роман?

– Софья Павловна, к чему столько иронии? А главное, зачем эти вопросы, если тебя не устроят мои ответы? Ты же сама на них давно ответила так, как тебе это удобно. Скажи я правду или солгу, ты все равно останешься при своем мнении. Да, я встречаюсь со студенткой второго курса. Ей совсем недавно исполнилось 19 лет. Умница, красавица, а главное, если и не любит меня, то уважает. Наши отношения с ней, думаю, будут долгими, и если встанет вопрос выбора между тобой и ею, я выберу ее, ведь она моя внучка, – ответил муж жене и улыбнулся. – Надо бы, Андрею сообщить эту новость. Пусть и папаша порадуется.

– Кто она твоя? Внучка?

– А ты что, за десять лет забыла, что у нас есть внучка? Дочь нашего Андрея. Карпова Виктория Андреевна, 1981 года рождения. Ты можешь ее не признавать, не общаться, но запретить это сделать мне, ты не можешь. Хорошая девушка выросла. Внешне, она на мать похожа, умом на Андрея, но характер, упаси Бог, от части, твой.

– Кто бы тебя с другим характером вытерпел столько лет? Ты себе этот вопрос задай, – недовольно сказала Софья Павловна.

– Я сказал, что от части, он твой, и подразумевал упрямство и твердолобость, а не что-то другое. Сама посуди: два дня в неделю идет работать в ночь, потом на занятия, один выходной работает сутки, в другой едет к деду. Как тебе такой график, нравится? Вот мне только три дня, после занятий, и отведено из семи дней.

– Ей что и помочь не кому? Куда Катерина подевалась?