И неизбежно наступает ночь

Я лежала под пледом, чувствуя его тяжелый взгляд. Он смотрел на меня, возможно, решая, можно ли оставить меня одну. Можно ли уйти, когда я осталась в таком состоянии, уязвимая и слабая.

– Пожалуйста, – прошептала я, не открывая глаз. – Не уходите. Останьтесь… хотя бы до тех пор, пока я не усну.

Эти слова были настолько искренними, что я сама удивилась, как легко они слетели с губ. Мне не хотелось оставаться одной. Я слишком устала от одиночества.

Тогда, в том болезненном и затуманенном лекарствами состоянии, Лазарев казался мне настоящим спасителем. Я не могла рассуждать здраво, не могла задаться вопросом: зачем ему нужно помогать кому-то вроде меня? Незнакомому человеку, сироте, которая едва достигла совершеннолетия, не представляющей никакой ценности. Я просто воспринимала его заботу как что-то естественное, как будто сама судьба решила подарить мне шанс на лучшее будущее. В том состоянии я не пыталась понять, что его мотивы могут быть гораздо глубже и запутаннее, чем просто доброе сердце.

Все те долгие разговоры в палате больницы, когда он пытался убедить меня поехать с ним, теперь казались мне театральным фарсом. Зачем нужны были эти уговоры, если, по правде говоря, ему не нужно было мое согласие? Он уже давно все решил за меня. Моя выписка, документы на опеку – все это уже лежало у него в папке, аккуратно сложенное и готовое к действию. Все формальности были улажены, и я не была тем, кто мог что-то изменить. Это было его решение, и мне оставалось только смириться.

Почему тогда я не сопротивлялась? Потому что Лазарев был умен. Ему нужно было, чтобы я видела в нем не угнетателя, не того, кто контролирует каждый мой шаг, а старшего друга. Того, кто заботится обо мне, того, кто хочет для меня лучшего. Это было проще для него. Когда ты начинаешь доверять человеку, когда видишь в нем защитника, легче подчиняться. Легче поверить, что он хочет тебе добра. Легче следовать за ним, не задавая вопросов.

Иногда я задумываюсь: отказалась бы я, если бы знала тогда, что меня ждет? Нет, я не думаю, что смогла бы отказаться. Может быть, я бы все равно поехала с ним, несмотря ни на что. Потому что там, в этом доме, я встретила ту, которая смогла стать мне ближе, чем родная мать. Смогла вытащить меня из той ментальной ямы, где я пребывала. Она смогла изменить все. Мою сестру, которая навсегда останется в моем сердце.

Воспоминания о ней до сих пор согревают меня в самые темные моменты. Встреча с ней была лучшим, что когда-либо случалось в моей жизни. Несмотря на весь ужас, который окружал меня, несмотря на страх и неопределенность – именно с ней я почувствовала, что можно быть свободной и счастливой. Пусть на короткое время, пусть это счастье казалось хрупким, но оно было настоящим.

Я бережно храню каждое мгновение, проведенное с ним. Каждый разговор, каждую улыбку, каждое прикосновение. Это были моменты, когда я чувствовала себя живой. Эти воспоминания, как драгоценные камни, которые я прячу глубоко внутри, чтобы они не потеряли свою силу, чтобы они не поблекли под весом реальности. Тот человек был лучиком света в моем темном мире, и даже когда все остальное рухнуло, он остался для меня символом того, что жизнь может быть иной.

Если бы я знала тогда, что будет впереди, я все равно пошла бы за ней. Потому что именно там, в этом запутанном водовороте событий, я встретила близкого человека. Того, кто дал мне почувствовать себя нужной. И несмотря на то, что все в моей жизни потом покатилось под откос, эти воспоминания будут со мной всегда.

***

Темнота окружила меня. Но это была не та привычная тьма, что обычно окутывала палату ночью. Нет, здесь было иначе. В палате всегда оставалась хоть какая-то полоска света, тонкий луч, падающий из коридора, через который проглядывали тени санитаров. Даже в самые глубокие часы ночи свет все равно был рядом, как тонкая нить, связывающая меня с реальностью, напоминая, что я все еще здесь.

Но сейчас все иначе. Койка подо мной кажется мягче, чем обычно. Ощущение неправильности заползает в сознание, просачивается через каждый уголок разума. Это не моя привычная палата, это не те холодные простыни, которые царапают кожу. Это что-то другое. А может, я вовсе не здесь? Может, я все еще в подвале? Может, ничего этого не было? Ни реанимации, ни Борьки, ни бесконечных ночей в дурдоме. Ни Лазарева.

Я боюсь пошевелиться. Страх, как липкая паутина, опутывает тело, сковывает мысли, заставляя оставаться на месте. Мой мозг начинает предаваться самым темным сценариям, зашептывает о том, что все это – лишь иллюзия. Может быть, это был просто сон? А сейчас реальность снова поглотит меня, и из темноты донесется то самое мерзкое шуршание, от которого меня всегда бросало в дрожь. Перебор маленьких лапок, движение крысы, которая всегда была поблизости, готовая подползти к моему телу, как только я ослаблю внимание.

Раз. Два. Три. Соберись. Я стараюсь вернуть себе контроль. Сделать глубокий вдох, заставить себя ощутить свое тело. Выдохни. Попробуй пошевелиться. Рука скользит по постели. Никаких прикованных к запястьям ремней. Мое тело свободно. Я осторожно щупаю вокруг. Простыни. Кровать. Да, это не подвал. Это не сон.

Я у Лазарева.

Но страх не отпускает меня так просто. Тело еще не может полностью расслабиться, как будто ожидание опасности все еще скрывается где-то в темноте. Я поднимаюсь на локти, прислушиваюсь. Кажется, дом молчит. Никаких звуков. Во рту сухо. В горле словно наждаком прошлись, и я чувствую, как каждая клетка просит глоток воды. Может, найти Лазарева? Он наверняка знает, где кухня, или сможет принести мне воды. Но вдруг он спит? Я не хочу его будить. Что, если он разозлится?

А если утро не скоро? Вдруг до него еще целая вечность, и я буду лежать здесь, задыхаясь от жажды и страха? Может быть, я смогу сама найти кухню? Но что, если по дороге я наткнусь на кого-то или что-то? Что, если этот дом полон темных углов, как палаты в клинике, где за каждым поворотом скрывалась тень, где каждый шорох заставлял сердце замереть?

Я осторожно сползаю с кровати, стараясь не издать ни звука. Ноги, еще не привыкшие к мягкости ковра, чувствуют каждую ворсинку. Странное ощущение. Я осторожно пробираюсь к двери. Тишина тянется, как резина, словно дом ждет, когда я нарушу этот покой. Я приоткрываю дверь и выхожу в коридор.

Этот дом… Он слишком тихий. В клинике, даже среди ночи, всегда был какой-то фон: чьи-то стоны, шарканье ног по полу, голоса санитаров, шепот психов, что гуляли по коридорам в поисках своих потерянных мыслей. Но здесь все иначе. Здесь настолько тихо, что я слышу свое собственное дыхание, как эхо, возвращающееся ко мне от стен.

Шаг за шагом я продвигаюсь вперед. Воспоминания о клинике начинают всплывать, как тени прошлого, неотвязные и тяжелые. Там, среди зеленых стен, я часто бродила по коридорам, слыша крики и плач, видя, как других пациентов волокли в смирительных рубашках, как они били и наказывали тех, кто осмеливался сопротивляться. Однажды ночью я слышала, как одного парня тащили за волосы, его крики эхом разносились по зданию. Я не знала, что с ним случилось, но на следующий день его койка была пуста.

Эти образы преследуют меня, как кошмарные сны. Как те, что приходили ко мне в больничной палате. Во сне я снова была в подвале, снова была привязана, и их шаги медленно приближались. Я видела их силуэты в темноте, но не могла закричать, не могла даже пошевелиться.

Мои руки снова инстинктивно тянутся к запястьям, как будто проверяют, на месте ли шрамы. Они напоминают о том, что прошлое – это не просто воспоминание, а рана, которая не заживает. Каждую ночь я ждала, что они вернутся. Что снова зажмурюсь и почувствую эти грубые, жестокие руки на себе.

Я встала с кровати, и первое, что пришло в голову, – что-то не так. Ощущение тревоги захватило меня, будто что-то было неладно. Окинув себя взглядом, я сразу поняла: я совсем голая. Чувство дискомфорта, словно холодный ветер, обожгло кожу. Нет, так точно не смогу выйти. Вдруг столкнусь с кем-нибудь? Глупо пытаться найти воду, когда твоя нагота кричит о беспомощности.

Быстро соорудила из простыни что-то вроде римской тоги. Ткань слишком велика, конечно, но лучше так, чем ничего. Ощущение материи на теле немного успокаивало, как будто эта импровизированная одежда могла защитить меня от всего внешнего мира. Наощупь я выбралась из комнаты в коридор. Лестница должна быть где-то справа. Направо, налево… пытаюсь вспомнить, как мы сюда пришли.

Свет на первом этаже горел. Лестница тоже была достаточно хорошо освещена, но страх споткнуться, запутаться в простыне и скатиться вниз не покидал меня. Пальцы вцепились в ткань, словно это могло дать мне дополнительную опору. Ноги двигались осторожно, почти бесшумно, как у зверя, который не хочет привлекать внимания. Казалось, дом следил за каждым моим шагом, и от этого по спине пробежала дрожь. Каждый скрип пола отзывался эхом в голове, напоминая, что я в чужом месте.

Приглушенные звуки доносились откуда-то издалека, словно из другого мира. Кто-то здесь был. В темноте мое воображение разыгралось, словно в детстве, когда я оставалась одна дома и боялась каждого шороха. Не хотелось думать о том, кто может скрываться за стенами этого дома. Лазарев казался надежным, но я знала, что за внешней добротой могут скрываться самые темные намерения.

Я свернула наугад в левый коридор, отходящий от широкого холла. Здесь все было хорошо освещено – свет казался спокойным, ровным, будто пытался убедить меня, что ничего страшного не произойдет. Но я уже давно не доверяла таким вещам. Свет, как и тишина, мог обмануть. Он мог быть просто маской, скрывающей что-то более темное за собой.

Одна из дверей была приоткрыта. Это могло быть то, что я искала. Вода? Кухня? Или кто-то, кто мог бы помочь. Медленно подхожу ближе, заглядываю внутрь. Мое сердце забилось быстрее, когда я увидела то, что было за дверью. Что-то… не то. Мои глаза расширились от ужаса.

Передо мной действительно оказалась кухня. Лазарев сидел на табурете, откинувшись назад и опираясь рукой на стол, как будто собирался вздремнуть.

Одной рукой он судорожно стискивал край столешницы, а его вторая рука по-хозяйски прижимала к паху светлую голову увлеченной процессом девушки.

Это эротическое представление сопровождалось старательным причмокиванием и напряженным дыханием Лазарева. Я его не узнавала, передо мной словно был совершенно другой человек!

Его лицо искривлялось в самых разных гримасах, словно не могло остановиться на одном выражении. И вот, когда его тело сотрясло резкой судорогой, он шумно выдохнул и резко рванул вперед. В этот момент все его лицо исказилось гневом, и он с размаху ударил светловолосую девушку в лицо.

Она отскочила назад, едва удержав равновесие, и, прижавшись спиной к тумбе, начала тереть скулу, на которой уже наливался синяк. Ее темные глаза на мгновение сверкнули злостью, но тотчас погасли, словно страх снова взял верх.

– Тварь, опять забыла про зубы! Сколько можно тебе повторять? – гневно вскрикнул Лазарев.

Мои внутренности словно перевернулись, затянувшись тугим узлом. В голове моментально всплыли самые ужасные мысли. Лазарев был таким же, как они. Те, кто разрушил мою жизнь, кто забрал у меня все. Он тоже лгал. Он будет заставлять меня. Использовать, как вещь, как игрушку, и, когда ему будет мало, он будет бить. Будет причинять боль так же, как они. Все возвращается. Подвал. Мрак. Только теперь это больше и… "комфортнее".