Цитаты из книг автора «Лили Кинг»

думаю о том, что женщину с ранних лет натаскивают улавливать, как ее воспринимает окружение, в ущерб тому, как женщина воспринимает людей сама. Иногда первое и второе ужасно перепутываются, и расплести очень трудно.

Ощущаю солнце спиной, теплый воздух на руках. Иду к мосту Ларца Андерсона, размышляю о Фолкнере и Квентине Компсоне76, о Квентине думаю, как о давнем возлюбленном, – с набрякшим сердцем, о Квентине, рухнувшем под гнетом южных грехов, об угол столика он разбил стекло и вырвал стрелки у дедовских часов в свое последнее утро перед тем, как выйти из своей гарвардской общежитской комнаты и покончить с собой. Преодолев полпути через реку, подтягиваюсь и сажусь на парапет, свешиваю ноги и высматриваю в воде тело Квентина. Как человек в Миссисипи в 1920-е умудрился создать персонажа, который кажется официантке в 1997-м живее, вспоминается с большей нежностью, чем едва ли не все знакомые ей мальчишки? Как можно создать такого персонажа? Цемент теплый. Несколько человек проходят по тротуару у меня за спиной. Легкий толчок – и я полечу вниз, как Квентин. Но не погибну. Тут не больше двадцати футов высоты, до обоих берегов плыть близко. Квентин, чтобы утонуть, привязал чугунные блины к щиколоткам.

Обслуживать писателей – погибель моя. Несколько недель назад приходила Джейн Энн Филлипс, и лицо у меня вспыхивало всякий раз, когда я шла к ее столику. Для меня ее сборник “Черные билеты”74 – настоящий молитвенник. Когда она и две ее подруги заказали чай, чашки дребезжали на блюдцах, пока я их расставляла. Придется попросить Мэри Хэнд, чтоб столик Оскара Колтона забрала себе.

“Увы, корпенье вечное над книгой скует наш дух и кровь оледенит”

– Финансовая уверенность. Медицинская страховка. Пальцы, от которых не пахнет айоли.

Выпали неудачные писательские дни, и меня подмывало откатиться на главу назад и исправить ее, но я не могла. Надо было двигаться дальше, добраться до конца. Художники, говорила я себе, пусть даже ничего не знаю о живописи, не начинают на одном краю полотна и не двигаются потом скрупулезно до другого края. Они создают подмалевок, основу формы, света и тени. Композицию нащупывают медленно, слой за слоем. Сейчас у меня первый слой, говорила я себе, когда мы заворачивали за угол, собака тащила меня к чему-то впереди, когти цокали по тротуару. Не полагается, чтоб сразу получилось хорошо или исчерпывающе. Нормально, что ощущается скорее как жидкое, а не как твердое, громадное, растекающееся неподатливое месиво, говорила я себе. Нормально, что я не уверена, как там дальше, – там может быть что-то неожиданное. Нужно доверять…

Пою гусям. И чувствую ее. Не то же самое, что вспоминать ее или тосковать по ней. Я чувствую ее рядом. Не знаю, гуси ли она, или река, или небо, или луна. Не знаю, снаружи она или внутри меня, но она здесь. Чувствую ее любовь ко мне. Чувствую, как моя любовь достигает ее. Краткое, простое соприкосновение.

когда мать говорит тебе что-то о тебе же, даже если ты это вымогаешь, всякий раз трудно в это не верить.

Мимо меня пробегает женщина, капюшон толстовки поднят, кулаки сжаты. Успеваем встретиться взглядами. “На помощь” – вот что, кажется, говорим мы друг дружке.

Несу двух черненых луфарей и турецкого жареного голубя на 13-й столик. Там спорят о наследии Роналда Рейгана, женщина говорит, что он был несостоявшимся Хауди-Дуди62, и это замечание видится мне метким, но двое мужчин его не слышат.