– Да я же, Григорий, сын Владимира Петровича! – пояснил барин и шагнул к сторожке.

Смирнов опустил ружье, вышел из-за дерева, вгляделся в нежданных гостей и моментально расплылся в улыбке.

– Григорий Владимирович, вы ли это?!

– Я самый, – смотрел на него тот с радостной улыбкой.

– А я вас и не признал! – развел руками старик и пустил на радостях слезу.

– Да, где уж меня узнать! – покачал он головой. – Целых десять годков не был в родных краях!

А сам привязал жеребца за куст у сторожки, подошел ближе и сразу же обнял старого Захара.

– А вы еще молодцом! – радовался Григорий, обнимая слугу.

Потом отстранился от него, заглянул в глаза и так же добродушно проговорил:

– Вот что делает хороший свежий воздух с людьми.

– А еще тишина, – стал перечислять дед Захар, – а еще травки разные собираю и отварчики пью! А тишина, да травки, да с молитовкой, это же великое дело! – потряс указательным пальцем старик и просиял на радостях в улыбке.

– Как же я рад видеть тебя живым и здоровым!

– А я грешным делом подумал, что меня убивать едут.

– За что же тебя убивать?

Он махнул своей старческой мозолистой рукой и ответил:

– Мало ли разбойников кругом бродит.

– Как видишь, убивать мы тебя не будем, а вот решили проведывать и посмотреть на хутор. Последний раз я бывал тут… так давно! – вспомнил Громов, оглядываясь кругом.

– Насовсем, ай как? – прищурив свои старческие глаза, смотрел на него старик.

– Насовсем. Хватит, пожил на чужбине, теперь дома буду.

– Радость родителям какая! – качал головой Смирнов.

– Да, – протянул с улыбкой барин, – не знают в какой угол меня посадить.

– Наследник вернулся! Тут понимать надо!

– Скоро охотиться станем, вот хочу сам видеть, что здесь все хорошо.

– Здесь полный порядок! – поспешил заверить его дед Захар. – Дома чистота, все прибрано. Баньку в любой момент протоплю. Да и в округе у меня все спокойно.

– А что, живность в лесах водится? – спросил его Григорий, стоя рядом.

– Да… сейчас какая живность? – задумчиво отозвался тот. – Лось, да кабан. Ближе к осени утки полетят, да гуси. Вот тогда самая охота!

– Лося жалко стрелять, там, наверное, потомство подрастает.

– Ну, лосиху-то грех стрелять! – согласился старик. – А вот если самца выследить, тут уж как повезет!

– Попробовать можно и даже нужно, – с улыбкой отозвался Громов и медленно пошел к сторожке.

Дед Захар заспешил следом, а Михаил привязал коня и тоже двинулся за ними. Старостин уселся на лавочку под окном сторожки, накинул на глаза картуз и попытался немного вздремнуть. От удара палкой сильно болела голова и ныл затылок, но он вида не подавал, держался молодцом, изображая вполне здорового человека.

Григорий медленно пошел вокруг дома, рассматривая и разглядывая все по мелочам, все осмотрел, вернулся к ступенькам, а там уже сторож открыл ключом дверь и впустил хозяина в их хоромы.

Он вошел, сразу огляделся и, поскрипывая половицами, побрел по комнатам. Все ему здесь хорошо глянулось, он подошел к кровати, осторожно присел на пуховую перину, покачался на ней немного, а потом встал и заспешил обратно к выходу.

Дед Захар ждал его у двери, улыбнулся беззубым ртом и тихо спросил:

– Все на месте?

– Да разве я об этом переживаю? – отозвался на ходу барин. – Знаю, если ты взялся сторожить, то у тебя ничего не пропадет, это точно.

– Тьфу, тьфу, – сплюнул старик, – кто знает, тут и на старуху бывает проруха. Давеча запамятовал, куда вилы поставил. Обыскался грешным делом! – сокрушался он.

– А давай-ка чаю попьем, с твоим вкусным малиновым вареньем, – предложил Громов.

– Помнишь, – усмехнулся Смирнов, – как бегал ко мне в коморку и со мной чаи там пивал? А барыня меня потом ругала за это.

– Все помню, – ответил он и громко радушно вздохнул, – такие дни были хорошие: детство беззаботное, в доме все так хорошо, ладно, кругом сестрицы, прислуга, и ты живешь какой-то сладкой жизнью и не понимаешь, что это самые лучшие дни в твоей жизни.

– А я уж тут седьмой годок, – стал рассказывать дед Захар. – Стар стал, тишины захотелось, покоя, вот и попросился сам сюда за хутором приглядывать. Бывший-то сторож отошел ко Господу, царствие ему небесное, – поведал он и перекрестился. – Вот я и решился попроситься сюда, а барыня не отказала.

– А не страшно одному-то? Кругом не души, звери бродят. Говорят, беглые по лесам шастают?

– Да кому я нужен старый старик! – махнул рукой слуга.

– Тогда буду приезжать к тебе сюда на охоту, примешь?

– Что вы, кормилец! Всегдашеньки рад!

Они вернулись в сторожку. Смирнов стал суетиться у самовара, затопил его и стал хлопотать у стола. Он достал малиновое варенье, белую краюшку хлеба, баранки, но пояснил, что они уже заметно подсохли, поставил кружки и стал расспрашивать молодого барина про его жизнь.

– Как же хорошо, что вы насовсем вернулись.

– Насовсем, – с радостью сообщил Громов. – Вот отучился, теперь доктором у вас в селе буду. Все думаю: народ пойдет ко мне?

– Пойдет! – заверил его старик. – У нас-то в округе никого из лекарей нет. Приходится в Воронино к бабке Глафире обращаться. Или с города доктора вызывать, а это долго и дорого!

– А что, бабка Глафира все болезни лечит?

– Ну, как сказать, – пожал он плечами, – она и перелом тебе вправит, и шину наложит, и роды примет. Рану обработает, вывих на место поставит, и ушибы лечит, и простуду, и другие хвори выгоняет.

– И много народу к ней идут?

– Да, поди, все.

– Вот как, – удивился Григорий. – Не обидится ли она на меня, что отберу у нее кусок хлеба?

– А она денег за лечение не берет! – серьезно пояснил дед Захар. – Говорит: «Даром Бог дал талант, даром и отдам»! Но народ, сами знаете, добродушный, за работу, кто картошкой, кто хлебом рассчитается, кто отрез на юбку или на платье принесет, кто побогаче, те и побогаче одарят. А копейку не возьмет ни с кого! Ни-ни! Если уж знатные какие заедут, сунут ей куда-нибудь денежку, она вскоре и раздаст людям.

– Праведница?

– Кто знает, Бог со всеми нами сам разберется, кто праведник, а кто колдун. А вот рассказывали люди: пожар в деревне начался, так все кричать стали, шуметь, за водой побежали, а огонь сразу на несколько домов распространился. Такое пламя занялось! Все бабы охают, ахают, а Глафира вышла, помолилась, пасхальное яичко в огонь кинула, и откуда пошел дождь никто и не понял! На небе ни облачка! Ни одной тучки! Так, дымка какая-то ленточкой, а дождь льет, как из ведра, и все погасил. Все сразу замерли и понять ничего не могут, огонь-то в одну минуту прекратился! Все смотрят на Глафиру, а она перекрестилась, на колени упала и сказала: «Слава Тебе, Господи»! Потом встала и ушла к себе в дом. С тех пор люди ее стали еще больше уважать. Худого никому ничего не сделает, только добро творит. А кто она праведница ли, знахарка ли, ведьма ли, как ее тут некоторые величают, Бог ей судья, а не я!

– Я не про то, – серьезно смотрел на него Громов, – просто… интересно, как человек без образования, может лечить такие сложные болезни или, например, переломы?

– Видно, Бог дал ей такой дар – лечить и помогать людям. Горя-то у людей нонча больно много! Куда бедному люду податься? Вот и идут к ней за помощью. Но женщина она верующая: все обедни посещает, всю службу отстоит, на причастие ходит, на исповедь. А это значит, батюшкино благословление у нее тоже имеется.

– Вот и мне надо бы батюшкино благословление спросить на мою деятельность.

– Тут обязательно надобно! – одобрил его решение дед Захар. – Без благословления никак не получится! А-то… не заладится у вас работа. Вы уж сходите к батюшке-то!

– Обязательно схожу, – согласился с ним Григорий.

Старик налил горячего чая, позвал спящего у сторожки Михаила, и они втроем уселись по лавкам за стол и принялись чаевничать.

Уже после полудня барин распрощался со старым слугой и вместе со Старостиным, отправились в обратный путь. Они долго ехали молча, он вспоминал разговор со стариком, а сам все думал о своей работе. Одно дело учиться, другое дело браться лечить человека и брать на себя ответственность, и за него, и за его выздоровление, и за его жизнь. На душе было неспокойно. Какая-то бабушка, без какого-либо образования и без всяких на то знаний, лечит все хвори и травмы, а люди идут к ней, просят о помощи, и она никому не отказывает. А он взрослый мужчина, не один год учившийся то в России, то за границей, все еще чувствует себя не совсем уверенно.

Мужчины подъехали к Белогорью. Старостин распрощался с ним, и на все уговоры заехать в их имение, уверенно отвечал:

– В другой раз. Притомился маленько. Да и голова после дубины болит, – признался он честно.

– Ты полежи пару денечков, увидишь, сразу станет лучше.

– Пожалуй, так и сделаю.

Они пожали друг другу руки, Михаил дернул за поводок, повернул коня и отправился до дома. А Григорий решил проехать по селу и свернул вправо, стараясь двигаться ближе к реке. На душе было хорошо и спокойно. Он тихонько подергивал за уздечку, а Буян весело шагал по тропинке в сторону барского поместья.

Было по-летнему жарко. По небу плыли легкие облака. Слегка дул южный ветерок. Погода все эти дни стояла теплая, и на душе мужчины было тепло и хорошо.

Проезжая лугом вдоль реки, Громов издали увидел на мостике девушку. Она тщательно полоскала белье, потом проворно отжимала его и складывала в корзину. Затем вновь брала тряпку, склонялась к реке и вновь лихо отполаскивала её в проточной воде. Он пригляделся и узнал в ней Веру. Проехать мимо неё он никак не мог и сразу же завернул коня. Подъезжая совсем близко, барин осторожно спрыгнул на землю, взял Буяна за поводок и уверенно шагнул к девушке.

Вера не сразу его заметила, она была увлечена своей работой, лихо отполаскивала тряпку за тряпкой, а сама что-то весело напевала себе под нос. Оглянулась она только тогда, когда Буян ступил в реку и от его ног по воде пошли большие круги.

Карнаухова вздрогнула, резко обернулась и спешно выпрямилась во весь рост, прикрывая лицо мокрой тряпкой. А сама затихла, разглядывая барина, словно видела его впервые.

– А я еду и думаю: кто это здесь так красиво напевает? – с улыбкой сказал мужчина.

– Ой, барин, шли бы вы отсюда, – в испуге отозвалась она и бросила рубашку в корзину.

– Почему?!

– Что люди подумают, – заволновалась пуще прежнего девчонка и стала собирать белье, намереваясь немедленно уйти.

– А что могут люди подумать? – смотрел на нее Григорий с нежностью и любовью. – Ты молодая красивая девушка, я молодой мужчина, причем холостой! Разве мы не можем вот так остановиться и поговорить?

– Нет.

– Почему?

– Вы дворянин и этим все сказано, – смело изрекла она и взяла корзину в руки. – Или вы уйдете, или я, не дополоскав свое белье.

Григорий Владимирович с восхищением разглядывал ее всю, а сам не удержался и сказал:

– Какие у тебя глаза красивые! Разве можно пройти мимо таких глаз, мимо такой красоты?

Вера быстро поставила корзину обратно на мостик, склонилась в реку, достала со дна немного ила и натерла им себе щеки. Потом встала, резко повернулась к нему и дерзко спросила:

– А так?

Громов усмехнулся, наблюдая за ее действиями, и тотчас заявил:

– Такую красоту ничем не замажешь! Да и зачем ее замазывать и прятать? Ее надо украшать дорогими камнями и украшениями.

Девушка вновь склонилась к воде, быстро умылась, утерла лицо рукой, потом убрала косу назад и тихо попросила:

– Ой уйдите, барин! Не хватало мне еще позора на всю округу.

– Ах, Вера-Вера, почему ты меня избегаешь? – с грустью в голосе спросил он.

– Сказала же вам: вы барин, а я босая крестьянка! И не о чем нам с вами разговаривать.

– Я сегодня понял, что ты очень умная девочка, и с тобой приятно общаться. Ты много знаешь о людях, о жизни. Словно тебе не шестнадцать лет, а ты совсем взрослая.

Озираясь по сторонам, Вера заметно волновалась.

– Уходите, прошу вас, люди кругом. Братья увидят, совсем худо будет…

– А если бы они нас не увидели? Ну скажем… никто? Ни люди, ни братья, ты бы со мной поговорила?

– Нет.

– Почему?!

– Вы взрослый мужчина, дворянин. Ищите для разговоров барышню из своих поместий или из соседних. Сыщите себе ровню.

– Мне с ними скучно, – признался он и мило улыбнулся, наблюдая, как девушка готовится дать ему очередной словесный отпор.

– А вам веселья хочется?! – с укором ответила она.

А сама смотрели на него черными обворожительными глаза, но такими чистыми, такими светлыми и, казалось, по-детски наивными.

– Хочется, – честно сознался Григорий.

– Так ищите его в другом месте! А у меня работы слишком много! Мне еще грибы варить, да солить! Да вашей маменьки рушники и салфетки вышивать! – выпалила Карнаухова и попыталась его обойти.

Но Громов преградил ей выход с мостика, и Вера резко отошла назад, думая, как теперь от него отвязаться.

– Маменька рушники и салфетки вышивает для свадьбы, хочет меня женить, – с улыбкой говорил он, а сам не сводил с неё своих счастливых глаз. – А я ещё невесту себе не выбрал.

– Ваше право. Барышень в барских поместьях очень много. А не выберете здесь, так в городе найдете. Я бывала на базаре с папенькой, так там столько красивых барышень ходит, просто не счесть!

– А если в нашем селе поискать? – задал вопрос мужчина и насторожился.

– В нашем Белогорье тоже девчат красивых много, но все они не барского роду. Неужели вы станете брать в жены неровню себе?

– Но даже короли бросали свое царство и уходили вслед за любимой девушкой, – не сдавался он. – Я не король и бросать мне нечего.

– И вы согласитесь жить с любимой в шалаше?

– С такой красавицей как ты, где угодно соглашусь жить!

– А разве… в красоте только дело? – повела она бровями, вопросительно глядя на него. – Видите красоту внешнюю, а что внутри человека не знаете. С кем судьбу свою связать хотите? Не боитесь ошибиться и сгубить свою жизнь и жизнь барышни, которая вас не будет любить?

– Позволь узнать тебя, – засмотрелся на нее барин, – позволь быть рядом.

– У меня к вам есть одна большая просьба, пожалуйста, выполните ее? – загадочно попросила его Вера.

– Для тебя сделаю все, что ты только не попросишь! – развел руками Громов, надеясь на продолжение разговора.

– Тогда забудьте меня! – резко выдала она и быстро спрыгнула в реку.

Там спешно прошла по воде, обошла барина, ступила на берег и стала быстро удаляться в сторону дома. Подол ее длинной юбки сильно намок, но девчонка совсем этого не замечала. Она хотела одного: поскорее скрыться с глаз мужчины, который стоит и смотрит ей вслед. А он смотрит, и она чувствовала это всей своей спиной.

Григорий повернулся и еще долго смотрел на нее, наблюдая, как она поднималась по протоптанной тропинке в гору, спешно убегая от него.

Слова этой чудной девчонки еще долго звучали в его ушах: «Тогда забудьте меня»! Вновь и вновь вспоминал он упреки Веры. А сам медленно ехал к своему поместью, но уже знал и был уверен, что с этой девочкой он готов жить, и в шалаше, и в барских хоромах, и где она только не пожелает, лишь бы всегда была рядом с ним.