– Царь, рассказ мой не напрасен,
Смысл притчи прост и ясен.
Брата жизнь в твоих руках,
Не казни лишь впопыхах,
 
 
Не спеши, владыка, с приговором,
Выслушай за мирным разговором.
Топнул царь правой ногой,
В ладоши хлопнул раз, другой.
 
 
– Слуги, Максима приведите быстро.
Но шипят советники-министры:
– Зачем слушать его нам,
Ты, мудрейший, видел сам,
 
 
Как он убить пытался сына твоего,
Смертью лютой надобно казнить его.
Только вот уж пред ним
Стоит растерянный Максим,
 
 
Не понимая положения своего.
Строго царь спросил его:
– Чем ты можешь оправдаться,
Чтобы с жизнью не расстаться?
 
 
Максим пожимает плечами:
– Царь великий, да что с вами?
Как оправдать смогу себя,
Коль даже того не знаю я,
 
 
В чём виновен, перед кем,
Судят меня здесь зачем?
– Ты спрашиваешь это у меня?
Яна месте преступления застал тебя!
 
 
Кто убивал царевича у меня на глазах?
Но не допустил того Аллах.
Когда меч ты заносил над его головой,
Я крикнул сам тебе «постой»,
 
 
Сам хватать велел тебя.
Чем тут можно оправдать себя?
Разве это злодеянье не твоё?!
– Так вот в чём горюшко моё!
 
 
Ты видел обнажённый меч.
Но не затем, чтоб принца сечь,
Вынимал его из ножен.
Он для другого был мне нужен.
 
 
Вот что было, царь, на самом деле.
Поохотиться с царевичем мы захотели.
Долго догоняя резвую косулю,
Припозднились и в лесу заснули.
 
 
Я проснулся, чуть светало,
На траве роса лежала,
Рядом дерево и куст.
Услышав непонятный хруст,
 
 
Посмотрел я тотчас ввысь,
На дереве увидел рысь.
Она от ветки оттолкнулась,
Да на царевича метнулась.
 
 
Я мечом ей преградил дорогу,
Помотал на нём немного
И стряхнул её за куст,
В этот миг услышал хруст.
 
 
Занималась уж заря,
Тут схватили воины меня.
– А где доказательства тому?
– Они есть, и показать могу
 
 
Эту рысь и её рану,
Что нанёс ей утром ранним.
Царь велел седлать коней,
На место то скакать скорей.
 
 
И вот они все вместе
На том самом месте.
Вот тот самый кедр зелёный,
А под ним ковёр махровый,
 
 
А недалече, за кустом,
Спит злодейка вечным сном.
В землю будто врыто ухо,
И насквозь проткнуто брюхо.
 
 
– Видишь, царь, ещё б немножко
И загрызла б эта кошка
Сына твоего до смерти.
Уж глазам своим поверьте.
 
 
Почесал за ухом царь,
Извинился государь:
– Да, не винен ты не в чём.
Максим ему обиженно потом:
 
 
– Царь, меня теперь прости,
Но отныне нам не по пути.
Честью я служил тебе,
А ты не поверил мне.
 
 
Стал царевич плакать горько,
Просил его: – Останься только.
Не уезжай, пожалуйста, Максим,
Обиду горькую прости.
 
 
Мне даже не сказали самому,
Тебя схватили почему,
За что казнить намерены,
Жизни лишить безвременно.
 
 
Я помиловать просил тебя,
Но слушать не хотел никто меня.
Максима умоляли царские особы,
О плохом забыл он чтобы.
 
 
Всё простил тогда Максим
И остался вместе с ними,
Лечить царскую семью,
Обиду пережив свою.
 

 
Покачал Иван кудрявой головой
И без брата вернулся домой.
Учиться продолжал внимательно,
Трудился в кузнице старательно.
 
 
Жизнь была хоть и не праздна,
Но очень уж однообразна.
Так что решил Иван однажды
И родителям сказал отважно:
 
 
– Повидать пора мне мир,
Обозреть по мере сил,
Посмотреть на всё и вся,
Людям показать себя.
 
 
Быстро в путешествие собрался,
С родителями нежно попрощался.
Мать сказала ему: «С Богом».
Отец обнял крепко у порога.
 
 
– Не сердитесь на меня.
Сел на доброго коня,
И из виду скрылся вскоре.
Конечно, это горюшко, не горе,
 
 
Но вздохнула мать тихонько,
Смахнув с глаз слезу легонько.
А Иван мчался по полю,
Свободой наслаждаясь вволю.
 
 
Побывал в таинственных местах:
Тёмных Муромских лесах,
Видел горы, в них ущелья,
Грандиозные уральские пещеры.
 
 
Был в заброшенном Устюге,
На западе, на севере и юге,
Словно пролетел он птицей
По стране и за её границей.
 
 
И в каких бы ни был странах,
Обретал друзей желанных.
Таких, что на него похожи,
И иных по цвету кожи.
 

 
Как-то, видимо себе на горе,
Прибыл он на берег моря
И попал на дивный пляж.
Видит там, словно мираж,
 
 
На песке сидит девица,
На море синее дивится.
Волны ей ласкают ножки,
Солнце согревает кожу.
 
 
Хороша она на диво,
И изящна, и красива,
В ней прекрасно, право, всё.
Она взглянула на него,
 
 
Подмигнула одним глазом,
Взяла за руку и разом
Его поплавать пригласила,
Отказаться был не в силах.
 
 
На песке загорали потом,
Её глаза сверкали огнём
Ярче звёзд небесных в вышине.
«Как всё восхитительно в тебе».
 
 
Так он сражён был наповал,
Не подозревая в ней обман.
До безумия в неё влюбился,
Правда, с ходу не женился,
 
 
Словно чувствовал подвох,
Хоть по ней всё больше сох.
Её мать была колдунья,
Злилась старая ведунья.
 
 
Но Иван решил – проверить нужно,
Насколько чувствам верить можно.
Собрал пожитки в конце дня
И ускакал, сев на коня.
 
 
«Пусть разлука нас рассудит,
Издали видней всё будет.
Коль действительно любовь,
Значит, встретимся мы вновь.
 
 
Ну а на нет —
И суда нет».
Только вот колдунья-мать,
Ничего не хочет знать,
 
 
Она воскликнула: – О нет!
И пустила порчу вслед.
«Коль не желаешь дочь мою,
Тебя я заживо сгною!
 
 
Погибай же, друг любезный,
От порчи – посланной болезни».
Ивану вскоре стало плохо,
Страдал от каждого он вздоха.
 
 
Ломило беспощадно тело,
И в глазах его темнело,
Еле держался на коне,
Ехал будто бы во сне.
 

 
Добравшись до дома между тем,
Свалился Ваня с ног совсем.
Максим почувствовал – беда,
Жаром веет от креста.
 
 
Обращается Максим к царю:
Государь, пойми беду мою.
Заболел брат тяжело,
Я обязан вылечить его
 
 
От болезни роковой.
Отпусти меня домой.
– Поезжай, Максим, конечно,
Но о нас не забывай, сердечный.
 
 
Как справишься с бедою там,
Скорее возвращайся к нам.
Поклонясь царским особам в ноги,
Брата выручать помчался по дороге.
 
 
И вот он прибыл в отчий дом,
Что же видит в доме том:
Плачет мать, рыдает отец,
На глазах погибает малец.
 
 
Говорит, войдя лишь, им
Бодрым голосом Максим:
– Мать, зачем льёшь слёзы зря,
Сливай в этот сосуд, сюда.
 
 
Успокойся, дорогой отец,
Помогай лечить Ивана наконец.
Давай-ка мы с тобою срочно
Сначала снимем с него порчу.
 
 
Растёрли остывающее тело
Так, чтоб до костей прогрело,
Привели его в порядок вместе,
Удобно уложили честь по чести.
 
 
– А сейчас, родители,
Спокойно отдохните.
Я останусь рядом с ним,
Теперь справлюсь и один.
 
 
Сделал травяной настой,
Смешав с материнскою слезой,
Давал брату пить настои,
В тело их втирал порою.
 
 
Он старался из последних сил,
Брата день и ночь лечил.
Не успевала плакать мать
Да слезами сына умывать.
 
 
И вот на седьмой денёк
Наконец открыл глаза сынок.
Пролежав ещё с неделю,
Поднялся кое-как с постели.
 
 
Постепенно набирался сил,
А через месяц уж ходил.
Стал бегать, прыгать, закаляться,
И вновь спортом заниматься.
 
 
Вылечив родного брата,
Пришла пора ехать обратно.
И тогда сказал Максим:
– Отправляюсь я к царям моим.
 
 
Хоть и не хотелось расставаться.
Но куда было деваться?
На родителей оставил брата
И вернулся во дворец обратно.
 

 
Так с тех пор, из года в год,
При дворе Максим живёт,
Служит лекарем он царским,
С царевичем связан чувством братским.
 
 
Идут годы средь великих дел,
Но всему на свете есть предел.
Постарел со временем царь грозный
Да и заболел очень серьёзно.
 
 
Максим все знанья, опыт весь
Применял на совесть здесь.
Он старался так и сяк,
Но царь не поправлялся никак.
 
 
Оказалась бесполезной медицина.
От его болезни не нашлось вакцины.
Одно лишь средство оставалось —
Корнем жизни называлось.
 
 
До него добраться можно,
Но это очень, очень сложно,
Не погибнув по пути.
Ещё трудней – его найти.
 
 
Только чтоб царю помочь,
Максим пошёл в Купалы ночь
За корнем жизни чудотворным
Лесом страшным, лесом стрёмным,
 
 
Жизнь потерять свою рискуя,
На коварное болото Колдодуя.
Ночь была темным-темна,
Непроглядна и черна.
 
 
Ни луны, ни звёзд: «Во тьме
Как найти дорогу мне?»
В лес вошёл, ещё темней.
Но идёт он всё быстрей.
 
 
Слышит стоны, слышит гул,
Кто-то рядом с ним вздохнул,
Потом затопали, заржали,
Глаза злые засверкали.
 
 
Что ещё ждёт впереди?
Крест Максим достал с груди,
Поцеловал, прижав к губам,
Перекрестился трижды сам,
 
 
Прочертил себя вокруг
Тем крестом солидный круг.
Теперь, как не старались гады,
Этот круг им был преградой.
 
 
Так дошёл он до болота.
«Очень плохо видно что-то,
Но это горе – не беда»,
Светлячков набрал тогда.
 
 
При их свете отыскал
Корень жизни семипалый,
Положил в мешочек ладный
И вернулся в город славный.
 

 
Сварить зелье оставалось,
Невзирая на усталость.
Помыл, порезал корешок,
Сложил в глиняный горшок,
 
 
Прокипятил в воде заветный корень
Дал настояться суток трое,
Всё, как надо по науке,
Взял осторожно горшок в руки,
 
 
Тщательно отфильтровал в сосуд
И за чашей вышел. Тут
Проскользнул советник-гад
В сосуд этот вылил яд,
 
 
Да скорее – юрк за дверь
И, будто не спеша, теперь
По коридору удалялся.
В это время возвращался
 
 
В свою комнату Максим,
Хоть и не столкнулся с ним,
Но заметил, как, мелькнув,
Тот за угол завернул,
 
 
Но не придал этому значенья,
А в прекрасном настроении
Вернулся к прерванному делу
И продолжил его смело.
 
 
В чашу перелил настой
И, убрав сосуд пустой,
Поднял чашу золотую,
Пошёл в горницу другую,
 
 
Поклонился там царю:
– Государь, я вам даю
Напиток не простой,
А чудодейственный настой.
 
 
В ночь Купалы отыскал я
Корень жизни семипалый,
Приготовил, как положено
Да в книге тайн изложено.
 
 
Чтоб здоров и молод стал,
Осуши до дна бокал.
Но советник гадкий тот
Сразу выскочил вперёд:
 
 
– Зачем же рисковать так, царь,
Испытай сначала, государь,
Эту жидкость на собаке.
Слова лекаря, возможно, враки.
 
 
Принял царь его совет.
Кто знает, враки или нет?
Проверить же не помешает.
– Привести пса! – повелевает.
 
 
Собаку доставили больную,
Старую, слепую и глухую.
Из чашки несколько капель взяли,
Их проглотить собаке дали.
 
 
Тотчас же она завыла,
Всеми лапами забила,
Извиваясь, зашипела
И в мученьях околела.
 
 
В жутком гневе царь вскричал:
– Ах, мерзавец, ах, нахал,
Ты решил сгубить меня?!
За это я казню тебя!
 
 
Максима посадить в тюрьму,
Пока решим его судьбу.
Всё по закону быть должно,
Совет решит про казнь его.