Мужчины подошли к ней и внимательно изучили каждый дюйм ее кожи и одежды, потом волосы и руки.

– Чисто, – сказал маленький смуглый мужчина.

– Чисто, – повторил вслед за ним его напарник.

Женщина едва заметно улыбнулась. Никаких следов. Никаких улик. На ней не осталось ни крови, ни мелких частиц костей или мозга.

– Хорошо, – сказала она.

Мужчины снова подошли к Юджину, взяли его за руки и ноги и протащили десять футов до кустов. Чуть раньше они нашли там небольшое углубление в известняке, трещину в камне примерно восемь футов в глубину и полтора фута в ширину – достаточно широкую, чтобы засунуть туда тело боком, но слишком узкую для размаха крыльев стервятников или канюков. Юджин был совсем не худощавым человеком. Они начали осторожно опускать тело, следя, чтобы оно не цеплялось за камень, а затем сбросили его вниз. Оно застряло между каменными стенками трещины на глубине семи футов.

Пятна крови уже начали высыхать и чернеть на солнце. Убийцы присыпали их песчаной пылью и замели все следы веткой мескитового дерева. После этого они вернулись в свою машину, водитель подал немного назад, выбрался из кустарника и выехал на дорогу. Большая машина развернулась в ту сторону, откуда приехала, и не спеша, на скорости в пятьдесят пять миль, двинулась в обратный путь. Через несколько минут они миновали белый «мерседес» Юджина, стоящий там, где они его оставили. Он выглядел брошенным и уже начал покрываться пылью.

– У меня есть дочь, – сообщила Кармен Грир. – Я ведь вам уже говорила?

– Вы говорили, что вы мать, – сказал Ричер.

Она кивнула, глядя на руль:

– Да, у меня дочь. Ей шесть с половиной лет. – Она помолчала немного и добавила: – Они назвали ее Мэри Эллен.

– Они?

– Семья моего мужа.

– Они дали имя вашему ребенку?

– Так получилось. Я была не в том положении, чтобы им помешать.

– А как бы вы ее назвали? – через пару мгновений спросил Ричер.

– Может быть, Глория, – пожав плечами, ответила Кармен. – Мне казалось, что она потрясающая.

Она снова замолчала.

– Но ее зовут Мэри Эллен, – проговорил Ричер.

– Они называют ее Элли, для краткости, – сказала она. – Иногда мисс Элли.

– И ей шесть с половиной лет?

– Мы женаты меньше семи лет. Это я вам тоже говорила. Надеюсь, вы умеете считать. Или у вас проблемы?

– С математикой?

– С тем, что это значит.

Ричер покачал головой, глядя в ветровое стекло:

– Никаких. А почему должны быть какие-то проблемы?

– Вот и для меня нет никаких проблем. Но это объясняет, почему я была не в том положении, чтобы дать имя собственной дочери.

Ричер ничего ей не ответил.

– С самого начала у меня с его семьей ничего не получалось, – сказала Кармен.

Она произнесла это так, как люди говорят о трагедии, случившейся в прошлом, об автомобильной катастрофе, крушении самолета или смертельном диагнозе. Так, как человек вспоминает день, когда его жизнь изменилась навсегда. Она крепко сжимала руками руль, и машина мчалась вперед, словно сама по себе, – кокон, внутри которого царит прохлада и тишина, а мимо проносится прожаренная на солнце местность.

– Кто они такие? – спросил Ричер.

– Гриры, – ответила она. – Старая семья из округа Эхо. Они живут там с тех самых пор, как был отвоеван Техас. Наверное, тогда-то и урвали себе кусок.

– А какие они?

– Какие и должны быть, – сказала она. – Старая техасская семья, белые. Большие деньги с незапамятных времен, часть из них уже исчезла, но многое осталось – нефть и разведение скота. Протестанты, крестятся по всем правилам. Впрочем, не могу сказать, что они часто ходят в церковь или их беспокоит, что им скажет Господь. Они охотятся на животных ради собственного удовольствия. Отец моего мужа умер некоторое время назад, мать жива, два сына, кузены по всему округу. Мой муж – старший сын. Его зовут Слуп Грир.

– Слуп?^[6] – переспросил Ричер.

Кармен улыбнулась впервые с тех пор, как они выехали на дорогу из ямы.

– Слуп, – повторила она.

– И что это за имя такое?

– Старое семейное имя, – пояснила она. – Мне кажется, так звали кого-то из предков. Наверное, он был в Аламо и сражался с моими предками.

– Звучит как «шлюп». А как зовут другого сына? Яхта? Буксир? Океанский лайнер? Нефтеналивной танкер?

– Роберт, – ответила Кармен. – Все называют его Бобби.

– Слуп, – повторил Ричер. – Я такого еще не слышал.

– Я тоже раньше не слышала, – сказала Кармен. – Вообще там все для меня было в новинку. Но мне нравилось его имя. Оно… выделяло его, что ли.

– Да, наверное.

– Мы познакомились в Калифорнии, – сказала Кармен. – Учились вместе в университете.

– Он оказался далеко от дома и все такое, – проговорил Ричер.

Она перестала улыбаться:

– Именно. Оглядываясь назад, я понимаю, что это единственная причина, по которой все произошло. Знаете, если бы я встретила его здесь, включая все, что шло в придачу к нему, ничего бы не было. Никогда, уж можете мне поверить. Если предположить, конечно, что я вообще сюда приехала бы, в чем я очень сомневаюсь.

Она снова замолчала и, прищурившись, начала вглядываться вперед, в ослепительное сияние солнца. Слева от черной ленты дороги возникло какое-то строение, чьи яркие алюминиевые очертания рассыпáлись на движущиеся фрагменты под воздействием горячего воздуха, поднимавшегося над шоссе.

– Вот и закусочная, – сообщила Кармен. – Уверена, что здесь есть кофе.

– Довольно необычная закусочная, – заметил Ричер.

– А здесь много необычного, – проговорила Кармен.

Закусочная в полном одиночестве пристроилась на обочине дороги, на небольшом возвышении посреди утрамбованной земляной площадки, которая служила парковкой. На высоком шесте имелась вывеска, и нигде даже намека на тень. Ричер заметил два грузовика-пикапа, стоящих довольно далеко друг от друга и припаркованных кое-как.

– Ну ладно, – сбрасывая скорость, с сомнением проговорила Кармен. – Теперь вы от меня сбежите. Посчитаете, что один из водителей пикапов наверняка согласится вас подвезти.

Ричер промолчал.

– Если вы так решили, сделайте это позже, ладно? – попросила она. – Пожалуйста. Я не хочу остаться одна в таком месте.

Она еще немного сбросила скорость и покатила по неровной дороге в сторону парковки. Остановилась рядом с вывеской, словно под деревом, чьи ветви защитят машину от солнца. Тонкая тень шеста, точно палочка, легла на капот. Кармен заглушила двигатель, в неожиданно наступившей тишине громче зазвучал шепот кондиционера. Ричер открыл свою дверь, и в него ударила тугая волна жара, будто он вдруг оказался в сталелитейном цеху. Воздух был таким горячим, что ему не удавалось сделать вдох. Несколько мгновений он стоял не шевелясь, дожидаясь Кармен, а затем они вместе прошли по пропеченной солнцем земле, жесткой и сухой, точно цемент. Чуть дальше он разглядел заросли мескитовых деревьев на фоне ослепительно-голубого неба, бесконечного и бездонного, раскинувшегося во все стороны, насколько хватал глаз.

Ричер шел на полшага позади Кармен, наблюдая за ней. Она опустила голову и прикрыла глаза, как будто не хотела ничего видеть вокруг себя и не хотела, чтобы ее видели другие. Подол ее платья доходил до коленей, красиво оттеняя их. Двигалась она с изяществом танцовщицы, прямо держала спину и легко переставляла ноги.

В закусочной имелся крошечный вестибюль с автоматом по продаже сигарет и стендом, на котором были вывешены рекламные листки, сообщавшие о продаже недвижимости и выставках оружия, а также новости, касающиеся нефти и проведения родео в окрестных городках. За второй дверью было снова прохладно. Некоторое время Ричер и Кармен постояли, наслаждаясь возможностью забыть о жаре. Сразу за дверью начиналась стойка, усталая официантка сидела боком на табурете. В кухне болтался повар. В отдельных кабинках двое мужчин что-то ели. Все четверо подняли головы и замерли, словно хотели что-то сказать, но решили промолчать.

Ричер посмотрел на всех по очереди, отвернулся и провел Кармен в самую дальнюю кабинку в конце зала. Он уселся за липкий стол с виниловым покрытием и с удовольствием подставил голову струе холодного воздуха из вентилятора в потолке. Кармен устроилась напротив и подняла голову, и Ричер впервые посмотрел ей прямо в лицо.

– Моя дочь совсем на меня не похожа, – сказала она. – Иногда я думаю, что это самая жестокая ирония в том, что со мной происходит. Могучие старые гены Гриров победили мои, это точно.

У нее были невероятно красивые темные глаза, слегка раскосые, с длинными ресницами, и прямой нос, который вместе с бровями образовывал идеальную букву Y. Густые черные волосы, отливавшие синим в тусклом свете закусочной, обрамляли высокие скулы. Маленький ротик с едва заметным следом красной помады, гладкая великолепная кожа цвета слабого чая или темного меда, словно подсвеченная изнутри. На самом деле ее кожа была значительно светлее, чем загорелые руки Ричера, хотя он был белым, а Кармен – нет.

– Итак, на кого похожа Элли? – спросил он.

– На них, – ответила Кармен.

Официантка принесла холодную воду, блокнот и карандаш, задранный нос и высокомерное молчание. Кармен заказала кофе со льдом, а Ричер – горячий и как можно крепче.

– Она нисколько на меня не похожа, – сказала Кармен. – Пухленькая, с розовой кожей и светлыми волосами. Но зато у нее мои глаза.

– Счастливая, – заметил Ричер.

На ее губах промелькнула улыбка.

– Спасибо. И я хочу, чтобы она оставалась счастливой.

Кармен прижала стакан воды к щеке, а потом салфеткой вытерла влагу с лица. Официантка принесла их заказ – кофе со льдом в высоком бокале и кофе Ричера в пластмассовом кувшине. Когда она ставила бокал перед Кармен, часть его содержимого выплеснулась на стол. Она подтолкнула к Ричеру пустую фарфоровую кружку, положила посреди стола чек лицевой стороной вниз и, не произнеся ни единого слова, ушла.

– Вы должны понимать, что когда-то я любила Слупа, – сказала Кармен.

Ричер промолчал, и она посмотрела ему в глаза.

– Вы не любите, когда вам говорят подобные вещи? – спросила она.

Ричер покачал головой, хотя действительно чувствовал себя немного неловко. Одинокие бродяги далеко не всегда готовы с радостью выслушивать признания совершенно незнакомых им людей.

– Вы сказали, чтобы я начала с самого начала, – произнесла она.

– Да, сказал, – не стал спорить Ричер.

– Хорошо, пусть будет с самого начала. Когда-то я его любила. Я хочу, чтобы вы это понимали. А еще что это было совсем не трудно – полюбить его. Высокий, крупный, красивый, он много улыбался, держался легко и непринужденно, я никогда не видела его напряженным. Мы учились и были молоды. Лос-Анджелес такое особенное место, где все кажется возможным и ничто не имеет особого значения.

Она взяла соломинку из коробки, стоящей на столе, и вынула ее из упаковки.

– А еще вам необходимо знать, откуда я родом, – продолжала она. – По правде говоря, мой случай нельзя назвать стандартным. Я не была простой мексиканской девушкой, которую волновало, как к ней отнесется белая семья. Меня беспокоило, примет ли моя семья парня-гринго. Ужасно беспокоило. Нам принадлежит тысяча акров земли в Напа-Вэлли^[7]. Мне кажется, мы там жили всегда и всегда были самыми богатыми из всех, кого я знала. И самыми образованными. Искусство, история, музыка. Мы делали пожертвования музеям. На нас работали белые люди. Поэтому я страшно переживала, что скажут мои родные, когда я объявлю им, что хочу выйти замуж за белого парня.

Ричер сделал глоток кофе. Он был несвежим и подогретым, но Ричер решил, что сойдет и так.

– И что они сказали? – спросил он.

– Пришли в ярость. Я считала, что они ведут себя глупо. Теперь понимаю, что они были правы.

– Так что же произошло?

Кармен некоторое время потягивала кофе через соломинку, потом взяла салфетку и промокнула губы. На салфетке остался красный след помады.

– Ну, я забеременела, – сказала она. – И разумеется, все стало в миллион раз хуже. Мои родители очень набожные люди, которые страстно придерживаются традиций, и они просто вычеркнули меня из своей жизни. Лишили наследства и отказались от меня. Как в сказке из викторианских времен – выгнали из дома на заснеженную улицу с жалким узелком в руках. Только, разумеется, не было никакого снега, а вместо узелка – дорогой чемодан.

– И что вы сделали?

– Мы поженились. Никто не пришел на нашу свадьбу, только пара друзей, с которыми мы учились. Несколько месяцев мы прожили в Лос-Анджелесе, закончили учебу, потом поселились там, пока до появления ребенка не остался месяц. На самом деле тогда было здорово. Мы были молоды и любили друг друга.

Ричер налил себе вторую чашку кофе.

– Но? – спросил он.

– Но Слуп не мог найти работу. А вскоре я поняла, что он не особенно старался. Работа не входила в его планы. Колледж был для него четырьмя годами развлечений, а затем он собирался сменить отца в семейном бизнесе. Его отец к тому моменту уже готовился уйти на покой. Мне это совсем не нравилось, потому что я хотела, чтобы мы начали самостоятельно выстраивать нашу жизнь. Ну, вы понимаете, новое поколение с обеих сторон. Я считала, что раз я отказалась от всего, что имела, то он тоже должен. Мы начали ссориться, я не могла работать из-за беременности, поэтому у меня не было своих денег. В конце концов мы не смогли заплатить за жилье, он одержал верх в нашем споре, и мы вернулись сюда, в Техас, и поселились в большом старом доме с его родителями, братом и кучей кузенов. И я все еще здесь.

Отчаяние и тоска снова зазвучали в ее голосе при воспоминании о дне, когда ее жизнь изменилась навсегда.

– И?.. – подтолкнул ее Ричер.

Она взглянула ему в глаза:

– Мне казалось, будто земля разверзлась у меня под ногами и я стремительно падаю прямо в ад. Я испытала такое потрясение, что сначала даже не могла ни на что реагировать. Они очень странно со мной держались, и только на второй день я поняла, что происходит. Понимаете, всю мою жизнь со мной обращались как с принцессой, потом я была одной из тысяч студентов в Лос-Анджелесе – и вдруг превратилась в кусок дерьма с помойки. Они никогда не говорили это прямо, но я все видела и понимала. Они меня ненавидели, для них я была грязной шлюхой, подцепившей их дорогого мальчика. Они вели себя до противного вежливо, наверное, рассчитывали, что Слуп одумается и вышвырнет меня вон. В Техасе такое нередко случается. Чудные мальчики из старых семей, когда они глупы и молоды, любят темнокожих женщин. Иногда это что-то вроде обряда посвящения. Потом они умнеют и все встает на свои места. Я уверена, что они так думали. И очень на это надеялись. Поверьте мне, я испытала настоящий шок. Я никогда так о себе не думала. Никогда. Не было необходимости. И никогда ни с чем подобным не сталкивалась. В одно мгновение весь мой мир перевернулся с ног на голову. Как будто я свалилась в ледяную воду. Я не могла дышать, не могла думать, даже двигаться не могла.

– Но, судя по всему, он вас не вышвырнул.

– Нет, – не поднимая глаз, ответила Кармен. – Он начал меня бить. В первый раз он ударил меня по лицу. На следующий день родилась Элли.

«Форд-краун» свернул к офису проката машин «Херц», пристроившемуся за небольшой рощицей в восьми милях от шоссе, на полпути между Абилином и Биг-Спринг. Техасские номера были заменены на виргинские. Пластиковые покрышки вернулись на место, антенны были сняты и убраны в чемодан. Сувенирные кепки сложены и спрятаны вместе с оружием. Мобильный телефон Юджина разбит о большой камень, а осколки заброшены в густые кусты. На переднее пассажирское сиденье насыпали несколько горстей пыли с обочины дороги, чтобы служащие агентства пропылесосили его, уничтожив вместе с пылью все следы пребывания Юджина в машине, поскольку на сиденье могли остаться волоски или нитки с его одежды.

Затем большой седан вернулся на шоссе и спокойно покатил на запад, непримечательная машина с тремя непримечательными людьми внутри. Они сделали еще одну остановку около кафе, названного в честь реки Колорадо, где выпили содовой и позвонили из непримечательного телефона-автомата в Лас-Вегас, откуда их звонок отправился в Даллас, а затем в офис в маленьком городке на западе Техаса. Они доложили, что все прошло успешно, и их сообщение было принято с радостью.

– Он разбил мне губу, а еще у меня расшаталось несколько зубов, – сказала Кармен Грир.

Ричер наблюдал за ее лицом.

– Это было в первый раз, – продолжала она. – Он просто вышел из себя, но тут же раскаялся в том, что сделал, и сам повез меня в больницу. Ехать туда очень далеко, несколько часов, и всю дорогу он умолял простить его. Потом он принялся уговаривать меня не рассказывать о том, что произошло на самом деле. Мне показалось, что ему действительно стыдно, и я согласилась. Но мне все равно не пришлось ничего говорить, потому что, как только мы приехали, у меня начались схватки и меня отправили прямо в родильную палату. Элли родилась на следующий день.

– И что было потом?

– Все было хорошо, – ответила она. – По крайней мере неделю. А потом он снова начал меня бить. Я все делала не так. Слишком много внимания уделяла ребенку, не хотела заниматься с ним сексом, потому что у меня болели швы. Он говорил, что из-за беременности я стала толстой и уродливой.

Ричер молчал.

– Ему удалось заставить меня в это поверить, – проговорила она. – И я очень долго верила. Знаете, так бывает. Нужно быть очень уверенной в себе, чтобы сопротивляться таким словам. А у меня подобной уверенности не было. Он отнял ее у меня. В течение двух или трех лет я считала, что сама во всем виновата, и пыталась исправить положение.

– А что делали его родные?

Кармен отодвинула от себя бокал с недопитым кофе.

– Они ничего не знали, – сказала она. – Потом его отец умер, и стало еще хуже. Он был самым разумным из них всех. И хорошим человеком. А теперь остались только его брат и мать. Он ужасный, а она настоящая ведьма. И они по-прежнему ничего не знают. Все происходит потихоньку. Дом большой, в действительности это громадное поместье. И мы вовсе не сидим друг у друга на голове. Все невероятно запутано. Мой муж слишком упрям и горд, чтобы согласиться с ними, что он совершил ошибку. Поэтому чем больше они на меня наскакивают, тем старательнее он делает вид, что любит меня. Он их обманывает. Покупает мне подарки. Вот и это кольцо купил он.

Она подняла правую руку, изящно повернув запястье, чтобы показать Ричеру платиновое кольцо с большим бриллиантом. Выглядело оно великолепно. Ричер никогда не покупал колец с бриллиантами и не имел ни малейшего понятия о том, сколько оно может стоить. Он решил, что много.