От женщины стройной и тонкой
Не мог ожидать я привета.
Хотя бы, пустая примета
Смутила покой мой. Сторонкой
Её обошёл бы. Бежал бы
Друзьям своё горе поведать,
В стихах передал бы все жалобы
На тяжкие беды – и сел бы спокойно обедать.
1937 февраль 1
Какой размеренной беседой
Ты сердце юное пленил?
Возьми бумаги лист и поведай.
Вот перо и пузырёк чернил.
В печали преклонил он голову к столу
И думал, вздрагивая плечами:
– Какому идолу я вознесу хвалу?
Уж не позвать ли врача мне?
Как тело раненного, наземь
Упавшего, оплачет Ярославна,
Так я страдаю много зим
И гибну медленно, бесславно.
Кому нужны нескладные отрывки,
Моей судьбы черновики?
Даже случайно открыв их,
Небрежным движеньем руки
Вы сбросите прочь со стола
Досадную кипу бумаг.
Той жизни не будет следа, что была.
Но я оставляю зарубку,
На дереве жизни таинственный знак.
И девушку, что куталась в шубку,
И ехала вместе в метро,
И наш разговор, и тревоги,
И раннее, зимнее утро –
Я всё занёс на бумагу,
Оставлю на память тебе.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
1937 февраль 5
Я мирно спал ещё… покуда
Одолевали сны. Но вот
В моё окно лучами бьёт,
Ликуя солнце. Я восход
Воспринимаю словно чудо.
Я открываю окна в сад,
Где зелень смочена росою,
Где капли крупные дрожат,
Ещё удержаны листвою.
Но солнце выпьет их шутя,
Едва поднимется немного.
Вот золотится вновь дорога.
Смеётся за стеной дитя,
Мать уговаривает строго:
– Угомонися, время спать!
Вот разбуянилось некстати!
Тут солнце прыгает в кровати
И нежно обнимает мать.
Я у окна… Кусты сирени
В цвету, и яблони в цвету.
Террасы ветхие ступени,
Прохладные, сырые тени
Мне так приятны. Я расту,
Я поднимаюсь в высоту,
Я покидаю кров приветный,
Где мне сидеть невмоготу.
И вот в саду… Едва приметный,
Душистый, утренний туман
Всего пронизывает. Снова
Меня переполняет слово,
Я одурманен, полупьян.
1937 май 10
Мне радостно виденье Бога,
Возникшего из темноты…
Я раздвигал рукой кусты,
Не зная, где лежит дорога,
Я нарушал ночной покой
Призывным окликом, не зная
Где выход, ибо глушь лесная
Вновь тяготела надо мной.
Но вот я вышел на поляну,
Где редкие чернели пни,
Которым поклоняться стану.
Присел я отдохнуть немного.
Тут путник подошёл ко мне.
И я познал наедине
Явленье радостного Бога.
1937 июнь
Ходил я к Андрею Белому
В дни болезни его на поклон,
Мне скромному и несмелому
Пророком казался он.
Имел я тогда немного
Молодых, но радостных лет.
Искал я по книгам Бога
И верил в Третий завет.
Меня не пустили к больному.
Вечно ставят преграды поэтам.
В горе я удалился к дому –
И о смерти узнал по газетам.
1936
Я пребывал в астральном мире,
Там, где прообразы вещей,
Мой разум разгорался шире
Снопом ликующих лучей.
Я не грешил, лишённый тела,
И на земную суету
Смотрел торжественно и смело,
Как перешедший за черту.
Неосязаем и бесплотен,
Я был мечтой во много сотен
Веков и стран перенесён.
Несуществующей рукою
Его руки коснулся я,
И думал: – Друга успокою,
Ему близка любовь моя!
Озарена лучами славы
Преображённая душа,
Её движенья величавы,
Она проходит не спеша.
1937 сентябрь 17
И когда Андрея Белого
Повстречал я в поздний час,
Невещественное тело его
Было призраком для нас.
Он прошёл путями росными,
Нарушая тишину,
И дымками папиросными
Обволакивал луну.
1938 февраль
Юноша, ломая руки,
Молился каменным богам.
Он отвергал докучные науки,
Читая тексты древних по слогам.
Преданья косного Востока
Ему подспорьем были.
Крылатые духи духовное око
Насильно ему приоткрыли.
1937 октябрь 16
Прекрасная страна Кеми,
Повсюду слышу я приветствия тебе,
И двойника моего Ка
Славословия, обращённые к тебе…
На берегу голубого Нила
Медленно влачились дни мои.
Я был бедным землевладельцем,
Поклонявшимся Амону-Ра.
1937
Меня за письменным столом
Терзают мысли о былом
Египта, и во славу Бату
Слагаю гимны я. Потом
Иду смиренно получать зарплату,
Не мысля тело изнурять постом.
Я стал практичен, озабочен
Делами службы и еды.
Мой день размерен, приурочен
К таблицам, графикам и прочим
Бумагам. Все мои труды
Приведены в порядок строгий.
Пишу и мыслю я дорогой.
Дневные записи веду
В метро, в трамвае, на ходу.
Друзьям кажуся недотрогой.
Они в заботах обо мне
Способны утомить вдвойне
Участьем, дружеской беседой.
Прижав заботливо к стене,
Твердят они порой: «Поведай
Свои сомненья и тревоги…»
Я покидаю удобное кресло и говорю:
« Не мучьте, не мучьте, старинные боги,
Ещё не забыл я ваши заветы,
Мне памятны будут заботы, заметы,
За ваше внимание благодарю».
Передо мною том Тураева,
В судьбы Египта вникая,
Я сел читать ещё вчера его,
Своим привычкам потакая,
И смутно вижу воды Нила
И землю, где во время оно
Влачились дни мои под тяжестью закона.
Египет знойный, родина моя,
Благословенные, священные края…
1937 март
Не много слов лукаво сказано,
Но сердце новой страстью связано.
К осеннему солнцу обращу лицо
И юные плечи, откину косынку,
С добрым утром выйду я на крыльцо,
Поздравлю стройную, тонкую рябинку.
Она, смеясь, целует небо,
Поборница любви земной,
Даёт собаке ломоть хлеба:
– Вот, раздели его со мной!..
И двор, окинув быстрым взглядом,
Пошла минуя грядки,
Пленяя утренним нарядом,
Играть с цветами в прятки.
Покинув сонные покои,
Где изнывала час назад –
Она срывала астры, бархатки, левкои
И скромно потупляла взгляд,
Когда назойливые пчёлы
Спешили к ней прильнуть в надежде
Пить мёд из рук, что голы
И гибки. В солнечной одежде
Была смугла она, улыбка
Её лицо преображала.
Она, шутя, воображала,
Что и недуг любви – ошибка.
Нарушен вечный распорядок,
И вместе с гибелью цветка
Ей привкус смерти также сладок,
Как детям карамель с лотка.
В своих поступках непреклонна,
В любую минуту поставить могла на своём.
Читала гимны Эхнатона
И солнце славила во всём.
1937
[…]
Белых лотосов букет
Получи, моя красавица,
Мне приятен твой привет
И желание понравиться.
Рано утром по реке
Плыл я в утлом челноке.
Наловил я много рыбы,
На базар её отнёс…
Жить мы весело могли бы –
Всё зависит лишь от нас.
Золотисты твои плечи,
Обожжённые загаром,
И пленяешь ты задором
Вздорной, непокорной речи.
Все твои пятнадцать лет
Опалёны солнцем юга…
Ты мне верная подруга,
Излучающая свет.
1937 декабря 2
Незабвенный, далёкий Египет,
Ты моё золотое детство –
О тебе мои светлые сны.
Ничего не забыл, вспоминаю
Плодородную нашу долину,
Утопающий в зелени дом.
Ты со мною сестра и невеста,
Ты меня никогда не покинешь.
Нам родная земля дорога.
Мы богам поклоняемся в храме,
Мы покорны словам фараона,
Наши дни без движенья давно.
Злые духи пустыни песками
Дуют долгие годы в лицо –
Нам завидуют злобные духи.
Мы следим за разливами Нила,
Нашим нивам несущего жизнь,
И к нему обращаем хвалу.
Вся природа близка и прекрасна,
Когда служит она человеку
И трудам помогает его.
Ты со мною сестра и невеста,
Поклоняешься светлому солнцу,
Славишь родину нашу – Египет.
1938 февраль
БОЖИИ КОРОВКИ
Вот маленькие аписы… Они
Вмиг разбрелись по рукаву толстовки.
Любимы мною божии коровки,
Они быкам египетским сродни.
И красные, пылают как огни,
Когда вперёд ползут без остановки.
Мне нравятся их скромные уловки,
Следя за ними – вспоминаю дни,
В которые любила Египтянка
Пришельца чуждой северной страны.
Нарушила заветы старины
Свободная, простая поселянка –
И перешла в сказания веков
Пасти со мною жертвенных быков.
1938 февраль
Любовь вернёт былые сны,
Колоду карт своих рассыплет,
И снова я войду в Египет,
Внимая зову старины.
Я сдвину крышку саркофага
И встану в тленных пеленах,
Когда окаменевший прах
Земная оживит отвага.
Один пойду бродить в поля
Ещё затопленные Нилом,
Вновь поклонюсь моим могилам,
Тебе, священная земля.
Как правоверный египтянин,
Родную навещу семью,
И будет славить жизнь мою
Своими песнями крестьянин.
Сухое, тощее зерно
Само весною прорастает,
И тот спокойно умирает,
Кому воскреснуть суждено.
1938 апрель
Преданья косного Востока
Ему подспорьем были.
Крылатые духи духовное око
Насильно ему приоткрыли.
1937 октябрь 16
И вот любовь моя
К твоей стремится,
Ты самая упрямая,
Ты прямо львица.
1937
Осень настала.
Падают с клёнов и лип
Жёлтые листья.
Ветер с клумбы срывает
Цветы запоздалые…
1937 сентябрь
Листок беру я
Восковой с прожилками,
В нём горечи мёд.
Линию руки смотрю.
Гадаю свою судьбу.
1937
Солнце любовью
Дарит растенья в саду.
Лишь моё сердце:
Вовсе любви не знает,
Пребывает в печали.
1937
Я принёс цветы –
И в холодном вазоне
Горело пламя,
Внесённое из лесу –
Солнца кусок на столе.
1937
Думаешь легко
Написать танку тебе,
Возлюбленная?
Нужно ходить часами,
Считать слога и вздохи.
1937 сентябрь
Отцвели астры,
Отцветут и гвоздики –
Как и, ты радость!
Золотых волос твоих
Шёлк померкнет в тумане.
1937
Ты вся, как цветок
Нарядный, изысканный,
Благоуханный…
И мог бы сорвать я тебя,
Но лучше мимо пройду.
1937 сентябрь
Если сделано
Из хрупкого фарфора
Сердце твоё, друг,
Она будет играть им
И разобьёт случайно.
1937 сентябрь
Лишь одна звезда
В холодном, синем небе
Привлекает взгляд.
Снится любимая мне.
Прекрасен сон наяву.
1937
Пойти ли куда –
Душу тревога томит,
Скука объемлет.
Вот и сижу я дома
Долгими днями один.
1937 сентябрь
Снова дождь идёт.
Льются потоки воды
По тротуару.
Сегодня нужен зонтик
И новые калоши.
1937
С утра лёг иней
Голубой и девственный.
Старуха прошла,
Сапогами грязными
Проложила дорогу.
1937
Подобно вину,
Тринадцатая танка
Мутит мой разум.
Я пьян от пряных стихов,
Написанных в листопад.
1937
Вот смуглая, красивая гадалка,
Раскинувшая карты на полу.
Толпятся тени длинные в углу.
Она одна, ей никого не жалко.
Гремит вдали невидимая прялка.
Она глядит в сиреневую мглу
И знает – нить, продетую в иглу
Спокойно обрезает Парка.
Её глаза огромные темны,
Они слезой туманятся невольно.
Ей всё равно – однако сердцу больно
От наступившей сразу тишины.
Суровый мир, сокрытый за коврами,
Врывается, переполняя снами…
1938 март 31
Мне дорога любовь безумного Эдгара
К Виргинии. Он никому на свете
За все сокровища не уступил бы нежной,
К нему покорно льнущей девочки. Не мог бы
Из города уехать, изменить порядок
Раз установленного дня, забыть тревоги…
Ей шёл девятый год, когда впервые
Постиг он, что любовь навеки свяжет,
Поработит его, но и взамен подарит
Преображённый мир. По вечерам у тётки
Засиживался он, размеренной беседой
Одновременно радуя и досаждая.
Он был любим, как сын, к его привычкам
И странностям обычно снисходили.
Виргиния росла с ним вместе…Утомлённый
Бесплодным днём, несущим огорченья,
Спешил он в дом, где был всегда желанен –
И память сохраняла для него
Теченье вечеров неповторимых.
Любил играть он с девочкою, наряжая
В костюмы фантастические кукол,
Придумывал смешные представленья,
Преображая комнату в огромный,
Народом переполненный театр.
О проекте
О подписке