«Повеса вечно праздный». На Тверском бульваре

Как выглядел Тверской бульвар в 1825 году, хорошо видно на известной литографии французского художника Огюста Кадоля. У нас его лучше знают, чем на родине. С документальной точностью он запечатлел вид Москвы с Воробьевых гор, Большой театр, Пресненские пруды, Тверской бульвар.

Уроженец Парижа, сын адвоката, с детства учился живописи. Служил в егерском стрелковом полку императорской гвардии. В «Битве народов» под Лейпцигом, где звезда Наполеона закатилась, попал в русский плен, изучил русский язык. В Россию приехал дипломатом, «военным агентом» короля Людовика ХVIII. Будучи в Москве, сделал много рисунков, акварелей и сепий, рисунков коричневой краской, города.

Кадоль рисовал Тверской бульвар, глядя на него от Никитских ворот. Виденных им строений на переднем плане больше нет. Как нет церкви Дмитрия Солунского и Страстного монастыря, замыкавшего перспективу. Картину бульвара 1825 года анонимный автор «Исторического путеводителя по знаменитой столице Государства Российского», выходившего в четырех частях в 1827–1831 годах, достойного переиздания в ХХI веке, описал так: «Вот место, славное гуляньем своим. Средняя большая дорога обсажена липами, уже возмужавшими, в два ряда между оных проложены еще дорожки параллельно с большою, среднею. Из всех бульваров он есть теперь лучший».

Старинная планировка бульвара сохранилась: как прежде, тянется от Никитских ворот к Тверским воротам, Пушкинской площади, широкая аллея, посыпанная песком, и две другие дорожки, охраняемые строем деревьев в восемь рядов. «По сторонам дорог расположены прекрасные куртины (гряды для цветов. – Ред.) с цветами, каковыми обсажены и самые бока дорожек; посредине к правой стороне выстроена хорошего арабского вкуса кондитерская, где гуляющие могут найти и легкую закуску. По обеим оной сторонам есть два искусственные водоема, наполняемые по произволению водою. Фонтаны при блеске склоняющегося солнца обворожительны».

Ничего подобного нет давно – ни кондитерской, ни водоемов, ни фонтанов. Что есть? Детская площадка, клумбы, пешеходы и массивные скамейки, особенно популярные у пар, не имеющих возможности уединиться. Из описания Тверского бульвара видно, что в первой четверти ХIХ века его украшали и содержали лучше, чем сейчас: «Идите дальше: тут рощица, тут беседка из зелени, там клумба с цветами, здесь искусно сделанный мостик, на противной стороне водоем, и все тут чисто, убрано и опрятно». И далее речь идет о публике: «Здесь ежедневно собирается множество прогуливающихся и иногда даже так много, что бывает тесно».

В этом множестве выделялся вернувшийся из ссылки в ореоле славы первого поэта России Александр Пушкин, наводнивший Россию «свободолюбивыми стихами». В черновых вариантах «Путешествия Онегина» о появившемся в Москве после дальних странствий Евгении говорится:

 
Он слышит на больших обедах
Рассказы отставных бояр,
Он видит Кремль,
Тверской бульвар.
 

В марте 1827 года известный в обществе «передатчик новостей» почтмейстер Александр Булгаков писал брату в Петербург: «Мороз и снегу более теперь, нежели когда-либо, а дни такие весенние, что я поэта Пушкина видел на бульваре в одном фраке, но правда и то, что пылкое воображение стоит шубы».

Пушкин случайно встретился с отбывавшим ссылку в Москве Адамом Мицкевичем. Поэты хорошо знали и чтили друг друга. Не останавливаясь, на ходу они обменялись репликами. Князь Петр Вяземский, ссылаясь на «прибавления к посмертному собранию сочинений Мицкевича, писанных на французском языке», пересказал анекдот:

– Пушкин, встретясь где-то на улице с Мицкевичем, посторонился и сказал:

– С дороги, двойка, туз идет!

На что Мицкевич мгновенно прореагировал:

– Козырная двойка и туза бьет!

«Где-то на улице» – это на Тверском бульваре.

Все еще не женатый, постоянно влюблявшийся Пушкин, переживший, по его признанию, 112 романов, в декабре 1828 года пришел, согласно преданию, в дом Кологривовых на Тверском бульваре, сдаваемый под устройство балов. Побывавший на таком балу Александр Булгаков, отец невест, писал брату: «Там была бездна, 500 человек, и хотя дом Кологривовых на бульваре велик, с двумя залами, было тесно и жарко».

Сюда выводили в свет девушек, здесь заводили аристократы знакомства, заканчивавшиеся подчас венчанием. Лев Толстой в «Войне и мире», описывая первый бал Наташи Ростовой в зале дома Пьера Безухова, помянул популярного в городе учителя танцев Иогеля, проводившего самые веселые балы. «Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки; был, как пух летающий по правилам искусства, расшаркивающийся добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцевать и веселиться, как хотят этого тринадцати – четырнадцатилетние девочки, в первый раз надевающие длинные платья».

На балу Натальи Гончаровой в доме Кологривовых кроме Иогеля хозяйка присутствовала. Она не только наблюдала за танцующими парами, но разделяла всеобщее веселье. Прасковья Юрьевна Гагарина вышла замуж за полковника Кавалергардского полка в отставке богатого помещика Александра Петровича Кологривова. Муж на восемь лет был моложе пятидесятилетней графини, которая и тогда выглядела привлекательной.

Кологривовы происходили от «мужа честна», прибывшего в Москву «из Немец» и поступившего на службу к московскому великому князю. Потомок его в десятом колене Иван Тимофеевич Пушкин получил прозвище Кологрив, ставшее фамилией дворянского рода. Кологривы служили при лошадях у царя или князя, так называли и людей, обросших гривами волос.

Известная всей Москве Прасковья Юрьевна в «Горе от ума» представлена в образе «Татьяны Юрьевны», которой «чиновные и должностные – все ей друзья и все родные». Многие стремились заручиться ее благорасположением.

 
Как обходительна! добра! мила! проста!
Балы дает нельзя богаче
От Рождества и до Поста,
И летом праздники на даче.
 

В молодости красота графини побудила всесильного Григория Потемкина после слов, что «в дамском обществе всякую женщину можно безнаказанно поцеловать» перейти к делу, за что светлейший князь получил пощечину от Прасковьи Гагариной. В молодости поклонником графини слыл Николай Карамзин, посвящавший ей стихи.

 
Парашу вечно не забуду,
Мила мне будет навсегда,
К ней всякий вечер ездить буду,
А к Селимене никогда.
 

Характером графиня не походила на Селимену, героиню «Мизантропа» Мольера. Она устраивала в своем доме спектакли итальянской оперы и выступала в роли примадонны. Как пишет о ней в «Русских портретах» великий князь Николай Романов, эта Гагарина обладала «невиданною живостью и веселостью характера… предавалась всем удовольствиям света и была известна как одна из первых львиц московского общества допожарной эпохи».

Прасковья Юрьевна славилась не только балами и влиянием в свете. Она первой из русских женщин в корзине воздушного шара совершила с его изобретателем-французом полет над Москвой, приземлившись в имении князя поэта Петра Вяземского.

Выйдя по взаимной любви за князя Федора Гагарина, следовала Прасковья за мужем в военных походах, беременная попала после гибели мужа в восставшей Варшаве в польский плен. Освободили ее солдаты Суворова. Замуж за полковника Кологривова графиня вышла в 1812 году. После пожара неизвестный архитектор построил для Кологривовых трехэтажный дом в стиле ампир, возвышавшийся над соседними строениями. В залах дома устраивал балы француз Петр Иогель, обучивший танцам поколения маленьких дворян, включая Пушкина.

Как выглядела на балу у Кологривовых в 16 лет Наталья Гончарова, что чувствовала при первой встрече со своей судьбой, дает представление с ее слов запись дочери: «В белом воздушном платье с золотым обручем на голове, она в этот знаменательный вечер поражала всех свой классической царственной красотой. Александр Сергеевич не мог оторвать от нее глаз…

Наталья Николаевна была скромна до болезненности; при первом знакомстве их его знаменитость, властность, присущие гению – не то что сконфузили, а как-то придавили ее. Она стыдливо отвечала на восторженные фразы, но эта врожденная скромность только возвысила ее в глазах поэта».

А будущий муж свои переживания в тот вечер выразил в письме матери невесты: «Когда я увидел ее в первый раз, красоту ее едва начинали замечать в свете. Я полюбил ее, голова у меня закружилась, я сделал предложение, ваш ответ, при всей его неопределенности, на мгновенье свел меня с ума…»

Все, кто видел Наталью Гончарову перед женитьбой, поражались. «Наташа была действительно прекрасна, – писала одна из ее знакомых. – Воспитание в деревне на чистом свежем воздухе оставило ей в наследство цветущее здоровье. Сильная, ловкая, она была необыкновенно пропорционально сложена, отчего и каждое движение ее было преисполнено грации. Глаза добрые, веселые, с подзадоривающим огоньком из-под длинных бархатных ресниц… Необыкновенно выразительные глаза, очаровательная улыбка и притягивающая простота в обращении, помимо ее воли, покоряли ей всех. Не ее вина, что все в ней было так удивительно хорошо… Все было comme il faut (соответствовало правилам светского приличия. – Л.К.) – без всякой фальши».

Два года после первой встречи на балу ждал венчания Пушкин, женившийся на прекрасной и знатной невесте, но, в сущности, бесприданнице. В день долгожданной женитьбы теща заявила зятю, что денег на приданое дочери нет. До обручения, состоявшегося в Большом Вознесении у Тверского бульвара, Пушкин написал сонет, сравнив невесту с Мадонной:

 
Исполнились мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,
Чистейшей прелести чистейший образец.
 

В письме другу признался: «Я женат и счастлив; одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось – лучшего не дождусь».

Приезжая в Москву после женитьбы и переезда в Петербург, Пушкин останавливался в доме родителей жены вблизи Тверского бульвара. Все эти жизненные обстоятельства и дали основание Обществу любителей русской словесности при Императорском Московском университете в 1899 году установить первый памятник Пушкину именно на этом бульваре, откуда его при советской власти передвинули на вершину Тверского холма.

Пушкин с женой на придворном балу. Художник Н.П. Ульянов

С тех пор создано много памятников в честь «солнца русской поэзии». В Петербурге их два, они есть в Одессе, бывшем Екатеринославе – Днепропетровске, бывшем Тифлисе – Тбилиси, в городах и странах, где не видели поэта. Памятник Пушкину Зураба Церетели ждут в Эфиопии, откуда родом арап Петра Великого, генерал-аншеф Абрам Петрович Ганнибал, прадед Александра Сергеевича по материнской линии, крещенный Петром.

«Лицом настоящая обезьяна» – называл себя Пушкин в юношеском стихотворении на французском языке. На русском языке в послании лейб-улану Юрьеву, славившемся красотой, на эту же тему есть другой пассаж:

 
А я, повеса вечно праздный,
Потомок негров безобразный,
Взращенный в дикой простоте,
Любви не ведая страданий,
Я нравлюсь юной красоте
Бесстыдным бешенством желаний.
 

– Вижу Пушкина очень красивым, – сказал мне Зураб Церетели. – Давно написал портрет Пушкина. Меня попросили сделать для Эфиопии, я сделаю ему памятник.

В чем можно не сомневаться. Пушкин через два года после свадьбы приехал в родной город и не узнал ни Москву, ни Тверской бульвар, хотя все деревья остались на своем месте. «Однако, скучна Москва, пуста Москва, бедна Москва, – писал жене, – Даже извозчиков мало на ее скучных улицах. На Тверском бульваре попадаются две-три салопницы, да какой-нибудь студент в очках и в фуражке, да кн. Шаликов…»

Известный московский журналист и литератор грузинский князь Петр Иванович Шаликов завидно долго, 23 года, редактировал старейшую газету «Московские ведомости», параллельно с этим издавал популярный не только у женщин «Дамский журнал» и другие издания. Сочинял сентиментальные стихи, путевые очерки, написал воспоминания «Историческое известие о пребывании в Москве французов в 1812 году».

У Тверского бульвара в сохранившемся доме в конце Большой Дмитровки на углу с Леонтьевским переулком помещалась редакция и квартира редактора под одной крышей дома, куда наведывались многие авторы, бывшие с князем в добрых отношениях, что не мешало им посвящать ему нелицеприятные эпиграммы. Петр Вяземский называл Шаликова за неисправимый сентиментализм, вышедший из моды, «Вздыхаловым».

 
С собачкой, с посохом, с лорнеткой,
С миртовою от мошек веткой,
На шее с розовым платком,
В кармане с парой мадригалов
И с чуть звенящим кошельком,
По свету белому Вздыхалов
Пустился странствовать пешком.
 

«Странствовать пешком» князю приходилось по бедности: нуждаясь и даже голодая, он не служил, занимался беззаветно литературой. В сентябре 1812 года не смог нанять подводу и остался в горящем городе. В первом издании «Разговора книгопродавца с поэтом» Пушкин, не желая воспевать «женские сердца», ответил «Книгопродавцу»:

 
Пускай их Шаликов поет,
Любезный баловень природы.
 

В письме Вяземскому назвал эти слова «мадригалом кн. Шаликову» и заметил: «Он милый поэт, человек достойный уважения… и надеюсь, что искренняя и полная похвала с моей стороны не будет ему неприятна». Все это не помешало Пушкину в соавторстве с Боратынским наградить князя едкой эпиграммой:

 
Князь Шаликов, газетчик наш печальный,
Элегию семье своей читал,
А казачок огарок свечки сальной
В руках со трепетом держал.
– Вот, вот с кого пример берите, дуры!
Он дочерям в восторге закричал.
– Откройся мне, о, милый сын натуры,
Ах! что слезой твой осеребрило взор?
А тот ему в ответ: «Мне хочется на двор».