Сегодня суббота. Значит, на завтрак подадут мою любимую картофельную запеканку – с тмином, копченым лососем и тонкими ломтиками соленого огурца. «Ты, Ромыч, по жизни большой везунчик, – часто повторяет Петруша. Этот дылда – мой сосед по этажу и главный хранитель местных традиций. – Мы страдали, а кое-кто пришел на готовенькое».
В темные времена, которых я тут не застал, и в субботу, и во все другие дни недели по утрам давали одно и то же: макароны отечественные калибра 7,62. Их варили здесь же, в кухонной пристройке к административному флигелю, а потом развозили по всем больничным корпусам. Чтобы сэкономить на бензине, вместо автомобиля пользовались телегой с лошадью по имени Глафира. Сразу после Славной Революции 4 декабря всю долларовую заначку, найденную в подвале у первого вице-мэра Москвы, широким жестом перепасовали в бюджет городской медицины. Денег оказалось с избытком. Нашей клинике хватило на евроремонт, ежедневную еду из кулинарии и электромобиль.
Глафире как ветерану труда сохранили кормежку, однако без работы лошадь быстро обветшала и умерла от тоски. Беднягу кремировали, коробку с прахом торжественно закопали в центре клумбы. Даже притащили откуда-то огромного чугунного пегаса, выкрашенного серебрянкой, и водрузили его сверху. Это было уже при мне.
«Глафиру жаль, но прогресс не остановить. Россия идет вперед, и пропущение времени смерти подобно», – сказал на похоронах лошади всё тот же Петруша. Хранитель местных традиций закончил один курс истфака МГУ, а затем лет двадцать проработал в подмосковной школе истопником. Крыша у него поехала на Петре I. Прочитав о тезке уйму книг, Петруша в какой-то момент резко ощутил себя царем-реформатором и в этом качестве угодил в лечебницу. Когда я прибыл сюда, он уже был старожилом корпуса. В день нашей первой встречи у него ныла поясница, из-за чего царь пребывал в депрессии. По-тараканьи шевеля усиками, он дважды обложил старшую медсестру Софью Алексеевну малым морским загибом, а мне пообещал обрить бороду. «Тронешь – в лоб получишь, – вежливо ответил я ему. – Не ты ее растил, не тебе и брить».
Так мы познакомились и позже сдружились. Император оказался добродушным занудой. Он знал уйму фактов из истории восемнадцатого века и мог поддерживать беседу о чем угодно. Нельзя было только говорить ему о Меньшикове. Царь сразу же начинал бранить окаянного Алексашку за то, что он присвоил себе княжеское имя и теперь гребет бабло, снимаясь в кино. А своего государя, между прочим, этот минхерц не навестил ни разу.
Недуг Петруши всерьез обострялся лишь в полнолуние. В те дни он ломился в запертую дверь кладовки с противопожарным инвентарем, срочно требуя себе топор – прорубить куда-нибудь окно. Ему выдавали дополнительные таблетки, и Петруша успокаивался.
Кстати о таблетках. Скоро и мне принесут ежедневную порцию пилюль в пластиковом стакане: зелененький элениум, голубенький буспирон и беленький грандаксин. Весы у меня в мозгу не шевелились уже полгода, но рисковать обретенным покоем я не хотел. В моем тихушном корпусе публика жила безобидная: аутизм, нетяжелые формы астении плюс Петрушина мания величия. А вот в соседнее здание с палатами усиленного режима – всего двадцать метров от нас – неделю назад заселили двух маньяков, бывших тюремных надзирателей. Санитар Володя говорил, что эти двое здесь ненадолго. Скоро их признают вменяемыми и вернут в тюрьму – где обоим и место. Но что, если это «скоро» растянется на месяц? Петруша плохо переносит бытовых маньяков – даже на расстоянии. Когда он нервничает, тонкие душевные вибрации царя-реформатора передаются и мне. Кончится все тем, что в ближайшее полнолуние я присоединюсь к Петруше в поисках топора. Будем ломиться вместе. Пусть и мне тоже выписывают двойную дозу…
– Ромыч, эй, Ромыч!
Ну вот, легок на помине. Как назло, мы с царем в противофазе: когда мне хочется еще поваляться, император жаждет общения. И почему в эпоху Петра I не знали, что такое приватность? Я отвернулся к стене, делая вид, что сплю. Накрылся одеялом, фальшиво всхрапнул. Куда там! От его величества не спрячешься – он зудит уже прямо над ухом.
– Ромыч, выгляни, к тебе посетитель! Сидит в гостевой и говорит, что по делу.
Чего-чего? Посетитель? С ума сошли? Какое мне дело до вас до всех, а вам – до меня? За полгода никто не навещал мирного психа, и сейчас он никого не ждет. Оставьте в покое человека, у которого мозги набекрень. Мне ничего не надо, кроме субботней запеканки.
Сладкое состояние полубодрствования растаяло, но мне по-прежнему не хотелось ни с кем делить мое утро. Я вылез из-под одеяла, напоследок зевнул и сел на кровати.
– Петруша, всадник ты медный, выручай, – попросил я царя. – Ступай в гостевую и соври, что меня не нашел. Или скажи, что я в отключке и вернусь только через неделю. Скажи, короче, всё, что захочешь. Пригрози ему царским скипетром. Назначь его в синод или в сенат, а лучше – сразу посланником в Амстердаме. Главное, чтобы он свалил.
Император печально вздохнул и помотал головой:
– Не сработает. Я его, Ромыч, как увидел, в момент срисовал. Он вроде Петьки Толстого, только покрепче, не мордатый и без понтов. Знаю я эту породу. Такие не уходят.
Долгие задушевные беседы с царем помогли мне выучить список его приближенных. Насколько я помню, граф Петр Андреевич Толстой при своем тезке возглавлял Тайную канцелярию. Странно это, подумал я. У Петруши – прекрасная интуиция, он обычно не ошибается. Однако и гостей из ФСБ тут быть не может. Вероятно, император угадал сам типаж службиста, но не конкретную службу. За последние триста лет число секретных ведомств на Руси ох как сильно приросло. Ладно, погляжу, кто испортил мне субботу.
Человек в комнате для визитов был именно таким, каким я воображал: никаким. Не высок и не низок. Не толст и не тонок. Неприметная фигура в толпе, эдакий человек из тефлона – взгляд проскользнет мимо, не прилипая. Ясно, отчего царь заподозрил в нем чекиста. Однако этот, похоже, не из ФСБ. Рыцарей щита и меча я обычно чувствую уже метров за пять. И даже если под транками, как теперь, – то за полтора вполне могу уловить.
– Здравствуйте, Роман Ильич! Меня зовут Сергей Петрович. Спасибо, что пришли.
Нас разделял столик – никак не больше метра в ширину. Я осторожно приоткрыл ма-а-аленькую щелочку у себя в мозгу, задержал дыхание, еще раз прислушался к ощущениям. Нет, точно не конторский. Но на службе. И пусть. Я-то – на отдыхе, у меня и справка есть. Надо бы еще накопить слюней для наглядности, а пока задвинуть ему из Омара Хайяма.
– Небо, твоими веленьями я недоволен, я недостоин оков твоих, слаб я и болен, – с выражением проговорил я. – Ты благосклонно к безумным… – Я перевел дыхание.
– Может, перейдем на прозу? – мягко спросил гость, вклиниваясь в мою декламацию. Он смотрел на меня так, словно я был его добрым знакомым.
– …и неблагородным, – упрямо продолжил я. – Погляди, я безумен. В себе я не волен…
Теперь я нарочно сделал паузу, чтобы Сергей Петрович мог вставить реплику. Я надеялся немного подразнить его классикой, но у моего нового знакомого нервы оказались крепкие.
– Будь по-вашему, – сказал он. – Стихи, проза – мне все равно, сгодится любая форма общения. Мы оба знаем, что вы не безумны. И, в отличие от ваших соседей, явились сюда по доброй воле. С позиций клинической психиатрии вы вполне здоровы.
Такая нечуткость собеседника меня огорчила. Не ему, гаду, решать, псих я или не псих.
– Нет, я очень и очень болен, – сварливым тоном возразил я. – Сам не знаю, откуда взялась эта боль. Говорю вам, я чокнутый. Опасный для окружающих вице-король Индии. Могу любого покусать, и мне ничего не будет. Где мои абреки и кунаки? Где слоны?
Гость терпеливо дослушал мою байду и попросил:
– Роман Ильич, не надо больше цитат, мы теряем время. Я ведь тоже читал «Золотого теленка». Вам не хуже меня известно, что в Индии давно нет вице-королей. Кроме того, в здешней истории болезни не говорится, что вы буйный. И мания записана совсем другая.
– Ах, ну да, немного напутал, – высокомерно отмахнулся я. – В самом деле, другая. Я не король и не вице, а бывший президент России. Отбыл два полных срока, навел порядок и улетел на звездолете «Заря» в созвездие Кассиопеи. И, кстати, лечу до сих пор. А значит, вы – моя галлюцинация, вызванная клаустрофобией и авитаминозом… Уйди, противная! Брысь! – Я взмахнул рукой и пустил по бороде давно накопленные слюни.
Обычно такие штуки производят впечатление, но я недооценил Сергея Петровича. Ловким жестом фокусника он тотчас же выхватил откуда-то целый рулон бумажных полотенец.
– Спокойнее, спокойнее… – Оторвав белый квадрат, он перегнулся через стол и – раз-раз – сноровисто отер мою заплеванную бороду. После чего рулон опять исчез. – Роман Ильич, ну пожалуйста, давайте сократим увертюру. Я ведь здесь не просто так.
Черт с тобой, устало подумал я. Люди при исполнении – самые настырные. Их проще выслушать, чем выгнать. Пусть отболтает свое и уходит, а то завтрак уже – вот-вот. На горизонте маячит запеканка, которую неловко заставлять ждать. Сама себя она не съест.
– Ладно, – сказал я. – Так для чего вы явились? И давайте без предисловий, сразу к сути.
Гость выложил на стол большой конверт, но открывать пока не стал. Сказал:
– Несколько дней назад в городе Дарвине погиб мистер Энтони Хиггинс. Несчастный случай. На голову вот этого джентльмена упал бак с мусором. Поглядите.
Из конверта выпорхнуло фото: неизвестный дедок в бейсболке и спортивном костюме.
– И что? – удивился я. – Зачем мне, психу, летящему к Кассиопее, об этом знать?
Рядом с первым снимком тотчас же возник еще один. На нем был запечатлен пожилой мужчина в форме с генеральскими погонами. Я понял, что второй откуда-то мне знаком. Но тогда, получается, знаком и первый. Поскольку человек был одним и тем же.
– Между этими фотографиями около шести месяцев, – пояснил Сергей Петрович. – Паспорт на имя Энтони Хиггинса – фальшивка. Раньше его звали Антон Качай. Он был замминистра внутренних дел России. Вы ведь помните о той свалке возле Красноярска?
Я молча кивнул, потому что сразу вспомнил – и свалку, и генерал-лейтенанта. Примерно за год до моего переселения в лечебницу о событиях в тех краях довольно много писали. Точнее, много писали в блогах, а в официальных новостях про царь-свалку рассказывали с неохотой. На том полигоне, куда мусор свозили отовсюду, правила безопасности не выполнялись совсем. Свалка жутко пылила и воняла. Когда ветер дул в сторону города, в палатах реанимации не хватало коек. Число онкозаболеваний зашкаливало. В итоге ужасная статистика все-таки выплыла, дело дошло до разборок в ООН. Зашевелилась, наконец, Всемирная организация здравоохранения, пообещав прислать инспекцию…
– И про пожар вы, значит, помните?
Я снова кивнул. А то как же! За два дня до прибытия инспекторов свалку подожгли, заметая следы. Вопреки прогнозам ветер вскоре переменился, и близлежащее село выгорело на две трети. В новостях сообщали о сотне погибших, однако в блогах это число умножали на десять. Быстро выяснилось, что владел полигоном – через подставные фирмы на Карибах – тот самый замминистра Антон Качай. Он, скорее всего, и отдал приказ о поджоге. Виновными, однако, признали каких-то местных бомжей, а генерал-лейтенанта даже не уволили из МВД. Да что там «не уволили» – мусорный король не получил даже крошечного выговора… Сразу после Славной Революции 4 декабря Качай быстренько исчез – слинял куда-то из России. Но теперь, как видим, нашелся.
– Теперь понимаете, зачем я здесь? – Сергей Петрович испытующе глянул на меня.
О проекте
О подписке