– Найдется, без проблем, – успокоил менеджер. Обеими руками он приподнял воронью клетку-каземат и чуть встряхнул ее. Носитель, щелкнув клювом, умолк на середине слова «сердце». – Товар свеженький, только вчера завезли. Хоть сотню бери, хоть три…

С этой минуты можно было уже не шифроваться. Я сделал лицо кирпичом, вынул удостоверение и представился по форме:

– Иннокентий Ломов, Федеральная инспекция по авторским правам. Вы обвиняетесь в хранении и распространении контрафактной продукции. Выдадите ее добровольно или окажете сопротивление? Сопротивление, напоминаю, карается сроком до трех лет.

Пират пирату рознь. За время службы я успел привыкнуть к самым изощренным матюкам при исполнении. Были в моей практике и два случая небольшой потасовки с мелким членовредительством. Однако дядя Женя, надо отдать ему должное, оказался на высоте. Тратить силы на пустую брань и тем более на рукоприкладство он не стал, а первым делом накинулся на предъявленный документ: тщательно сравнил лицо с казенной литографией, деловито изучил подписи и, вооружившись лупой, проверил печать. Придраться было не к чему. Уж тут не подкопаешься, дорогуша, я теперь ученый. В самом начале моей работы один ловкач сумел меня отфутболить из-за чепухи – у нас в отделе кадров забыли продлить срок действия удостоверения.

– Ну ты орел, Иннокентий Ломов! – сказал он, возвращая мне документ. Даже через силу улыбнулся. – Подловил, как ребенка. А ведь у меня, ей-богу, сразу екнуло в желудке: больно уж рожица у тебя открытая. Не иначе, думаю, кидала. Я-то, грешным делом, больше боялся, что ты мне куклу всучишь вместо бабок, или будешь трясти липовой ксивой, или как-нибудь еще попробуешь развести на динамо… Но про то, что ты натуральный инспектор, – нет, врать не буду, сроду бы не догадался. Ладно, леший с тобой, сочиняй свой акт. Сопротивления не окажу, я ж не идиот.

Два листка акта выдачи с вложенным между ними листом копирки были у меня уже заготовлены. Я даже графы заранее заполнил на три четверти – оставалось только вписать имя злоумышленника и две строчки сведений о характере и количестве левака. После чего нарушитель конвенции должен был оставить внизу свое факсимиле, а я опечатать склад и отбить победную депешу в ФИАП. Работы минут на двадцать или от силы полчаса. Расчехлив новенький служебный «паркер», я приступил к самой приятной на сегодня церемонии.

– Мною… – начал я. – Диктуйте фамилию, имя, отчество…

– Шишкарев Евгений Петрович, – подсказал рыжий. Не так уж он, однако, был невозмутим, каким хотел показаться. Краем глаза я заметил, что пальцы менеджера нервно танцуют по столешнице и передвигают взад-вперед клетки с фирменными попугаями.

– Мною, Шишкаревым Евгением Петровичем, – я аккуратно вписал его данные, – в ходе проверки оптово-розничной торговой точки ООО «Сиди и слушай» была добровольно выдана инспектору ФИАП Ломову Иннокентию Викторовичу нелицензионная аудиопродукция в количестве… Вы ведь не отрицаете, что товар контрафактный?

– Не отрицаю, – уныло согласился со мной рыжий менеджер. Он машинально дрынькнул длинным ногтем вверх-вниз по прутьям клетки с образцом и пожаловался встрепенувшемуся ворону: – Эх, птица божия, сгорел я, как свечечка. Как свечка…

Отечественный носитель, вообразив, будто ему дана команда на исполнение, тотчас же отозвался на ключевое слово из репертуара Филиппа. И дисциплинированно гаркнул во все вороново горло:

– …свечка! Ты генерал, я погоны! Ты паровоз, я вагоны! Крестик ты мой, я твой нолик! Ты мой удав, я твой кролик! Ты побежишь, а я рядом! Ты украдешь, а я сяду!..

Никогда прежде я не слушал Киркорова на максимальной громкости – у меня аж уши заложило. Эффект от вокала оказался до того силен, что на складе через стенку проснулись, завозились, застонали и захлопали крыльями все прочие собратья по Филиппу. Мне почудилось, что там, за стеной пронесся мощный порыв ветра, от которого дружно зазвякали оконные стекла.

– Тихо! Цыц! – прикрикнул я на оглушительную птичку, призывая к порядку и носителя, и его владельца. – Евгений Петрович, гражданин Шишкарев, отключите фонограмму! Ну! Если вместо вас это сделаю я, придется вписать в акт строчку о саботаже. Хотите?

Гражданин Шишкарев опять встряхнул клетку с вороном, и тот, к моему облегчению, прекратил пытку «Зайкой». Я опять мог вернуться к служебным обязанностям. На чем же я остановился? Как голова трещит! А, вижу, третья строка сверху не заполнена.

– Значит, контрафактный товар в количестве… – Я сделал паузу, ожидая немедленной подсказки. – Ну? Сколько их у вас?

– Сколько? Их? – переспросил рыжий менеджер, к чему-то напряженно прислушиваясь. – Не понял: сколько чего?

– Ну не пирожков же с капустой! – рассердился я. – Носителей, разумеется. Мне нужно точное количество экземпляров. У меня в руках стандартная форма акта, и вам уж она наверняка знакома. Вот, третья строка сверху. Повторяю еще раз: сколько у вас контрафактных записей? Или мне самому пойти пересчитать?

– Прости, задумался о своем, – сказал рыжий. И вдруг ни с того ни с сего хихикнул. – Так ты хочешь знать, сколько штук? Ставь в графе единицу, а рядом прописью – «один экземпляр».

– Сколько-сколько-сколько? – Мне показалось, что я ослышался.

– Один! – с удовольствием повторил менеджер, указывая пальцем на грустного ворона в клетке. – И он, как видишь, перед тобой. Чистосердечно признаюсь, да, ошибочка вышла, один экземпляр контрафакта случайно затесался. Это, насколько я знаю, мелкое административное правонарушение. Штраф до двухсот рублей…

– Что значит «один»? – Я даже ошалел от такой внезапной и, главное, немотивированной наглости дяди Жени. Ведь еще минуту назад рыжий был покладистым и пушистым. Мозги у него, что ли, заклинило от огорчения? – Гражданин Шишкарев, вы меня тут за дурачка не держите. Мы только что говорили о партии товара…

– Так это… – развел руками гражданин Шишкарев. – Ну типа пошутил я. Чувство юмора у меня безобразное, факт. Вижу, паренек пришел за болванками, вот я и решил тебя чуток разыграть. Я ж не знал тогда, что ты из ФИАП. Иначе бы ни за что не осмелился…

– А ну бросьте придуриваться! – одернул я рыжего. – Не усугубляйте вины. Я посчитал пустую тару у вас во дворе. По самым грубым прикидкам, контрафакта здесь тысяч на двести, а это уже считается «в особо крупных», имейте в виду… И кстати, вынести со склада ничего не удастся. У меня все под контролем.

– Уважаемый Иннокентий Викторович, ты глубоко ошибаешься, – вкрадчивым голосом произнес рыжий. – Никто ничего никуда не выносит. Потому что, извини, выносить не-че-го. Кто эти ящики внизу оставил, я без понятия – у нас там ворота не запираются. А что касается склада, то, кроме фирменных образцов и вот этого случайного экземпляра, ничего другого мы не держим. Новый товар не подвезли. Не веришь, сам осмотри складское помещение. Прошу!

Менеджер гостеприимно распахнул дверь в соседнюю комнату.

Что за наваждение! Я протер глаза. Птичий запах по комнате еще витал, но товара уже не было. Никакого! Все четыре окна во двор были распахнуты настежь, и так же были распахнуты не меньше четырехсот клеток-боксов, выстроенных возле окон амфитеатром, в несколько ярусов. Приглядевшись, я заметил на полу и на подоконнике несколько черных перьев. Ну и дела! У моих друзей, братьев-близнецов Эрика и Эдика Бестужевых, в прошлом штатных иллюзионистов «Росгосцирка», а ныне истопников в главном здании ФИАП, был коронный трюк с появлением четырех голубей из пустой шляпы. Однако фокус с мгновенным исчезновением трех сотен вещественных доказательств, я думаю, даже им не под силу…

– Черт, черт, как вы это сделали?!

– Двадцать первый век, милый мальчик, – самодовольно произнес рыжий, – это век не только скоростей, но и электричества. Есть такая штука – электромеханическое реле. Если предположить… ну теоретически… что в той комнате, где мы беседовали, спрятана некая тревожная кнопка, а все клетки на складе оборудованы несложными реле, то после нажатия кнопки все дверцы открываются, а их донышки – тут пластинки, видишь? – начинают слегка вибрировать. Птицам… если бы они, повторяю, в клетках были, хотя их, сам понимаешь, там не было… так вот, им ничего не остается, как вылететь в окна. То есть контрафакта в особо крупных нет. И статьи тоже нет. Давай я подпишу акт…

Я тупо повертел в руках бесполезную бумажку, порвал ее в мелкие клочья, а клочья высыпал под ноги коварной сволочи гражданину Шишкареву Е Пэ. Предъявлять в инспекцию единичный экземпляр пиратского носителя – значит, выставить себя на посмешище.

– Было приятно познакомиться, – сказал Евгений Петрович с легкой, почти дружелюбной издевкой в голосе. – Нет, правда приятно. Такой целеустремленный, такой решительный молодой инспектор… Вот только уже не такой уверенный в себе, как раньше.

Должно быть, я потерял контроль над лицом и действительно выглядел как первоклассник, который обкакался на уроке пения.

Менеджер прошел мимо меня обратно в комнату для переговоров и вернулся оттуда с вороном-носителем в руках – уже без клетки.

– Хочешь забрать на память? Да? Нет? Ладно, молчание – знак несогласия. – Рыжий опустил птицу на подоконник.

Ворон, не очень довольный обретенной свободой, немного подумал, стукнул разок-другой клювом о дерево рамы, но потом все-таки решился. Он с усилием взмахнул крыльями и вылетел из окна.

– Прощай! – Дядя Женя помахал вслед упорхнувшему контрафакту. – К тебе, Ломов, это тоже относится. Не смею далее задерживать.

– Я вернусь, – мрачно пообещал я.

– Да пожалуйста, – ухмыльнулся рыжий менеджер. – Мы живем в свободной стране. Как покупатель ты имеешь право приходить в торговый зал на первом этаже хоть каждый день. С девяти до пяти, кроме субботы и воскресенья. Но как инспектора я жду тебя не раньше, чем через четыре месяца. Ты же знаешь правила…

По закону ФИАП могла проверять торговую точку трижды в год – и первый раз я, дурак, блестяще профукал. Вообразил, что загнал нарушителя в ловушку, и не заметил, как сам туда угодил. Пустые клетки, шум, помет, запахи и подозрения к делу не пришьешь.

Мысленно ругая себя всеми словами, какие мог придумать, я вышел из магазина и сразу увидел на тротуаре контрафактный экземпляр.

Тот самый злополучный ворон с серым перышком в крыле топтался у входа и угрюмо долбил клювом асфальт. Наверное, из-за своего почтенного возраста носитель фонограммы держался в воздухе уже не очень хорошо. Из двора-то он вылететь сумел, но сил хватило ненадолго, поэтому приземлился он неподалеку. Если его оставить тут, им полакомятся уличные кошки. И кто, скажите, будет виновен в этой насильственной смерти? Инспектор Иннокентий Ломов.

– Плохо твое дело, – сказал я, наклоняясь к птице. – Ой как плохо…

Поймав ключевое слово, ворон поддакнул киркоровским баритоном:

– …плохо сплю, потому что я тебя люблю, потому что я давно тебя люблю…

– Не подлизывайся ко мне. – Я поднял ворона с земли и посадил на плечо. Носитель тотчас же уцепился когтями за мой воротник. – Все ты врешь, никто меня сегодня не любит. Поехали-ка домой.