Глава 9. Предположение дяди Евсея

– Да это я так, болтаю… – Старик повинно склонил голову. – На самом деле обезьяну заводят…

– И кто же, по вашему мнению, это делает?

– Да не по моему мнению, а я точно знаю, кто это делает, точно!

– Назовите мне, кто он?

– Савва заводит обезьяну!

– Савва Афиногенович? – переспросил начальник сыскной, чтобы потом не оказалось, что есть еще какой-то Савва.

– Да, он!

– Почему вы решили, что это именно он, а не кто-то еще? Я, к примеру, подозреваю другого человека…

– Кого? – насторожился старик, вытирая уголки слюнявого рта тем же платком, которым незадолго до этого вытирал перепачканный табаком нос.

– Ну, вообще-то говорить подобные вещи я не имею права, но вам, Евсей Маркович, скажу, вы ведь тоже поделились со мной предположением.

– Да это никакое не предположение, это правда! – возмущенно выпалил старик.

– Я все еще не могу понять, зачем ему это нужно?

– Что зачем нужно?

– Зачем Савве Афиногеновичу заводить обезьяну, ведь он серьезный человек, не похоже на него!

– Не похоже? Вы не глядите, что он постоянно щеки дует, это у него видимость одна, а внутри как был шалопутом, так им и остался! А вы кого подозреваете?

– Сергея!

– Серегу? – Старик задумался, уставившись на лежащую у кровати домотканую дорожку. Поправил ее ногой.

– Разве Сергей не мог заводить обезьяну?

– Ну почему же не мог, мог! – отозвался, все еще глядя себе под ноги, старик. – Да, может быть, вы и правы. Может быть, он заводит, может быть!

– Минуту назад вы утверждали другое, будто бы игрушку заводит сам хозяин…

– Да. Так ведь они могут в паре это делать – вместе! – сказал раздраженно Евсей.

– Не понимаю, зачем им это нужно?

– Напугать кого-то хотят!

– Кого?

Старик поднял глаза. Он не спешил с ответом. Сидел и внимательно разглядывал начальника сыскной, склонял голову то вправо, то влево. По всей видимости, ему было что сказать, но он раздумывал, стоит ли говорить полицейскому. Фома Фомич это понимал.

– Так кого они хотят напугать?

– Вы вот у меня спросили: «Кто в доме камфорой лечится?» А я сказал: «Не знаю…» Ну так вот, это неправда, знаю я, кто камфору использует.

– Кто?

– Арина Игнатьевна! И, стало быть, я так думаю, обезьяна шла в ее комнату, но почему-то спутала дверь, она ведь тут рядом с моей!

– Постойте, постойте, а как быть со словами обезьяны «Здравствуй, Евсеюшка!», как с этим быть?

– Увидала меня и поздоровалась!

– Нет, нет! – энергично замотал головой фон Шпинне. – Как это? Этого не может быть! Обезьяна, напомню вам, просто игрушка, внутри которой находится механизм. Он говорит: «Протасов Миша, здравствуй!», больше ничего. А если голос обезьяне поменяли, я могу это предположить, то она должна была сказать: «Здравствуй, Аринушка!», а не «Евсеюшка»! Вам, наверное, померещилось!

– Куда там! Я все слышал, я ведь не глухой, как они все думают…

– Значит, обезьяна шла к вам!

– Зачем она тогда несла камфору, я ведь не больной?

Начальник сыскной только диву давался: они разговаривают со стариком как два умалишенных из Пантелеймоновской больницы, наделяют игрушку человеческими качествами. Если бы их сейчас слышал чиновник особых поручений Кочкин, ох и посмеялся бы, подлец, а потом, к случаю и нет, поминал бы этот разговор.

– Зачем она вам несла камфору, я сказать не могу.

– Шла она не ко мне, а к Арине Игнатьевне. Савва хочет ее со свету сжить.

– Что? Ну ладно – муж! Но я не могу поверить, чтобы сын замышлял против матери!

– Да в наше время все может быть! Кто такой этот Сергей? Гимназист, а это почти революционер! Так порой на меня глядит, даже страшно делается. Вот скажите мне на милость, чему их там, в гимназиях, учат? Да и зачем они, гимназии эти? Зачем? Вот мы раньше читать, писать научились, и все, хватит. А главное, ума ведь у нас не меньше, чем у них. Не меньше, даже больше, если присмотреться. А у них только бахвальство одно, а чего ни спросишь, не знают, вот как! И что для них мать или отец? Да они убьют и даже не скривятся. Нет, эти гимназии, они к добру не приведут. Я так думаю, закрывать их надо! – заключил Евсей Маркович.

– Да! – согласился с ним Фома Фомич. – Верно вы все говорите, надо эти гимназии закрывать, а то действительно…

– Вот-вот, я же вижу, вы человек не дурак, не зря в полиции служите. А Савва с сынком точно задумали Арину Игнатьевну со свету сжить! Я же за ними наблюдаю, а порой и прислушиваюсь. Они думают, я дурак, а я не такой уж и дурак, как это им представляется…

– Так все же, Евсей Маркович, что вы слышали?

– Что я слышал? – Старик сделал глуповатое лицо.

– Да.

– Это вы про то, что я за ужином Савке говорил?

– Да и про это тоже!

– Ну, слыхал, конечно, слыхал, отпираться не буду…

– Точнее.

– Да затевали они Арину Игнатьевну со свету сжить!

– Кто затевал?

– Савка, кто же еще!

– С кем он говорил об этом, с Сергеем?

– Не знаю. Слышал, как он, Савва Афиногенович, говорил, а вот кому, не знаю, врать не буду. Случайно я подслушал.

– Где был разговор?

– В кабинете, я у двери остановился и услышал. Потом спрятался неподалеку, в нише, думаю, погляжу, кто из кабинета выйдет, с кем там Савва, племянник мой дорогой, планы планировал.

– Дождались?

– Дождался.

– И кто вышел?

– Савва Афиногенович…

– Это нам известно, а кроме него кто?

– Он один. Я тоже удивился, даже в кабинет заглядывал, а там пусто.

– Вы дословно можете мне передать, что именно говорил Савва Афиногенович?

– Нет, не помню, да и слышал я не все, только то, что Арину нужно со свету сжить…

Начальник сыскной понимал, дядя Евсей заговаривается, по старости лет что-то путает, и к его словам нужно относиться с большой осторожностью. Однако он понимал и то, что к словам старика стоит прислушаться, подвергнуть их анализу, ведь среди откровенного бреда может проскользнуть и что-то настоящее, за которое можно будет ухватиться. Да и потом, у Фомы Фомича из головы не выходила сцена во время ужина – перебранка Саввы Афиногеновича и дяди Евсея. Если хозяин дома так нервничал, что даже грозился вытолкать старика в шею, значит, в словах Евсея Марковича была толика правды. Может быть, в этом доме говорилось такое, чего начальнику сыскной знать нельзя было. Это с одной стороны, а с другой – зачем же он в таком случае пригласил его разбираться с механической обезьяной, зачем? Может быть, Протасову нужен свидетель, свидетель чего-то, что должно произойти в доме? Может быть, дядя Евсей, утверждая, будто слышал, как Савва Афиногенович замышляет убить жену, говорил правду? Можно предположить, что Протасов задумал избавиться от жены… Но почему? Если муж хочет избавиться от жены, на это, как правило, всегда есть несколько причин. Самая распространенная – деньги! Но это если жена владеет основной долей семейного капитала. Начальник сыскной успел перед приездом заглянуть в личное дело промышленника. Предположение о том, что Савва Афиногенович может убить жену из-за денег, отпадает. Все капиталы и так принадлежат ему. Тогда из-за чего? Может быть еще одна причина: Арина Игнатьевна знает что-то, что может навредить Протасову, и уже угрожала ему. Фабрикант – довольно вспыльчивый человек, по крайней мере, из разговора Протасова с дядей Евсеем можно было сделать такой вывод. А для того чтобы задумать и осуществить убийство, вспыльчивость не нужна, тут нужен холодный расчет, которого у Протасова нет! Однако, может, фабрикант специально ведет себя так, чтобы сбить полицию с толку?

– Скажите мне, Евсей Маркович, – оторвался фон Шпинне от раздумий, – я видел, как Савва Афиногенович разозлился в столовой. Он всегда такой вспыльчивый?

– Да я бы не сказал, бывает, пылит, но тут как порох загорелся…

– Раньше он так не выходил из себя?

– Нет!

– А вот Сергей говорит, будто вы с Саввой Афиногеновичем всегда спорите и ругаетесь.

– Сергей говорил? – Глаза Евсея приобрели осмысленность, но лишь на мгновение, потом их снова затянула старческая муть. Начальник сыскной понял – старик не совсем выжил из ума, как может показаться на первый взгляд.

– Да, Сергей! – утвердительно кивнул Фома Фомич.

– Врет гимназист, врет! И откуда он только взял, будто бы мы с его отцом всегда ругаемся? Не было этого раньше, это, пожалуй, первый раз!

– Но зачем Сергею врать?

– Да кто его знает зачем! – бросил старик. – Затевают они что-то, а что – не могу понять, вот и меня приплетают…

– Ну как же, вы говорили, они затевают убить Арину Игнатьевну!

– Может, затевают, а может, и не затевают, кто их разберет…

Старик начал отказываться от своих слов, и это значило – беседу надо заканчивать. В голове начальника сыскной и без того была настоящая каша. Что происходит в доме Протасовых? На этот вопрос нельзя было ответить быстро и правильно. Потому фон Шпинне решил оставить старика в покое. Поднялся, сказал, что уже поздно и ему пора. Дядя Евсей никак не отреагировал, точно и не было в его комнате никого.

Глава 10. Странный разговор

Начальник сыскной вышел от дяди Евсея и тут же столкнулся с Протасовым-старшим. Тот как раз собирался войти. «А не подслушивал ли Савва Афиногенович под дверью?» – мелькнула мысль у фон Шпинне. Он быстрым цепким взглядом скользнул по лицу промышленника: сощуренные глаза, недовольное выражение, но это, скорее всего, от яркого света из комнаты, в коридорах царил полумрак.

Фома Фомич сделал шаг в сторону, пропуская хозяина дома, но тот предупредительно поднял руки, давая тем самым понять, что пришел не к дяде Евсею.

– Я хотел показать вам вашу комнату, – сказал он, загораживаясь ладонью от света.

Комната, которую приготовили для начальника сыскной, была хороша во всем, кроме одной маленькой неисправности – она не запиралась. На двери не было не только замка, но даже засова или кованого крючка, каким обычно пользуются в деревнях. Правда, ее можно было подпереть изнутри стулом, но Фома Фомич не стал этого делать, только для верности положил под подушку револьвер. Спал фон Шпинне всегда чутко, мимо него, как мимо спящей собаки, нельзя было пройти незамеченным, поэтому он обязательно услышит, если механической обезьяне вздумается ночью ходить вблизи его комнаты. Полковника еще смущало то, что поселили его в другом крыле дома, вдали от коридора, где находятся комнаты членов семьи и где обычно ходит обезьяна. Он сказал об этом хозяину, когда тот показывал комнату, на что Савва Афиногенович только пожал плечами.

– Такая удаленность от места событий лишает смысла мое пребывание здесь! – не без нажима заметил фон Шпинне.

– Напротив! Смысл есть: осознание того, что в доме поселился полицейский, приструнит шутника… И какая разница, в каком крыле этот полицейский находится?

– Я не совсем вас понимаю…

– Чего вы не понимаете? – Промышленник, до того не смотревший на Фому Фомича, медленно повернулся в его сторону. В глазах Саввы Афиногеновича можно было с легкостью прочесть: «Здесь все понятно, полковник, я делаю так, как хочу, потому что нахожусь в своем доме, и вы должны подчиниться».

– Я не понимаю, чего вы хотите: только приструнить шутника или же поймать его?

– Конечно же, мне бы хотелось его поймать. Но если не получится, то хотя бы заставить отказаться от этих странных затей с заводом обезьяны…

– А мне показалось, вы не хотите его ловить. Напугать – да, а вот ловить – это как раз не входит в ваши планы! – сказал начальник сыскной.

Протасов отвел взгляд от Фомы Фомича, двинул бровями:

– Почему вы так решили?

– Потому что вы за ужином рассказали, кто я такой, и все теперь знают, что в вашем доме ночует полицейский!

– А что в этом плохого? – Промышленник, сощурившись, смотрел в дальний угол комнаты.

– Чтобы поймать шутника, вы не должны были никому сообщать, кто я! Вы этим необдуманным шагом заставили его насторожиться, меня поставили в неловкое положение, пришлось оправдываться, раскрывать карты…

– Но должен же я был вас как-то представить! – резко дернул головой Протасов. Ему не нравился этот разговор.

– Верно, должны, но зачем говорить о том, что я полицейский? Вы могли сказать, что я ваш старый деловой партнер или еще кто-то, но не полицейский!

– Я так понимаю, вы недовольны тем обстоятельством, что я сказал, кто вы есть на самом деле?

– Недоволен? Я в бешенстве! Вы используете меня в качестве огородного пугала. Для этой цели вам нужен был городовой, а не начальник полиции…

– Приношу вам свои извинения, просто как-то не подумал… – начал Протасов, но Фома Фомич перебил его:

– Или, напротив, хорошо подумали!

– Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что уже сказал. Вы хорошо подумали перед тем, как сообщить всем домочадцам, кто я на самом деле. Возможно, это даже входило в ваши планы. Или я ошибаюсь?

– Вы ошибаетесь! Я сделал это по недомыслию! – оправдывался Савва Афиногенович.

– А вы вообще способны что-то делать по недомыслию? Мне кажется, вы слишком умны для этого.

– Это только так кажется. Бывает, я ошибаюсь, как в этом случае. Еще раз простите меня. Если честно, не думал, что это вас так оскорбит!

– Вы или на самом деле не понимаете, или не хотите понимать. – Голос начальника сыскной стал отливать металлом, это было верным признаком сильного недовольства. – Дело вовсе не в моем задетом самолюбии, а в том, что вы раскрыли замысел, и теперь будет весьма трудно поймать вашего шутника!

– Я подумал и решил, что не стоит его ловить, просто пусть знает, что может быть пойман и наказан…

– Вы так решили? А почему не поставили в известность меня? Ведь когда приглашали меня в дом, говорили совсем другое, что боитесь обезьяны, опасаетесь, что когда-нибудь она задушит вас!

– Да, но теперь я думаю иначе! – сказал Протасов.

– Вы думаете иначе! – Начальник сыскной в недоумении развел руками. – Разве может человек в столь короткий срок настолько поменять свое мнение?

– Наверное, может! – бросил Протасов и отвернулся.

– Значит, за это время вы узнали что-то, чего не знаю я и чего вы мне не говорите. Может быть, настало время все рассказать?

– Наверное, вы правы. Я должен вам все рассказать… – промышленник замолчал, бросил на фон Шпинне быстрый взгляд и снова отвел его. – И я вам все расскажу! Только не сейчас…

– Почему?