Договорились встретиться в «макдаке» на Пушкинской. Это он предложил. Денег на ресторан не было и вообще.
Он пришел первый, заказал бигмак, колу. Сел у окна. На улице накрапывал дождь. Незнакомые, озабоченные люди сновали туда-сюда. У него были жена, любовница и тот неприятный период в жизни, когда всем про всех известно.
Она сильно опаздывала. Три раза звонила, много говорила. Он уже начал жалеть, что согласился встретиться спустя пятнадцать лет. Зачем возвращаться к старым историям?
– Надежда! Ты?
– Я, Николай Алексеевич.
– Боже мой, боже мой… Кто бы мог подумать!..
Подобные, описанные Буниным встречи пугали его.
Она снова позвонила, сказала, что уже недалеко. Стоит в пробке. «Надеюсь, ты дождешься». Он завершил вызов и подумал: «Черт бы ее побрал!» Сама разыскала, сама предложила встретиться. А теперь он сорок минут ждет, как будто без того мало проблем.
Голос у нее был все тот же. «А вдруг она бабища страшная?» Но тут же вспомнил фото на «Фейсбуке». Не бабища и не страшная. Даже красивая. Но все равно – на фига ему это? А ей?
Он шумно отпил колу. Вспомнил утреннюю сцену дома. Жена в дверях с опухшими глазами. По утрам у нее всегда узкие глаза. Раньше он ласково звал ее «мой япошка». На руках сын. Немой укор. Нет, не немой:
– Опять поздно придешь?
Он не ответил, молча завязывал шнурки.
– Как смеешь ты вот так ходить с лицом порядочного человека? – сказала она тихо. Сын испуганно смотрел сонными глазками.
Он откусил от бигмака, посмотрел на свое отражение в стекле. Лысина со лба, растрепанные курчавые волосы, грустные глаза, грустный рот. Он не был похож на подлеца, который привез жену в чужой город, чтоб здесь увлечься другой. С непростительной разницей в возрасте. Теперь ему не хватало ни сил, ни денег.
– Привет!
Она стояла над ним. Короткая стрижка, внимательные глаза.
Он положил недоеденный бигмак на поднос. Она беззастенчиво, как ребенок, рассматривала его.
– Ну, вот я, – сказал он.
– Ну, вот ты, – весело ответила она.
Села.
– Будешь что-нибудь?
– Я бы кофе выпила.
Он принес ей капучино и маленькое шоколадное пирожное на блюдце. Сел.
– Три сахара. Нормально?
– Да, вполне сладко. Спасибо.
Отпила. Посмотрела на него с улыбкой.
Изменилась. Стала лучше. Красавица.
– Ну, как жизнь? – спросил он.
– У меня?
– Да.
– Нормально. А у тебя?
– Терпимо.
– Ты женат? Встречаешься?
– И то, и другое.
– Даже так? – она весело подняла бровь.
– А ты?
– Была замужем. Сейчас живу с мужчиной.
– А есть разница?
Посмотрела серьезно. Он доел бигмак. Зашуршав, скомкал бумагу. Она взяла чашку, поднесла к губам. У нее были ухоженные руки с продолговатыми блестящими ногтями. Он подумал о жилистых, красноватых от воды руках жены.
– Чем ты занимаешься? – спросил он.
– Бизнес-проекты. Руковожу отделом. А ты?
– Художник. Рисую комиксы.
Она улыбнулась:
– У тебя прическа, как у Красти из «Симпсонов».
– Я и есть долбаный Красти, – он грустно усмехнулся.
Она поддела вилкой кусочек пирожного, положила в рот. Облизнула губы. Поймав его взгляд, смущенно сказала.
– Вкусно.
– Насколько я помню, – сказал он, – я был твоим первым мужчиной.
Она опять улыбнулась:
– Почему был? Ты и сейчас…
Все получилось случайно. Она жила неподалеку от общежития. Он часто у них бывал: приветливая, интеллигентная семья, всегда можно было рассчитывать на ужин. Девчонка была ничего. Просто ничего. Ловил на себе ее взгляды. Влюбилась.
Однажды зашел – дома одна. Родители на даче, она к экзаменам готовится. Сбегал за вином.
Утром проснулся первый. Головная боль от вчерашней бормотухи. Она спала рядом. Крепко. Рот по-детски приоткрыт, и на подушку тянется тонкая, прозрачная ниточка слюны. Он стал одеваться. Она села на кровати. Он натягивал брюки, чувствуя себя вором, которого застиг хозяин.
– Уходишь? – спросила она.
– Да.
Потом, встречаясь в университете, улыбался как ни в чем не бывало. Она вымученно улыбалась в ответ. Экзамен завалила. Ходить к ним в гости он перестал.
Потом она стала с кем-то встречаться, он тоже. Со временем забылось, вытеснилось из памяти. А теперь, когда перед ним сидела сильная, независимая женщина, зачем-то вспомнилось.
У него зазвонил мобильник.
– Ты с женой поговорил? Я так больше не могу! – В телефоне всхлипнули. Что-то громко брякнуло. Вызов прервался.
Она посмотрела на него своими спокойными серыми глазами:
– Тебе пора?
– Да, наверное.
– Ну хорошо. Была рада увидеть.
Она вытерла салфеткой губы.
– Тебе куда? Я в сторону ВДНХ. Могу подбросить.
Они ехали в ее машине. Ей позвонили. Видимо, ее мужчина. Она говорила с ним смешливо и ласково. Он смотрел на узкие кисти ее рук, уверенно лежавшие на руле, на сильную шею, гордо посаженную голову.
– Куда поворачивать? – спросила она.
– Вот здесь, на остановке.
Она мягко затормозила. Прощаясь, он потянулся к ней. Она торопливо и как будто брезгливо чмокнула его в щеку. На него дохнуло мускусно-цветочным ароматом и чем-то давно забытым. Он вышел из машины, закинул на плечо сумку. Вспомнил что-то, торопливо открыл молнию. Достал журнал с голубой обложкой. Протянул:
– Это тебе. Свежий номер. Шестнадцать полос – мои.
Она взяла журнал в руки.
– А у меня для тебя ничего нет, – улыбнулась будто виновато.
– Даша, – сказал он.
– Что? – она подняла спокойные серые глаза.
– Хорошо выглядишь.
Она промолчала. Он аккуратно захлопнул дверь машины.
– Слав, – позвала она.
Он обернулся, наклонился к отрытому окну.
– Еще раз хлопни, – сказала она. – Не закрылось.
Мигнув фарами, машина уехала. Он шел по улице, переступая длинные тени фонарей, жадно и часто затягиваясь. Остановился. Домой не хотелось. Никуда не хотелось. Он долго чиркал зажигалкой, закуривая новую сигарету.
Тем летом Женя с мужем поехали в Крым. Сняли большую, скучную квартиру. Штормило. Ярко-алые маки на тонких стеблях гнулись от порывов ветра.
Они знали друг друга еще со школы. И вдруг, на последнем курсе университета, случайно сошлись, почти сразу поженились и в той же необъяснимой спешке стали родителями недоношенного, ни на кого не похожего мальчика.
– Не мышонок, не лягушка, а неведома зверушка, – шутила по-свойски свекровь, купая в ванночке Никиту.
Ребенок был жалок. Женя не любила его. Он принес только мучения и боль, навечно привязав ее к этим грубоватым, совершенно чужим людям. Свекровь крутила и поворачивала тельце Никиты, с медицинской беззастенчивостью промывая и прочищая все его крошечное человеческое естество. Женя следила за ее большими, ловкими руками, так похожими на руки мужа, и замечала, как помолодела свекровь с тех пор, как появился внук. Она будто бы напиталась ее, Жениными соками: готовила, ходила, говорила, мыла по сто раз в день пол с хлоркой. В доме пахло как в больнице. Женя целыми днями лежала лицом к стене, поднимаясь, только чтобы покормить ребенка. Тот присасывался жадно и больно, и все тянул и тянул ее своим маленьким синеватым ротиком. Ей хотелось отбросить его, как огромную пиявку.
Муж и свекровь были похожи: светловолосые, с ярким пятнистым румянцем и крупными руками и ногами. Эти люди крепко стояли на земле. Посоветовавшись, они решили назвать ребенка Никитой. Женя не стала возражать.
Ей все казалось, что именно они, эти незатейливые, цепко и правильно держащие свою жизнь люди, виноваты во всем. Чужая порода, которая в ней так и не смогла прижиться и дать правильные ростки, терзая сначала токсикозом, потом ранними мучительными родами.
Она никогда не говорила об этом мужу, но это будто висело в воздухе, когда они обедали, загорали, плавали на лодке, когда с какой-то страстной ненавистью занимались любовью.
– Почему у тебя такое скорбное лицо? – спрашивал муж.
Он уже загорел кирпично-красным загаром, который бывает у белокожих людей, с удовольствием, шумно отплевываясь, плавал, с аппетитом ел.
– Ну что опять? – смотрел он на нее с заботливым раздражением.
– У тебя лак облупился, некрасиво, поправь!
– Дурацкая майка, тебе не идет!
– Не убирай волосы за уши!
И она, как злой ребенок, ходила только в этой дурацкой майке, прилизывала волосы как можно отвратительнее и отталкивала его большие руки.
В конце концов они так рассорились, что она взяла билет и уехала раньше. Он вяло пытался ее остановить.
В купе с ней ехали трое: породистый мужчина за пятьдесят, худая женщина с серым лицом, на котором заранее было написано осуждение, и ее сын, вялый долговязый подросток.
Мужчина оказался военным в отставке. Он вежливо поздоровался со всеми, но говорил только с ней. У него был властный, бархатистый голос, синие глаза и белые от седины волосы. Мать и сын смотрели на него с подобострастным испугом.
Женя легла и открыла книгу, а он смотрел на ее ноги с облупившимся лаком. Она поджала ногу под себя. Он улыбнулся.
– А хотите вина? Коллекционного? – сказал мужчина, обращаясь будто бы ко всем, но глядя только на Женю. – «Князь Голицын». Был у друга в горах. Угостил. Изумительное вино, такого нигде не купите.
Женщина с серым лицом торопливо отказалась и за себя, и за сына, засобиралась, и они вышли из купе.
Мужчина достал из сумки пластиковую бутыль с напитком янтарного цвета. Поставил на стол. Вагон качнулся, он ловко поймал бутыль. У него были крупные, загорелые кисти со светлым пушком. Женя отложила книгу, села.
– Сейчас, – мужчина разлил вино в два стаканчика. Протянул один Жене: – Попробуй. Такого ты не пила.
Женя сделала глоток. Вино было ароматным, густым и приторно-сладким. Он смотрел на нее не отрываясь. Она улыбнулась.
Хмелея, Женя становилась легче, свободнее. Открылась дверь купе, мать и сын вошли, сразу полезли наверх и замерли, вжавшись в полки. Женя, не зная, куда деть глаза, открыла книгу. Книга была куплена свекровью в церковной лавке и напутственно вручена перед поездкой.
– Что читаешь? – спросил мужчина. Женя не любила, когда незнакомые говорили ей «ты», но сейчас это было приятно.
– Крестьянкин, – она повернула к нему зеленоватую с крестиком обложку книги, чувствуя всю фальшивую театральность подобного чтения здесь и сейчас.
Он весело присвистнул, прищурившись, заглянул ей в глаза.
– А ты и правда веришь? – спросил он, и она почувствовала, как он легонько наступил под столом ей на ногу.
– Ну, так, – растерянно улыбнулась она. – Безусловно, существует какая-то высшая сила… – Она беспомощно замолчала.
– Не, не веришь, – он улыбнулся. – Глаза у тебя зеленые, вот и не веришь никому! На мысе Фиолент была? Скала святого явления, все дела. Наша часть там стояла. Тоже явление, – он подмигнул. – Свято-Георгиевский монастырь там.
– Да, заезжали.
– Тебя в мужской монастырь пустили?!
– Мы с паломниками были.
– А… Кошки у них худющие, а настоятель – о! – он показал рукой огромный живот.
Она засмеялась.
– А какой там Яшмовый пляж! Была?
– Нет.
– Я счастливый – на Фиоленте все детство провел. Он улыбнулся светло и весело. Посмотрел в окно.
Помолчал. Потом спросил серьезно:
– Что у тебя стряслось?
– Ничего.
– От хорошей жизни по монастырям не ездят. Еще раз пристально взглянул на нее:
– Почему одна едешь?
– Домой захотела…
– А дома кто?
– Ой, мне черешни надо купить! – вспомнила вдруг Женя, увидев на платформе старуху с ведром, прикрытым марлей.
– Купим! – широко улыбнулся военный, поблескивая зубами. – Я тебе такую выберу! Я ж местный!
В Мелитополе, когда вышли за черешней, она покачнулась, и он обнял ее за талию. Она чувствовала сквозь тонкую майку его теплую ладонь. Не убирая руки, он долго и с удовольствием торговался. Купили ведро темной, спелой ягоды. Бабка все не хотела продавать само ведро.
– Ти що ж, мати… жадібна як єврей, – весело говорил он на бабкином языке, блестя зубами. – І відро-то паршиве. Я тобі на три нові дам!
Уговорил. Сдачу брать не стал. Старуха на радостях что-то запричитала, приложив жилистую руку к груди.
С голубым ведром, полным черешни, вернулись в вагон. Тетка и ее сын уже спали. Стоял полумрак. Робко заглянула проводница:
– Чай будете?
– Да какой чай, жарища, – весело сказал он. – Ти, красуня, мені скажи – купе вільне є?
Проводница с презрительностью соперницы глянула на Женю, покачала головой. Дверь закрылась.
– Еще? – мужчина показал на бутыль.
– Нет.
Он улыбнулся и посмотрел ей в глаза. Она ответила ему смущенной улыбкой. Во рту у нее пересохло от приторного вина и волнения. Она поправила подушку.
– Спать хочешь? – спросил он.
– Да.
– Что с тобой делать – ложись. Я тоже тогда лягу.
Он снял туфли, лег. Его большому телу было тесно на узкой полке. Она тоже легла, прямо в шортах, прикрывшись простыней. Его глаза блестели в темноте. Он протянул руку под откидным столиком, дотронулся до нее:
– Сколько тебе лет?
– Двадцать пять.
– Замужем?
– Да.
– Иди сюда.
Она не пошевелилась. Он убрал руку.
– Ты умная, – сказал он, – умная и красивая.
Замолчал. Уставился в потолок. Она смотрела на него. Он был, кажется, старше ее отца.
– Вы тоже красивый, – сказала она.
Он усмехнулся, быстро взглянул.
– Дедом стал. В прошлом месяце. Еду внука смотреть.
– Богатырь, наверное, – сказала она.
– Да какой богатырь, еле выходили!
О проекте
О подписке