Цитаты из книг автора «Леопольд Захер-Мазох»

количественно преобладавшими во Львове и окрестностях «местными» этносами: украинцами, поляками, евреями

Ванда невольно взглянула на свои руки, я это заметил и не мог не улыбнуться.

Изучал я что попало – без разбора, без всякой системы:

К моим родителям часто приходила в гости графиня Соболь, доводившаяся мне троюродной, что ли, теткой, женщина величавая, красивая и с пленительной улыбкой. Я, однако же, ненавидел ее, поскольку она имела в семье репутацию Мессалины, и держался с ней до крайности неуклюже, невежливо и грубо.

женщина, какой ее создала природа и какой ее воспитывает в настоящее время мужчина, является его врагом и может быть только или рабой его, или деспотом, но ни в коем случае не подругой, не спутницей жизни. Подругой ему она может быть только тогда, когда будет всецело уравнена с ним в правах и будет равна ему по образованию и в труде. Теперь же у нас только один выбор: быть молотом или наковальней. И я, осел, был так глуп, что согласился стать рабом женщины, понимаешь? Отсюда мораль истории: кто позволяет себя хлестать, тот заслуживает того, чтобы его хлестали. Мне эти удары послужили, как видишь, на пользу – в моей душе рассеялся розовый метафизический туман,

– Итак, вы хотите, чтобы я воплотила собой ваш идеал? – лукаво спросила Ванда, когда мы сегодня встретились в парке.

И которая, когда вы сойдете с ума от ревности, зайдет в своей наглости столь далеко, что подарит вас счастливому сопернику, отдаст вас ему во власть, на произвол его грубости… Почему бы не закончить этим? Разве вам такая развязка не нравится?

– Вы полагаете? Я так не думаю. – Тогда вы в самом деле не вполне нормальны.

По-видимому, вся моя катоновская суровость и вся робость перед женщинами были не чем иным, как утонченнейшим чувством красоты. С этой поры в моем воображении возник своего рода культ чувственности, и я поклялся в душе не расточать ее священных переживаний на обыкновенные существа, но сохранить их для идеальной женщины – если возможно, для самой богини любви.

Без всяких околичностей они меня схватили и, несмотря на мое отчаянное сопротивление, связали по рукам и ногам; затем тетка со злобной улыбкой засучила рукава и принялась хлестать меня толстой розгой – так усердно, что кровь брызнула, и я в конце концов, несмотря на весь свой геройский дух, закричал, заплакал и запросил пощады.