Цитаты из книг автора «Леонид Юзефович»

Унгерн, и все его предприятия, даже самые авантюрные, основывались на трезвом расчете

Правда, этому противоречат многочисленные свидетельства о том, что Унгерн старался не присутствовать при пытках и казнях, совершаемых по его приказу. Он был не садист по природе,

якобы установлено, что Унгерн “занимался римскими развлечениями, отдавая на растерзание волкам живых людей”.

На мысль о психической аномалии наводят и неистощимая энергия Унгерна, его постоянная бурная деятельность в сочетании с неизменно мрачным состоянием духа, припадки ярости при всегдашней молчаливости и замкнутости, наконец манера речи – “перескакивающей с предмета на предмет”, возбужденной, если разговор касался волнующих его тем, с многократным повторением одних и тех же слов. Однако “сумасшедшим бароном” его стали называть уже после смерти. Понадобилась временна́я дистанция, чтобы разглядеть в нем признаки душевной патологии, которые раньше, на фоне ирреальной действительности тех лет, не так бросались в глаза

через два года, разъезжая с Оссендовским на автомобиле по Урге, Унгерн говорил ему: “Некоторые из моих единомышленников не любят меня за строгость и даже, может быть, жестокость, не понимая того, что мы боремся не с политической партией, а с сектой разрушителей современной культуры. Разве итальянцы не казнят членов «Черной руки»? Разве американцы не убивают электричеством анархистов-бомбометателей? Почему же мне не может быть позволено освободить мир от тех, кто убивает душу народа?”.

платили ему уважением и за глаза, несмотря на его тридцать два года, называли “дедушкой”. Это прозвище, унаследованное от старой армии, независимо от возраста присваивалось самым авторитетным командирам в обоих лагерях.

Офицеров собственного производства Унгерн не считал за людей, но к простым казакам относился лучше.

в квартире царил страшный беспорядок, что нередко свойственно людям, жаждущим упорядочить весь мир;

Однополчанин вспоминал: “На врага он бросался в классическом унгерновском стиле – сломя голову”.

Врангель тоже признавал за ним поразительное бесстрашие при отсутствии дисциплины.