Глава 11

Хуже всего Андруша умел делать три вещи: давать взятки, дарить цветы и спать сидя. Если отсутствие первых двух навыков относительно редко мешало ему жить, то время сна частенько застигало его ворочающимся и злым в автобусе или зале ожидания. Так через пару станций он с завистью смотрел на Ярослава, который досыпал ночные часы, взятые взаймы у дня.

Испробовав все позы, включая те, в которых нашли жителей Помпеи, Андруша смирился со своим жребием вялого бодрствующего человека. Первое время он развлекался тем, что смотрел в окно и моргал, стараясь поймать веками деревья и столбы. Надоело. Тогда он достал из внутреннего кармана блокнот и уподобился Бродскому – сел за стихи.

Андруша время от времени пописывал тексты песен знакомым из гаражного ансамбля. Всегда сам предлагал, делал это бесплатно и вдохновенно. А тут за магарыч попросили – и запал иссяк. Хобби превратилось в работу, работа сделала из творчества ремесло, а ремеслом заниматься стало в тягость. И эти метаморфозы случились в Андруше еще до первой написанной за магарыч строчки. Но вот ее время настало. Подбадривая себя тем, что не разучился писать ручкой, Андруша сонно заполнял страницу за страницей. Когда бодрствовать стало совсем невмоготу, на выручку пришли дети, которые носились по вагону и орали, словно им за это приплачивали.

– Как одолела эта ходячая реклама гондонов, – процедил пробужденный цветами жизни Ярослав. – Взять бы ремень и выпороть как следует их родителей. Где мы щас?

– Да к Курску подъезжаем. Ты самые интересные деревья проспал.

– Курск – это хорошо! Соловьиный край… Я сейчас, пока санитарной зоны нет. – Ярослав поднялся и исчез за койками. Всякий раз, когда он ехал в Москву, терпел до Курска, родины футбольного «Авангарда» – заклятого соперника белгородцев. До такой степени он любил футбол.

– Как знали, не прокатило, – вернулся Ярослав в статусе первого пассажира, разочарованного в том, что в фирменных поездах появились биотуалеты. – Помню, играл «Салют» с «Авангардом», тогда еще самолет с хоккеистами «Локомотива» разбился. Так мы вывесили баннер «Помним, скорбим…». А куряне – «Салют – говно». Вся суть. Тогда еще после матча весь наш фанатский сектор в отдел забрали, – с ностальгией закатил глаза Ярослав.

Хотел Андруша лишний раз высказаться насчет фанатов, да остерегся: Ярослав со школы топил за белгородский «Салют», практиковал выезды и вполне мог дать в морду тому, кто называет фанатов быдлом из-за того, что фанаты бьют в морду за одно лишь мнение о них как о быдле. Тем более Че отвернулся. Он смотрел в заоконную даль и то и дело поднимал ладонь до горизонта, чтобы видеть только небо. О каком футболе могла идти речь, когда на его глазах свершалась магия: облака и солнце, всю дорогу преследовавшие поезд, тотчас замирали в стоп-кадре, стоило Че заслонить грязно-снежные поля с куцыми скелетами деревьев. Увиденное вдохновило наблюдателя на бодрость и он втянул Андрушу в свои домыслы о природе вещей.

Вскоре справа, из глубин межкроватья, послышалось шуршание фольги и газет в сопровождении пластиковых звуков распаковки контейнеров с пищей. Запах, схожий с тем, который в канун Нового года транслируется в подъездах, добрался до Андруши и Ярика. По такому случаю Че вскрыл пачку чипсов и отгородился от кухонного духа сырной стеной.

Он был принципиальным поборником того, что в общественных местах надо есть еду профессионально приготовленную и универсальную, ко вкусам и запахам которой окружающие морально подготовлены. А домашняя стряпня, дескать, – это личное, близкое и привычное только домочадцам. Да и домашний кухарь – он всегда готовит как для себя, а значит и мяса кладет побольше, и, пока пельмешки лепит, может в трусах почесать, и пресный бульон обратно в кастрюлю выплюнуть – все свое же… Поэтому, страхуясь, Ярик старался пробовать домашние блюда только от кашеваров приятной наружности.

Андруша же на этот счет не привередничал. Он верил в живучесть организма и безопасность попавших в тарелку волос даже с некрасивой головы, хотя и не до такой степени, чтобы досасывать за соседом леденец. Поэтому обеденные телодвижения попутчиков соблазнили его нырнуть под стол в пакет на поиски съестного.

Три часа назад, снаряжаясь в поезд, Андруша решил, что одним «Пепси» сыт не будет. И взял два. И все. Поэтому из-под стола он вернулся с нервной досадой прожженного рыбака, вытянувшего из проруби дырявую надувную женщину вместо сазана. Чертыхаясь, Андруша завистливо смотрел на дальновидного друга, который смачно запивал хруст газировкой со вкусом жвачки со вкусом апельсина.

– А я предлагал тебе хавки купить! – прочавкал Ярик с выражением мудрого наставника.

– Ты о чем? То я ругаюсь, что газировка теплая уже… – между сытостью и гордостью Андруша выбрал второе.

– Хлопчики, угощайтесь, что как не родные? – в разговор втиснулся голос рыхлой пенсионерки, которая нашла зацепку, чтобы завести знакомство.

Уже полчаса она завороженно раскачивалась как ванька-встанька, приводимая в движение ходом поезда, и с любопытством косилась на Ярика и Андрушу. Впрочем, как и ее родственники в виде, судя по всему, мужа и сына, поедающие обед за столом. Всю дорогу в их невинные уши нет-нет да и влетала всякая дичь из ошметков фраз Андруши и Ярика: «…это как Хармс, только Кортасар…», «… а Игорь, кстати, амбидекстер…» или «…сейчас бы гирос с дзадзыки…»

– Ой нет, большое спасибо, – стараясь изобразить голос посытее, замотал головой Андруша, – мы не голодные.

– Не выдумывай! Друг, вон, чипсами давится. Вы ж до конца? – не сдавалась женщина, красноречиво освобождая койку от сборника сканвордов и снятой в духоте кофты.

– До конца… – без энтузиазма ответил Андруша, понимая, что с этой компанией им ехать до самой до столицы.

Оглядывая кашляющего деда в жилетке, аморфное тело общительной попутчицы, ее сына с любого объявления «Розыск» и клюквенную настойку, скрепляющую семейство, он пришел к выводу, что это только они едут до конца, а он – в Москву. И если этому хлебосольному купе удастся засосать в себя его и Ярослава, то и они продолжат путь с чувством приближающегося конца.

– Я, если что, Сергей, это теть Наташа, это Юрич, – из-за топкой пассажирки показалась рукотворная лысина мужика лет 25–45. Размахивая остовом окорочка, Сергей принялся знакомиться, создавая впечатление общей с Андрушей и Яриком компании, словно он всех в этом вагоне и собрал. И, игнорируя обедающую рядом теть Наташу, полез по ней через проход жать руку потенциальным собутыльникам.

На протяжении жизни Андрушу регулярно обделяли равнодушием всякие маргиналы. Бесчисленное число бомжей и стремящиеся к ним просили у него разрешения присесть и поведать кровоточащую историю о нелегкой судьбе. Аллея будет полна, но бродяга подойдет именно к Андруше – глотнуть пива или поклянчить денег похмелиться – со словами: «Ну, ты же сам понимаешь…».

«Да не понимаю я! Ведь я же не похож!» – смотрел на себя Андруша. И горько иронизировал, что приближающийся бич – это его бич.

– От души, пацаны, – Сергей втянул туловище на исходную, и его рука внезапно обзавелась двумя дополнительными стаканчиками. Ярослав и Андруша поотнекивались, но переместились к душевному семейству, над которым спали ноги в трениках и некогда белых носках. Оказавшись внутри плацкартного купе, молодые люди увидели, что принадлежит трикотаж храпящему мужчине в футболке «Спартака». Сей факт изрядно огорчил и без того сломленного Андрушу, так как сулил острые дискуссии о футболе.

Но так же оперативно журналисту полегчало – от неожиданно легкой победы над Сергеем в битве за право не пить с ним. Да и бутерброды пошли настроению на пользу. Вдобавок проявил себя дед: проходившая проводница предложила чай-кофе только Че и Андруше, наметанным глазом отфильтровав ценителей иных напитков. Юрич оскорбился.

– Ишь, свиристелка! – лихо заскрипел он вслед работнице РЖД. – Конечно, у этих балалайка звонче, чем у меня! К ним и подходишь. Я, может, чая хотел!

Смех парней стих и к компании вернулась проводница.

– Так вы чай будете? – обратилась она к деду.

– Свиристелка ты – и никто больше! С мужем за жизнь сластей наелась, теперь с краю спишь. Высыпаешься. А днем бегаешь – людей теребишь, – оповестил о своей деменции Юрич. – Сама чай свой пей!

– Дед, не мороси! – выдавливая на хлеб майонез, осадил родственника Сергей. – Это ж мы его после инсульта везем восстанавливаться, квоту дали, понял? А вы сами – белгородские?..

В ходе знакомства Сергей предстал рьяным почвенником, учредителем ООО «БелгЕвроЗабор», а также обладателем кулаков с закачанной под кожу борной мазью – «семью защищать». До смешного серьезный человек регулярно постукивал костяшками по металлическому ребру столика, а его глаза инстинктивно скакали по купе в поисках врагов семьи.

– Клю-клю-клю! – Сергей посмотрел на деда и тот почему-то наполнил его стакан.

– А? – повернулся Ярослав, ему показалось, что он что-то не расслышал.

– Да это наше, цеховское. На работе вибростолы, которые заборы делают, гудят, понял? Шумно. У нас, как на стройке, волшебные слова есть, чтоб быстро и ясно было, что надо, – раскрыл фокус Сергей.

Согласно цехо-русскому словарю, «клю-клю-клю» обозначало просьбу выполнить действие, связанное с жидкостью. Направить шланг, подлить воды в раствор или наполнить стакан… Всего волшебных слов было пять. Помимо «клю-клю-клю», рабочую жизнь сотрудникам ООО облегчали восклицания «Айра!» («Нечего сидеть, и так достаточно отдохнули. Пора за работу!»), «Ав-ав-ав!» («Не так быстро! Я плохо схватился за плиту со своего края!»), «Пэк-пэк-пэк!» («Давай поднажмем, пока хорошо работа идет. Надо не упустить этот момент вдохновения и успеть сделать как можно больше, чтобы быстрее закончить») и «Фэ!» (показатель высшей степени удовлетворенности результатом труда, качеством предмета или внешностью девушки).

– А ты что, записываешь? – спросил Сергей у Андруши, потому что увидел, как тот повторяет словечки вслух и что-то набирает в телефоне.

– Ну а че, прикольно, – объяснился Андруша и сдуру поведал о своей профессии.

– О, журналист, а про меня напишешь? – то, чего всегда опасался парень, рассказывая о себе, случилось.

– И про трубы напиши! Десять лет не чинють, – увидела в Андруше своего спасителя теть Наташа.

– Ма, погодь! Дай с пацанами покумбрюкать. Ща раскидаю все, как в этой жизни есть: не то, шо показывают, а как люди живут по-настоящему. Такого ты нигде не узнаешь, отвечаю, – с весом носителя государственной тайны заявила будущая медиазвезда.

Что-то Андруше подсказывало, что для Сергея главный критерий настоящести жизни – это наличие в ней места телесным повреждениям. Причем жизни не только его самого, а вообще. Следовательно, Андруша и Ярослав, как представители вымышленного, искусственного мира, скоро получат от него принудительную лекцию на тему «Как правильно жить, чтоб не стать такими, как Андруша и Ярослав».

– У тебя есть куда записать? – не спрашивая согласия на интервью с собой, продолжил Сергей.

– Ага, диктофон где-то был в куртке, – Андруша тяжело встал и отшагнул в сторону своего места.

К его негодованию, Ярик всем своим естеством демонстрировал предвкушение баек Сергея и расположенность к причитаниям теть Наташи по поводу ее жэкахэшных перипетий. Даже сам спросил про трубы.

Пока Андруша настраивался на пацанский лад и включал диктофон, теть Наташа в своем рассказе о затопленном подвале пошла по верхам. Говоря о политике, она испытывала такое уважение и сакральный пиетет к одному человеку, что произносила его фамилию не Путин, а Пътьн. Чтобы не поминать всуе. Зато белгородских чиновников не жалела, награждая их всевозможными зооморфными метафорами. Исходя из бурлящей тирады теть Наташи, случись ей нанести визит в мэрию, потом здание было бы заполнено свиньями с трубами в задних проходах, поубитыми детьми сук и даже жабой с оторванными ушами.

Чтобы не позволить матери вовлечь в обсуждение власти еще и Андрушу, Сергей бегло подготовился к своему интервью глотком настойки и, покашляв, облокотился на столик.

– Ты в курсе, как в Белгороде менты валютчиков платить заставляют? – Сергей сделал вывод, что никто не возьмет у него интервью лучше, чем он сам.

Тема взаимоотношений полиции с валютчиками, которые на протяжении долгих лет придавали пикантности окрестностям Центрального рынка, редко будоражила воображение Андруши. Поэтому он только напутствовал Сергея на рассказ ответом, что не в курсе. С трудом переводя полуфеню – полу-дворово-колхозный суржик на известный ему язык, Андруша с Яриком узнали, что все валютчики: и менялы, и скупщики плодов просьбы «позвонить» – платят полицейским дань за право свободно заниматься своим промыслом.

По закону штраф за такие проделки копеечный. Особенно для людей, чьи барсетки дотуга набиты прессами купюр, перетянутых чуть ли не резинкой, через которую во дворах раньше прыгали девочки. Каждый раз составлять протокол и тратить время на поездку в отдел не выгодно никому. Куда проще платить раз в месяц фиксированную таксу непосредственно блюстителям закона и порядка.

Но бывают и скупщики краденого, которые считают, что все должно быть по закону. Отказываются они платить. Тогда стражи порядка, в рамках права, сажают такого в задние апартаменты своего «бобика» и проводят внеплановый рейд по местам скоплений горожан, наиболее подходящих под определение «вонючий бомж». Каждого клиента полицейские заботливо будят, достают из-под лавки и сопровождают в теплую машину, к соседу-валютчику. Там новых постояльцев почему-то неминуемо укачивает. В лучшем случае на пол. Такое такси желаний путешествует по городу, пока водитель в серой одежде не услышит за спиной ласкающий звук ор. Обычно преимущества оплаты штрафа без бюрократии строптивый меняла осознает через полчаса поездки.