Евгений Молчанов. Суета

Евгений оторвался от клавиатуры и бросил усталый взгляд на часы в правом нижнем углу монитора. Восемнадцать пятьдесят две…

В отупевший от многочасовой напряженной работы мозг информация проникала медленно и как-то тягуче.

Восемнадцать пятьдесят три…

Эти белые цифры о чем-то говорили, и говорили они о чем-то очень важном. Они торопили и прямо-таки вопили с экрана, пытаясь достучаться до его сознания.

Сознание было глухо.

Евгений потер ладонями лицо, повернул голову к окну.

За окном уже стемнело. Черные силуэты высоких раскидистых кленов, подсвеченных сзади тусклым светом пыльных фонарей, грустно покачивали ветвями, роняя свои пожелтевшие одеяния. В приоткрытую форточку с холодным октябрьским воздухом врывались шорох листвы, звонкий топот ног нечастых прохожих, дробящийся эхом, и шум моторов и шелест шин проезжающих автомобилей.

Евгений зябко поежился. В комнате становилось прохладно.

«Только семь, а уже темно», – подумал он и опять перевел взгляд на экран монитора.

Восемнадцать пятьдесят четыре…

В голове как будто тихонько щелкнуло лепестками контактов внезапно проснувшееся реле.

«Черт! – спохватился Евгений. – Черт! Черт! Уже почти семь!!!»

Он вскочил из офисного кресла. Кресло откатилось чуть назад и, ударившись спинкой о беленую стену, обиженно отвернулось в сторону.

Набрасывая на ходу куртку, Евгений подбежал к окну и закрыл деревянную форточку. На подоконник посыпались чешуйки облупившейся белой краской.

Старые чугунные батареи совершенно не грели, и завтра Варвара с Нинкой опять устроят ему нагоняй за вымороженную комнату, будут зло греметь чашками с кофе, не предлагая напоить Евгения, и кутаться в свои пушистые шали, прижимаясь к булькающим маслом радиаторам.

Ну и пусть.

Выключив монитор и подхватив со стола борсетку, Евгений выбежал в коридор, хлопнул дверью и припустил вниз по широкой лестнице со сточенными за многие десятилетия от непрестанного шарканья тысячами ног ступеньками.

В новенькой пластиковой будке вахтера горел свет.

Старик с редкими волосами, опоясывающими лысую блестящую голову седым венчиком, оторвался от книги и, повернув голову в сторону лестницы на звук торопливых шагов, чуть приспустил на носу очки. Взглянул поверх них.

Евгений почти скатился с лестницы, скользя рукой по вытертым деревянным перилам, и устремился к будке, на ходу шаря в кармане куртки в поисках ключа от кабинета.

– Добрый вечер, Валентин Петрович, – сказал он, припечатав ладонью ключ к пластику подставки у окошечка будки.

– Опять засиделся, Евгений, – пожурил его вахтер, качая головой. Он протянул руку и сгреб сухой ладонью ключ. – Ты молодой, тебе за бабами бегать надо, а не работать до ночи.

– Да где же их взять-то, Валентин Петрович? – пошутил Евгений, приподнимая борсетку и проворачивая левым боком вертушку.

– Ну, явно не в этих ваших компутерах. Или живые бабы уже перевелись, остались только эти… винтуральные?

– Виртуальные, Валентин Петрович, – улыбнувшись, поправил старика Евгений. – Бабы – они сейчас всякие есть.

Евгений жалел старика: жена умерла, дети разъехались. Скучно ему одному – и здесь ночью, и дома. Только и днем что радости: то с тем словом перекинется, то с этим.

– Вы извините, Валентин Петрович, – сказал Евгений, пятясь спиной к двери. – Я честно опаздываю. До свидания!

– Ну, беги, чего уж там, – махнул рукой старик, поправил очки и, перевернув послюнявленным пальцем страницу книги, вновь углубился в чтение.

С натугой открыв плечом массивную высокую дверь, Евгений вышел на улицу. В лицо повеяло сырой прохладой. По небу неспешно тянулись бугрящиеся чернотой тяжелые тучи. Дул слабый ветер.

Запахнув кое-как куртку, Евгений побежал к стоянке, где под деревом одиноко стоял его старенький бордовый Опель Вектра, облепленный влажной листвой.

Нащупав в борсетке брелок сигналки с ключами, Евгений разблокировал двери машины, запрыгнул на водительское сиденье и со второй попытки завел двигатель. Двигатель ворчливо бубнил, изредка подчихивая.

«Опять забыл свечи поменять», – расстроился Евгений, включая печку и вылезая из машины.

Он наскоро сбросил рукой налипшую листву со стекол и капота, обежал машину кругом, проверяя шины и лампы, и опять забрался внутрь, потирая озябшие влажные ладони.

Из боковых сопел уже тянуло чуть теплым воздухом. Запотевшие было лобовое и боковые стекла, начали проясняться.

В машине стало немного уютнее.

Врубив первую передачу, Евгений поддал газу и отпустил сцепление. Опель натужно и недовольно прорычал плохо прогретым движком и нехотя сдвинулся с места.

Подъезжая к выезду со стоянки, Евгений огляделся.

В кустах, метрах в тридцати справа, спряталась гаишная машина. Ее выдавали выпячивающиеся над крышей, словно разноцветные узкие глаза, мигалки, отливающие хитрым блеском.

ГИБДД пятый день паслось на этой дороге.

«И чего им тут приспичило торчать!» – в сердцах подумал Евгений, включая правый поворотник.

Вырулив со стоянки, он набрал сорок и, старательно делая вид, будто никакой машины в кустах нет, проехал мимо и остановился у светофора, включив левый поворотник и дожидаясь зеленого сигнала.

Посмотрел в зеркало заднего обзора.

Из кустов так никто и не показался.

Не было бы никого – Евгений спокойно повернул налево, через сплошную. Все равно ведь ни одной машины. Так ведь нет – пришлось тащиться сто метров до светофора, попусту теряя время, да еще разворачиваться на узком перекрестке. И какой только идиот сделал здесь выезд только вправо?..

Загорелся зеленый.

Евгений поддал газу, плавно развернулся, едва не наехав на бордюр, выругался и быстро набрал шестьдесят. Из кустов выдвинулся здоровенный детина в зеленом жилете и, поигрывая полосатой палкой, долгим, весьма тяжелым взглядом проводил машину.

«Извини, дорогой, сегодня не твой день», – злорадно подумал Евгений, поглядывая в левое зеркало.

Он заметил, что крепко сжимает руль побелевшими от напряжения пальцами, и расслабился.

«Вот дурак! Чего я так испугался? Ничего не нарушил, а если и нарушил – не палкой же они по башке будут лупить», – успокаивал себя и одновременно ругал Евгений, сворачивая сначала направо, на Парковую, а затем тут же налево, на Школьную.

Он презирал себя за выдуманные самим собой страхи. Страхи, накатывающие и обволакивающие внезапно и всегда не вовремя, цепко удерживающие в своих леденящих объятиях, туманящие мозг и сковывающие движения.

Нет, Евгений не был трусом. Но были некоторые жизненные ситуации, в которых Евгений становился похожим на размазню. Мямлил, когда нужно было требовать и настаивать на своем, терялся, когда требовалось собраться и действовать, становился мягким, податливым, не желая портить ни с кем отношений, хотя стоило бы дать отпор невзирая ни на что.

Ненавидел он себя, впрочем, и за то, что иногда чересчур жестко и принципиально реагировал, когда можно было и вовсе закрыть глаза на происходящее. Но, бессильный в других ситуациях, в эти моменты он ощущал себя истинным борцом с человеческими пороками и непоколебимым поборником истины.

Одной из фобий Евгения была боязнь гаишников. Стоило замаячить на горизонте инспектору ГИБДД или показаться на дороге бело-синей машине с красной и синей мигалками, как на Евгения накатывал панический страх.

Этот страх в свое время сыграл с Евгением злую шутку, заставив того шестнадцать раз пересдавать вождение, прежде чем ему удалось, наконец, получить права.

Чем его так пугали работники ГИБДД, он и сам не знал. Возможно, тайна крылась в какой-нибудь дурацкой истории из далекого детства, когда все казалось более ярким, значительным и пугающим, чем есть на самом деле.

Он не помнил этого.

Но всякий раз, когда его останавливали для обычной проверки документов, Евгений впадал в полнейший ступор, из-за чего ему пару раз даже предлагали подуть в трубочку – инспектора не могли понять причины его странного поведения.

В эти моменты Евгений ощущал себя прожженным нарушителем ПДД, все грехи которого вот-вот разоблачит опытное всевидящее око доблестного инспектора ГИБДД. Однако, заканчивалось все всегда одинаково: удовлетворившись формальной проверкой документов, инспектор внезапно терял всякий интерес к личности Евгения и, вернув книжечку с правами и страховкой, отворачивался от него и принимался вылавливать в нескончаемом автомобильном потоке свою следующую жертву.

Евгений знал о существовании так называемой боязни «белых халатов». У него была боязнь «темно-серых мундиров», «салатовых жилеток» и «полосатых палочек».

Еще из самых явных имела место быть боязнь «полосатого галстука», относившаяся к директору Николаю Сергеевичу.

Но больше всего Евгений боялся женщин.

Разумеется, не всех женщин, а лишь которых рассматривал в качестве потенциальной жертвы своего природного влечения.

Нет, Евгений не был бабником. Он, как и большинство зрелых мужчин, к коим он в свои двадцать девять лет себя причислял, желал  женской ласки, чистой любви и самых светлых чувств.

Мимолетные романы и, тем более, бурные одноразовые посиделки (с последующими «полежалками»), оставляли в душе лишь неприятный осадок и не приносили никакого удовлетворения.

Евгению хотелось постоянства. И на роль этого постоянства была выбрана Зинка Прохорова, официанта дешевого по сути и содержанию кафе «Светлые зори», расположившегося на первом этаже в доме, напротив окон квартиры Евгения. Евгений третью неделю подряд пытался признаться Зинке в безграничной любви.

Сначала он по несколько часов просиживал за столиком полутемного и довольно мрачного зала «Светлых зорь», поглощая неимоверное количество закусок, яичниц, салатов и котлет, но так и не решился заговорить с девушкой. Всякий раз, когда Зинка приближалась к его столу, пытаясь узнать, не желает ли он чего-либо еще, и при этом обворожительно хлопала длинными пышными ресницами, у Евгения перехватывало дыхание, и он мычал что-то невразумительное, тыкая пальцем в строчки меню.

А когда его и без того не слишком толстый кошелек основательно похудел, то Евгений решил дожидаться Зинку по вечерам на лавочке у выхода из кафе.

Но и здесь повторялась одна и та же история: каждый раз он приходил и усаживался на скамейку с твердым намерением уж в этот раз, наконец, взять себя в руки и осуществить задуманное, а перед этим он тщательно репетировал свою речь и продумывал ответы на возможные Зинкины вопросы. Но, завидя Зинку, покидающую поздно вечером кафе через черный ход, он напрочь забывал все, что собирался ей сказать, и стоял столбом, растерянно провожая девушку взглядом и не смея приблизиться к ней.

Наравне со страхом быть отставленным, в Евгении с каждым днем нарастал еще и праведный гнев. Причиной его служили вечно увивающиеся вокруг Зинки парни, с которыми она в открытую кокетничала на своем рабочем месте – Евгению это прекрасно было видно сквозь прозрачные стекла кафе…

Сегодня Евгений был полон решимости. Ему надоело ходить вокруг да около, – в конце концов, лучше пусть его далеко-далеко и, главное, сразу пошлют куды подальше, чем он будет и дальше выглядеть полнейшим идиотом в собственных глазах, впустую наворачивая круги вокруг этой смазливой пигалицы Зинки.

Подъезжая к кафе, он вытянул шею, всматриваясь сквозь стекла в залитый ярким светом зал, и не заметил зияющую чернотой дыру сливного колодца, кое-как прикрытую узкими досками. Две из них крест-накрест прикрывали саму дыру, еще три были сложены над люком шалашиком.

Под колесом хрустнуло – сложился шалашик, – потом треснуло – не выдержали горизонтально лежавшие доски. Машина дернулась, резко накренившись вперед и на левый бок.

Заглох двигатель.

Евгений больно ударился лбом об руль.

Потирая зашибленный лоб, он выбрался из машины и, обойдя дверь, опустился на корточки возле провалившегося в люк на треть колеса. Меж треснувших досок что-то блеснуло.

Откинув пару обломков, Евгений обнаружил пластиковый прямоугольник, внешне похожий на банковскую карту. Карта была золотой, с глянцевой поверхность и радужно бликовала голограммой с орнаментом из кружочков, треугольничков и прочей геометрии. Никаких надписей и картинок, даже царапины не одной – поверхность карты была девственно чистой.

Евгений повертел ее в руках, зачем-то поковырял ногтем и засунул в карман – пригодится. Потом внимательно оглядел колесо, поднялся и, ругнувшись, пнул лежавшую рядом доску. Та, бренча по асфальту, отлетела метра на три в сторону.

Евгений огляделся по сторонам.

Как назло, никого поблизости. И ни одной машины.

Вытащив ключ из замка зажигания, Евгений включил аварийку, хлопнул дверью и, засунув руки в карманы, направился к кафе, у которого стояло несколько машин. Уже выйдя на тротуар, он услышал за спиной глухое «бум» и резко обернулся.

Перекоса у машины уже не было.

Рядом с машиной, опираясь о крышку капота правой рукой, скрестив ноги и непринужденно улыбаясь, стоял человек в сером костюме-двойке. Не веря своим глазам, Евгений приблизился к машине и, чуть наклонившись, заглянул под днище. Все четыре колеса действительно стояли на асфальте.

Не сводя недоуменного взгляда со странного незнакомца, Евгений обошел машину. Левое колесо находилось в полуметре от колодца.

– Это… вы? – рассеянно спросил он у человека в костюме, спокойно наблюдавшего за Евгением.

– Я, – просто сказал тот.

– Но как?!

– Так. – Незнакомец чуть согнул колени, опустив руки вниз и вывернув их ладонями вверх, затем поднял руки к груди и выпрямил ноги.

Евгений решил, что незнакомец издевается над ним. Но вокруг никого, кроме него, не было, а машина действительно была поднята из люка и сдвинута в сторону.

– Дайте, догадаюсь: Вы из цирка! У нас сейчас цирк как раз приехал. Фокусник! Нет, погодите… силач! Точно?

– Я похож на силача? – серьезно спросил мужчина, присаживаясь на капот и складывая на груди руки.

Евгений хотел сказать, что машина грязная, и не стоит на нее садиться в дорогом костюме…

– Поверьте, это неважно, – сказал незнакомец.

– Что неважно? – окончательно растерялся Евгений.