VIII

Ушакова все больше и больше захватывала новая для него работа в адмиралтействе.

Приятно было сознавать, что принимаешь непосредственное участие в постройке Азовского флота, что по твоему чертежу будут строить отдельные члены судна. Не то что Паша Пустошкин, который занят такой малоинтересной, обычной, чуть ли не деревенской работой: стройкой кузниц, шлюпочных мастерских да разных сараев. Но Паша Пустошкин рьяно отстаивал свое дело.

– Посмотрел бы я, как ты на своем праме^[15] обошелся бы без моего якоря или без шлюпки! – возражал он Феде.

Занятый работой, Ушаков не заметил, как подошел долгожданный Николин день.

Федя не знал, что делать: хотелось проведать, приехала ли Любушка, но идти к Ермаковой без дела было как-то стыдно.

Он ломал голову – что бы придумать! И наконец нашел простой выход: пойти к обедне в их слободскую церковь, – если Любушка в Воронеже, она обязательно должна прийти к Троице.

Федя приоделся и зашагал в Чижовку.

Войдя в церковь, он сразу же увидел на левой стороне среди женщин высокую Марью Никитишну. Рядом с ней стояла Любушка.

Ушаков прошел немного вперед и стал на виду. Ему так хотелось посмотреть назад, но это было неприлично.

Он терпеливо простоял до конца службы и, только когда все двинулись ко кресту, обернулся.

Ушаков пристально рассматривал толпу, теснившуюся к священнику с крестом, но Ермаковых не было. Раздосадованный, Федя пошел к выходу.

Выйдя на паперть, он стоял, растерянно смотря по сторонам.

Вдруг кто-то легонько взял его за локоть. Он зло поворотил голову, думая, что это какой-нибудь назойливый нищий, и оторопел: перед ним улыбаясь стояла Любушка.

– Здравствуйте, Феденька! Кого это вы ищете? Не меня ли?

Он хотел было отпереться, что, мол, не искал ее, но это не вышло.

– Здравия желаю! – с живостью ответил он.

– Пойдемте же к нам, чего тут стоять! – потащила его Любушка сквозь строй нищих и калек.

Пришли к Ермаковым.