В 1937 году Ягода говорил, что первым он «подчинил личному влиянию» Георгия Молчанова. Последний стал начальником секретно-политического отдела (СПО) вместо Евдокимова в 1931 г., выдвинувшись, благодаря разоблачению вредительства в текстильной промышленности в Ивановской области. На февральско-мартовском пленуме 1937 никто не взял на себя ответственности за его перевод в Москву. Современные исследователи выдвигают предположение, что покровителем Молчанова был П. Постышев.

Ягода утверждал, что «завербовал» Молчанова еще в конце 1920-х. В 1927 году зампред ОГПУ получил сведения о каких-то молчановских «уголовных грехах» на Кавказе, затем и сам Молчанов лично признался ему в приписке партстажа. Ягода заявил, что нуждается в лично преданных людях, что «судьба его в моих руках, но что если он будет выполнять всякие мои указания, то я не дам ходу материалам на него». В 1931 году Молчанов пришел с сообщением, что секретарь Ивановского губкома Колотилов сочувствует правым. Из того, как он излагал взгляды Колотилова, Ягода почувствовал, что и сам Молчанов стоял на позициях правых, разделял их взгляды и именно тогда назначил его начальником СПО. Так или иначе, именно на посту начальника секретно-политического отдела Молчанов вел основную подготовительную работу по подготовке первого московского процесса

Другой «подчиненный влиянию» Ягоды – Георгий Евгеньевич Прокофьев, начальник ГУРКМ. С 10 июля 1934 он был заместителем наркома внутренних дел СССР, занимался административными вопросами. Ягода «завербовал» его в свою группу на том, что Прокофьев «ходил когда-то в троцкистах».

Карл Викторович Паукер занимался охраной Кремля и членов Политбюро. Орлов дает вполне прозаическое объяснение его успешной карьере: «Человек малообразованный и политически индифферентный, он получил там должность рядового оперативника и занимался арестами и обысками. На этой работе у него было мало шансов попасться на глаза кому-либо из высокого начальства и выдвинуться наверх. Сообразив это, он решил воспользоваться навыками, приобретенными еще на родине, и вскоре стал парикмахером и личным ординарцем Менжинского, заместителя начальника ВЧК. Тот был сыном крупного царского чиновника и сумел оценить проворного слугу. С тех пор Паукер всегда находился при нем. Даже когда Менжинский в 1925 году отправился на лечение в Германию, он прихватил с собой Паукера.

Постепенно влияние Паукера начало ощущаться в ОГПУ всеми. Менжинский назначил его начальником Оперативного управления, а после смерти Ленина уволил тогдашнего начальника кремлевской охраны Абрама Беленького и сделал Паукера ответственным за безопасность Сталина и других членов Политбюро».

Так или иначе, Паукер сумел создать целую службу, обеспечивающую безопасность руководства страны, которая включала сотни сотрудников. «Паукер пришелся Сталину по вкусу. Сталин не любил окружать себя людьми, преданными революционным идеалам, – таких он считал ненадежными и опасными… В этом смысле Паукер был абсолютно надежен: по своей натуре он был так далек от идеализма, что даже по ошибке не мог бы оказаться в политической оппозиции. Его не интересовало ничто, кроме собственной карьеры». Ягода считал его наиболее близким и преданным человеком, но в своих показаниях он не объяснял, когда и как он его «завербовал».

Марк Исаевич Гай в 1932 году стал начальником ОО ОГПУ (НКВД) СССР. Ягода якобы «завербовал» его по совету Прокофьева, используя сомнительное прошлое и настоящее («преступный склад характера, сифилитик»), однако утверждал, что смог доверять ему относительно поздно, в 1934–1935 гг.

Александр Михайлович Шанин был начальником транспортного отдела. Орлов называет его близким другом Ягоды. Большую роль при этом же наркоме играл начальник АХУ Иосиф Маркович Островский и «даже равные ему по положению, начальники управлений ОГПУ заискивали перед ним, а нижестоящие – прямо-таки трепетали… После каждого совещания руководящих работников ОГПУ-НКВД в Кремле устраивались так называемые «приемы» с шикарным обедом или ужином, вспоминает Шрейдер. «Организация банкетов всегда поручалась Иосифу Марковичу Островскому как начальнику административно-организационного управления ОГПУ-НКВД, в ведении которого находились санитарный отдел со всеми больницами, санаториями и домами отдыха, хозяйственный отдел с совхозами, жилым фондом и мастерскими, финансовый отдел, строительный отдел, который ведал строительством гостиницы «Москва», дома Совнаркома, нового здания ОГПУ, стадиона, водной станции и проч., и проч. Если же иметь в виду, что в ведении Островского находились также все подмосковные и курортные дачи (их строительство, оборудование и распределение среди членов Политбюро и руководящего состава ОГПУ), можно понять, какими неограниченными возможностями он располагал… Вместе с тем, Островский был беспредельно предан партии и был послушным орудием в руках Ягоды, не говоря уже о Сталине, которого боготворил».

«У Сталина, как известно, была манера на банкетах поднимать тост за здоровье того или иного присутствующего, которого он по тем или иным причинам хотел как-то отметить, чем и завоевать еще большую преданность. Как-то удостоился такой чести и Островский, по словам которого Сталин однажды произнес на одном из банкетов примерно следующее: «Товарищи! По легенде самым справедливым и безгрешным человеком на земле был Иисус Христос. И представьте – даже на этого самого справедливого человека многие жаловались. Поэтому нет ничего удивительного в том, что поступает много жалоб на присутствующего здесь товарища Островского. Предлагаю выпить за здоровье этого замечательного организатора и хозяйственника, который своим самоотверженным трудом обеспечивает всем необходимым не только начсостав ОГПУ, но и нас, грешных, работников Центрального Комитета!» Много раз, пересказывая эти слова, Островский просто захлебывался от восторга». Островский оказался в кругу Ягоды «на каких-то уголовных делах».

Секретарь наркома Павел Петрович Буланов, по оценкам Шрейдера, был «неприятный, неискренний человек и типичный карьерист. Перед Дерибасом и другим высоким начальством он всячески подхалимничал, стараясь выслужиться, а к нижестоящим сотрудникам относился пренебрежительно, по-барски». Ягода утверждал, что у Буланова хранился его законспирированный валютный фонд, который он использовал для «покупки нужных людей».

Инженерно-строительный отдел при Ягоде возглавлял Александр Яковлевич Лурье, которого использовали для продажи бриллиантов в Европу и формирования т. н. «конспиративного фонда».

Из показаний Ягоды следует, что среди периферийных работников он считал однозначно своим только Матвея Самойловича Погребинского. Шрейдер считал его любимчиком Ягоды и подхалимом. Орлов дает ему иную характеристику: «Погребинский не был инквизитором по призванию. Хоть ему и пришлось исполнять сомнительные «задания партии», по природе это был мягкий и добродушный человек. Именно Погребинскому принадлежит идея специальных коммун для бывших уголовников, где им помогали начать новую, честную жизнь, и трудовых школ для бездомных детей. Обо всем этом было рассказано в широко известном фильме «Путевка в жизнь», очень популярном в СССР и за рубежом. У Погребинского завязалось близкое знакомство, если не дружба, с А. М. Горьким, очень увлекавшимся одно время идеей «перековки» человека в СССР».

Как мы помним, руководству ОГПУ не удалось учредить «орден Дзержинского», и в 1932 году приказом ОГПУ № 1087 от 23 ноября был учрежден знак «Почетного работника ВЧК-ГПУ» XV годовщины. Внешне он выглядел так же, как и первый, только на нем была изображена другая цифра «XV».

Для награжденных этим новым знаком сохранялась вся прежняя система привилегий. Всего было вручено более 3.000 знаков (есть знак № 3316). Однако это не означает, что всего Почетных работников ВЧК-ОГПУ было около 4000 (800 со знаком 1922 года и более 3300 со знаком 1932 года). 233 кавалера первого знака получили и второй. Всего в 1932–1936 гг. были награждены 1731 человек, следовательно, в этот период, только один знак «Почетный работник ВЧК-ОГПУ (XV)» получили 1498 человек. Условно назовем их «третьим поколением» Почетных чекистов.

В мае 1934 года скончался Менжинский, и Ягода совершил еще один скачок вверх – стал руководить ОГПУ-НКВД. Следует учитывать, что выбор у Сталина был. После смерти Менжинского «в течение некоторого времени среди чекистов ходили упорные слухи, что председателем ОГПУ будет назначен Анастас Иванович Микоян, – вспоминал Шрейдер. – Не знаю, обсуждался ли вопрос о назначении на пост председателя ОГПУ Микояна или это был только слух, порожденный нашим большим желанием, но наши надежды не оправдались и полновластным хозяином ОГПУ стал Ягода».

Конечно, у Микояна были реальные шансы на получение должности Менжинского, потому что у него существовали налаженные связи в чекистской среде. «Дело в том, что многие чекисты школы Дзержинского недолюбливали Ягоду, и, естественно, им очень хотелось, чтобы над Ягодой был поставлен контроль. К Микояну же старые чекисты относились с большим уважением. Когда Анастас Иванович был еще молодым наркомом пищевой промышленности, он часто выступал в нашем клубе с блещущими юмором докладами о международном положении и на разные другие темы. Его темпераментная и остроумная речь постоянно прерывалась аплодисментами и взрывами хохота. Микоян был у чекистов любимым оратором и пользовался большой популярностью». Во-первых, Микоян поддерживал Евдокимова и «северокавказцев». Шрейдер именно с этим связывает тот факт, что после конфликта 1931 г. «один Евдокимов… остался в органах», так как «его поддерживали Ворошилов, Микоян и ряд других членов ЦК». Собственно, и сам нарком пищевой промышленности признает, что знал и высоко ценил Евдокимова: в 1925 году Микоян возглавлял парторганизацию Северного Кавказа. Под его непосредственным руководством Евдокимов проводил разоружение Чечни, и Микоян считал, что это была «блестящая операция».

Во-вторых, кажется неслучайным и то, что «противники Ягоды» Бельский, Ольский и Воронцов ушли работать именно к Микояну. Года полтора спустя, в одном из своих выступлений «нарком изобилия», как называли тогда Микояна, особо отметил отличную работу чекистов на пищепромовском поприще, после чего Бельский был возвращен на работу в органы на пост начальника Главного управления милиции и заместителя наркома внутренних дел СССР. Иными словами, Микояна поддерживали недовольные Ягодой чекисты, которые ориентировались на Е.Г. Евдокимова (т. н. «северокавказцы» – см. ниже), и Л.Н. Бельского (т. н. «туркестанцы» – см. ниже).

Наибольшая известность пришла к Ягоде после успешного строительства Беломорско-Балтийского канала. «В 1934 году Сталин в сопровождении Ягоды выезжал на открытие Беломорканала, – рассказывает Шрейдер, – после чего в газетах появились хвалебные статьи об организаторских способностях Ягоды и фотография Сталина и Ягоды, где они были изображены чуть ли не в обнимку. Видя все это, чекисты понимали, что, хотя председателем ОГПУ числится Менжинский, фактически же вся власть сосредоточена в руках Ягоды». И действительно, 10 июня 1934 г. Ягода стал наркомом внутренних дел СССР. Кроме того, он получил должность члена ЦК ВКП(б) (на 17 съезде) и члена ЦИК СССР 4–7 созывов. Следует помнить, что Ягода объединил в своих руках и политическую полицию, и политическую разведку, и милицию, и контроль за ГУЛАГом. Впервые в нашей стране возникло ведомство, которое соединяло столь широкие полномочия. Такого не было ни в Российской Империи, ни в первые десятилетия Советской власти.

«В 1936 году карьера Ягоды достигла зенита, – иронизирует Орлов. – Весной он получил приравненное к маршальскому звание генерального комиссара государственной безопасности и новый военный мундир, придуманный специально для него. Сталин оказал Ягоде и вовсе небывалую честь: он пригласил его занять квартиру в Кремле. Это свидетельствует о том, что он ввел Ягоду в тесный круг своих приближенных, к которому принадлежали только члены Политбюро».

Ягода был нужен Сталину как инструмент давления на других наркомов. Сам Ягода говорил на следствии: «Я повторяю, что знал: Ворошилов ненавидел меня. Такое же отношение было со стороны Молотова и Кагановича. Лазарь Моисеевич видел во мне почему-то конкурента. А раньше, до Беломорканала, мы были партнерами».

Интересно, что Орлов пишет практически о том же: «члены Политбюро и правительства ненавидели его (Ягоду. – Л. Н.) лютой ненавистью. Они не могли смириться с тем, что Сталин доверил Ягоде, человеку без революционного прошлого, столь широкую власть, что Ягода получил даже право вмешиваться в дела наркоматов, подчиненных им, старым революционерам. Ворошилов отважился на затяжную борьбу со спецотделами НКВД, созданными Ягодой во всех воинских частях и занимавшимися неустанной слежкой в армии. Каганович, нарком путей сообщения, был раздражен вмешательством Транспортного управления НКВД в его работу. Члены Политбюро, руководившие промышленностью и торговлей (Молотов, Орджоникидзе, Микоян. – Л.Н.), были уязвлены тем, что Экономическое управление НКВД (Миронов. – Л. Н.) регулярно вскрывало скандальные случаи коррупции, растрат и хищений на их предприятиях.

Настраивая Сталина против Ягоды, Каганович и некоторые другие члены Политбюро пытались внушить ему, что Ягода – это Фуше российской революции… Ягода знал, что Каганович прозвал его «Фуше», и был этим изрядно раздосадован. Он предпринимал немало попыток задобрить Кагановича и установить с ним дружеские отношения, но не преуспел в этом». Заметим в скобках, что семантика образа «Фуше» абсолютно в духе традиций «термидора» и «бонапартизма». Т. е. вина Ягоды в том, что он «правый». Ежова, кстати, Сталин любил называть «Маратом» (т. е. «левым»)…

Выше уже говорилось, что в 1931 году в конфликт с Ягодой вступил начальник Секретно-оперативного управления Ефим Георгиевич Евдокимов. Он состоял в революционном движении с 16 лет, сначала вступил в ППС, затем был в рядах анархо-синдикалистов. За его плечами были три ареста, побег, тюрьма, высылка. Из тюрьмы его освободила Февральская революция. В июне-декабре 1919 г. Евдокимов был начальником Особого отдела Московской ЧК. Он руководил арестами и следствием по делу «Штаба Добровольческой армии Московского района» – конспиративной офицерской организации. С июня 1922 Евдокимов – полномочный представитель ГПУ при СНК Украинской ССР по Правобережной Украине.