Глава 3

К осени жизнь Леньки, да и всей родни, резко изменилась. Отец привел в дом жену – Таню Афанасьеву. Она из многодетной семьи, ее мать в одиночку воспитывала шестерых детей. В годы войны Афанасьевы сильно голодали: ели брюкву, редко – картошку, варили затируху из чего придется. Может, и поумирали бы в лихолетье малые дети, да Таня устроилась работать на мясокомбинат. Сама-то сытая была, а домой даже обрезков не могла принести. На вахте стояли серьезные охранники, поймают – до десяти лет тюрьмы можно схлопотать.

Но, как говорят, голь на выдумки хитра. Опытные работницы научили искусству воровства. Граммов по 100–200 колбасы Таня умудрялась приносить домой.

После войны ее поймали на воровстве. На счастье девушки, законы были ослаблены, вкатили Татьяне Афанасьевой два года условно и, к радости родных, оставили на работе.

С Зиной и Григорием она была знакома. Искренне переживала смерть молодой женщины. Как-то возвращалась с работы; дорога проходила через поселок балластного карьера, она заглянула к Григорию. Тот неумело прибирался в доме. Татьяна взяла тряпку, поменяла в ведре воду, выскребла все половицы, вдобавок сварила ужин.

Назавтра все повторилось. Жалость к Григорию, его детям захлестнула сердце Татьяны.

К удивлению окружающих, через полгода после смерти Зины Татьяна перешла жить в дом Григория. Люди одобряли ее поступок, даже дед Александр сказал:

– У тебя доброе сердце, дочка, спасибо от имени сирот.

Ленька со страхом наблюдал за происходящим. Два дня он бычился, избегал мачеху. Вечером за ужином Татьяна спросила мальчишку:

– Мы будем друзьями?

– Нет, – ответил Ленька.

Взрослые остолбенели. Ленька же добавил:

– Мы будем сыном и мамой.

Татьяна заплакала от радости.

Новая мамка разбудила сына рано, дала денег, велела купить хлеба и сахар:

– Сегодня соседи придут помогать строить из самана землянку.

Из Краснодарского края с семьей из шести человек приехал отец Григория Владимир. У него – ни кола, ни двора. Всю жизнь шабашничал, строгал детей. Ко всему – любил выпить. Под старость лет решил угомониться и детей пристроить к делу. А те все школьного возраста: Николай пойдет в восьмой класс, Сашка – в пятый, Валя – в четвертый, а Танька – в первый.

У Владимира была вторая жена, звали ее Матреной. Первая умерла, когда родила Сашку. Нынешняя – на двадцать лет младше мужа. Хитроватая, работящая, на ней держалась вся семья.

Почти неделю люди готовили саман, сушили, из старых брикетов возводили стены. Укладывали нестроганый пол, а крышу сверху обмазывали глиной, поверх набрасывали землю.

Наконец землянка была готова. Брага лилась рекой, закуски – много. Люди разговорились:

– Спасибо Сталину, его помощникам. Цены на все снижают, зарплату стали давать, меньше в тюрьмы сажают.

Ленька слушал, затаив дыхание. Его поражала логика дяди Пети Филатова, отца его друзей. Он, как и Григорий, – фронтовик, орденоносец, но был контужен, а оттого и нервный. Кнут в его руках был орудием воспитания. Сегодня же разоткровенничался:

– Хренота все это, други. Я всю Европу прошел, два года наблюдал за их жизнью. Война их тоже изнахратила, но живут европейцы намного лучше. И правители народ не губят. А у нас за малейшую провинность – к стенке, в лучшем случае – на лесоповал.

Бабка Кузничиха перекрестилась:

– Свят, свят, Петя. Угомонись. Ненароком твои слова долетят до чужих ушей.

Многие поежились.

После очередной кружки браги над поселком полились задушевные песни.

Отец пошел получить зарплату в контору, которая находилась на станции Золотая Сопка. Добираться до конторы сложно: надо идти по песку балластного карьера, потом переходить железнодорожный мост, по которому часто ходили поезда, а дальше – топать по путям.

Вернулся Григорий хмурый. В руках держал повестку в суд.

– Чего ты натворил, Григорий? – заволновалась жена. Она была на восьмом месяце беременности.

Григорий пожал плечами:

– Завтра все узнаю.

Вернулся с заседания суда отец расстроенным:

– Присудили алименты – моему отцу.

Татьяна ахнула:

– Вот паршивец! Хату ему поставили, продуктами помогаем, а он!..

И заплакала.

Владимир Кабанов, отец Григория, никогда официально не работал. После побега из колхоза шабашничал, до войны осел в Краснодарском крае, а, узнав, что сын хорошо устроился на Урале, с семьей приехал к нему.

Вечером заявился Александр Кириллович. Он ласково поглядел на округлившийся живот Татьяны.

– Танюшка, – так он ее называл, – ты не отчаивайся, скоро богатыря родишь, а пока Катерина поживет у вас. Пусть Гриша спокойно работает, а мы, чем можем, поможем.

И снова жизнь равномерно, спокойно потекла в своем русле. Татьяна родила сына, назвали Юрой. Из армии, весь в орденах, вернулся Федор – младший сын деда Александра. Он воевал в Маньчжурии, командовал взводом артиллеристов. Рассказы дяди завораживали. Ленька ни на минуту не отходил от него. В первый вечер, когда начали отходить ко сну, Ленька твердо сказал:

– Буду спать с Федей.

И прыгнул к нему в кровать. Жена Феди Катя испуганно смотрела на это и, подумав, нашла выход: надела на грудь Леньки китайские ордена. Пацан от радости едва не задохнулся. Эту ночь он спал с дедом на печи.

Глава 4

Дед Кабанов неплохо устроился на новом месте. Приглядел клочок плодородной земли, дядя Петя Филатов вспахал, разрыхлил землю. За аренду коня заплатит «местной валютой» – самогоном. К осени собрал урожай семечек, подсолнечники на Южном Урале выросли отменными.

Мальчишки с завистью смотрели на мешочки с жареными семечками. Голова у Владимира Кабанова работала, как у настоящего коммерсанта. Сначала он решил обработать Леньку:

– Внучок, принеси рубль, насыплю стаканчик.

Ленька развел руками:

– У меня нет денег.

– Поищи дома.

Пацан изнывал от желания пощелкать вкуснятины. Он помнил, что отец хранил получку в пиджаке за занавеской. Мальчишка, сгорая от стыда, достал пачку рублевых, вытащил одну и пулей помчался к деду Владимиру.

Дед погладил большую блестящую лысину:

– Молодец!

И не мешкая, купил самогону.

У деда была коза Люська. Он научил ее пить водку и курить. Вот и сегодня собрал вокруг себя ребятишек, влил козе немного самогона, сунул в рот горящую самокрутку. Люська зажмурилась от удовольствия, вдохнула в себя дым. Хмель ударил в голову, и она, взбрыкнув копытами, бросилась на пацанов.

Визг, смех, неподдельная радость неслись над поселком. Дед Владимир истерично хохотал. В это время проходил другой дед Александр. Он осуждающе покачал головой:

– Пойдем-ка, Леня, к нам. Разговор есть.

Дома у Дикопольцевых собралась вся семья. Баба Ирина наварила щей, потушила картошку с крольчатиной. Федя достал пачку газет. Катя, его жена, учила сестру Леньки Любу ходить. Та делала успехи, шатаясь, проходила от стола до кровати.

Когда поужинали, Федя сказал:

– Леня, тебе скоро в школу. Будем изучать буквы, а потом начнем читать.

Дядя Федя в глазах Леньки был героем, и мальчик с радостью окунулся в сложную для него науку грамматику.

Через месяц свободно читал газеты. Видя это, Татьяна, мачеха, подсунула ему книгу Жюля Верна. Приключения захватили Леньку. Он забросил друзей, перестал хулиганить. В мыслях ходил по морям и океанам, как герои книг.

Однажды все-таки сорвался. Два железнодорожных моста охранял и ухаживал за путями дед Егоров. Семидесятилетний старик нещадно гонял пацанов, которые с «быков» прыгали в реку, лазили по балкам, обидно строили Егорову рожицы.

В тот сентябрьский день сторож после очередного озорства поймал Федьку Филатова. Деловито снял штаны с него и на виду детворы отшлепал по попе. Этого шпана простить не могла.

Под покровом ночи группа мальчишек и девчонок собралась на берегу реки у моста. На склоне рос картофель деда Егорова.

Ленька шепотом командовал:

– Крупную картошку кидайте в речку, маленькую – не трогайте, у старика есть поросята, еще подохнут без еды…

Монотонно зашуршала вырываемая ботва. Следом раздавались тихие всплески на реке. Вскоре все стихло. Участок стоял голый.

На следующий день Ленька получил от отца порцию ремня, а ребятишки Филатова – кнута.

Родители сбросились по десять рублей и отдали деньги несчастному старику.

В выходной день директор школы № 45, где учились наши герои, принимал группу фронтовиков-родителей. Уселись на крылечке, где дул теплый ветер, рядом пели птицы, за забором тявкал одинокий пес. Разговор начал Григорий:

– Владимир Петрович, мы пришли за помощью. У нас в поселке балластного карьера двенадцать ребятишек, здесь, на Золотой Сопке, не меньше пятидесяти. Хулиганят больно, и вы это отлично знаете. Надо что-то делать.

Многочасовая беседа принесла положительные результаты: мужики своими силами построят крольчатник голов на двести, а директор школы выбьет в гороно ставку пионервожатого. Он будет заниматься ребятней. Уход за животных ляжет на физрука Геннадия Алексеевича и некоторых мужчин-учителей. Их, к слову, было всего двое. Ведь война многих мужчин выкосила.

Глава 5

Крольчатник строили на уроках труда старшеклассники. Командовал и был главным плотником Иван Дикопольцев, дальний родственник Леньки. На Ивана нельзя было смотреть без содрогания: лицо изуродовано страшными шрамами, глаз не видно, тяжелые красные рубцы исполосовали все щеки и подбородок.

Иван женился на красавице Вере во время войны. Оба статные, красивые. Люди им завидовали и восхищались. Лучшей любящей пары в округе не сыскать.

В июне 1943 года Иван – он был помощником машиниста паровоза – доставлял из Челябинска на фронт танки. По дороге у них взорвался котел. Через шесть месяцев из госпиталя вышел урод. Окружающие на него смотрели и многие из жалости плакали.

Жена Вера терпела до конца войны, а потом не выдержала и загуляла с фронтовиками, которые возвращались домой.

Муж поколачивал жену, умолял, чтоб не уходила, перестала изменять. Все было бесполезно. Вера, плача, говорила бабам:

– Не могу я. Посмотрю на чудище и тошнит. А я молодая и хочу любви.

Шли годы. Обстановка не менялась. Вера стала еще краше, она полностью отделилась от мужа, хотя жили в одном доме. Иван свое горе топил в вине и работе.

Когда ему предложили возглавить работу на крольчатнике, мужчина согласился с большой радостью: у него была дочь, ученица этой же школы. Да и детей он искренне любил.

Работы шли споро. Ленька помогал своему родственнику послевоенные мальчишки умели делать все. И Ленька строгал доски, прибивал сетку, неуклюже мастерил кормушки. Крольчих и двух самцов купили на рынке в Троицке. Выбирали мясную породу: она была адаптирована к местному климату.

Весной появились первые крольчата. Радость у школьников зашкаливала. Ленька с друзьями на время перестали хулиганить, все свободные часы ухаживали за своими питомцами. Лидия Александровна, биолог, научила детей грамотно вести хозяйство. Главное в этом деле – чистота клеток и животных. Поэтому в хозяйстве никогда не было падежа.

От продажи кроликов и крольчатины руководство школы прикупило спортивный инвентарь. В буфете появились бесплатные булочки и чай.

Беда пришла неожиданно: повесился дядя Ваня Дикопольцев – не выдержал измены жены, не вынесло сердце жалостливых взглядов окружающих.

Хоронили дядю Ваню сотни односельчан. За гробом на самодельных колясках катились безногие фронтовики. Они плакали и пили горькую. Их жизнь была не лучше дяди-Ваниной, а может, еще горше.

Школьники печальную весть восприняли очень тяжело. Девчонки рыдали, мальчишки шептались: строили свой план, о котором никому ничего не говорили. На девятые сутки, когда взрослые поминали Ивана, у крольчатника появился щит с надписью: «Хозяйство имени Ивана Дикопольцева».

Родители не посмели убрать своеобразный памятник. Директор школы лишь произнес:

– Взрослеют наши дети.

Глава 6

Жизнь текла равномерно. Ленька учился в школе, сестра Люба подрастала, а братик Юра произносил первые слова.

Отец рано приучил Леньку к труду. Часто брал с собой в карьер, где работал машинистом экскаватора. Сын чистил длинный ковш, помогал солидолить узлы и агрегаты. Иногда, если не было вагонов на погрузку, садился за рычаги и крутил башню вокруг. Зрелище незабываемое… Многотонная махина слушается маленького мальчонку. Это переполняло душу гордостью. Хрупкий человек творит чудеса.

Но чудеса были и иного характера. Одно из них едва не закончилось трагедией. С Ленькой на работу увязался Федька Филатов. Пока они грелись на солнышке, подали состав из платформ. Взрослые курили, а пацаны пошли вдоль вагонов. И здесь Федьку озарило:

– Платформы-то соединяются шлангами, внутри них – резинки.

Друзья взялись за работу. Вскоре кругленькие прокладки-резинки оказались в карманах мальчишек. Что с ними делать – они не знали. Дома их просто выкинули в озеро.

Гром грянул вечером. Отец пришел мрачнее тучи:

– Вы настоящие диверсанты. Состав из-за вас простоял целый день. Мы не загрузили ни одной платформы.

И грустно добавил:

– Нас, наверное, с дядей Федей Филатовым посадят в тюрьму.

После этих слов Ленька испуганно захлюпал носом, мачеха завыла в голос:

– Пропадем мы без тебя, Гриша!

К удивлению, за это Леньку не пороли. Но он вдруг почувствовал: жизнь заключается не только в учебе да беготне по улицам, есть еще более значимое – ответственность за свои поступки.

Дед Александр, когда Ленька пришел к нему, долго беседовал на тему законопослушания. И красочно рассказал о жизни в тюрьме. Ленька от страха долго трясся. «Если меня посадят, – думал он, – то я умру там от холода, побоев, голода».

Черных тонов добавил и отец. Он впервые поведал о своей жизни.

– Война застала меня в городе Прохладный, что в Краснодарском крае. Отец наш калымил, мы, старшие, ему помогали. Жили сносно. Правда, учились мало – закончили только по семь классов. Ртов в семье полно, всех кормить и одевать надо.

В 1942 году, как только исполнилось 17 лет, меня сразу взяли в армию. В ту годину советские войска отступали, немцы шли по пятам.

Я неплохо стрелял, поэтому доверили снайперскую винтовку. В одном из боев уничтожил восемь фрицев. И был награжден медалью «За боевые заслуги».

Это, сынок, лирика, – продолжил отец, – страшное ждало впереди. Я был ранен, лежал в госпитале, видишь, и сейчас прихрамываю – в ноге осколки от снаряда остались. После выписки – снова фронт.

Под осень фашисты окружили полк. Отбивались до последнего патрона, командование пыталось вывести в тыл. Еда закончилась, полевые кухни побросали. Пить хотелось неимоверно. Часть бойцов падала, их пытались нести, но и носильщики, не выдержав, тоже падали и не могли подняться с земли. Степь стонала от ужаса. И тут поступил приказ:

– Всем съесть по куску селедки.

Жаждущие воды солдаты возмутились:

– Нас хотят до конца убить. Не будем жрать эту солонину.

Армия есть армия. Приказу подчинились. Съели дурно пахнущую соленую рыбу. И… вскоре чувство жажды прошло.

Беда не приходит одна. Полк окружили танки врага.

– Все, конец! – роптали люди.

Из громкоговорителей неслось:

– Солдаты! Сдавайтесь в плен. Вас будут хорошо кормить. В противном случае погибнете. Евреи, лейтенанты и капитаны должны построиться отдельно.

Командир полка провел короткое совещание. Он приказал офицерам переодеться в солдатскую форму и всем уйти к немцам. Так оставался маленький шанс на спасение.

Мучительно, со стонами и матами остатки полка пошли в сторону немцев.

Командир полка застрелился…

Накормили пленных похлебкой, заправленной брюквой и нечищеным картофелем.

Утром построили на краю деревни.

– Евреи и командиры, выходите из строя! – последовало.

Никто не шевельнулся.

– И здесь, сынок, случилось страшное – приказали выйти из строя каждого пятнадцатого.

Бедолаг отвели в сторону и расстреляли.

– Повторяю, – рявкнул переводчик, – командиры и евреи, ко мне!

Молодые пацаны, вчерашние школьники-лейтенанты, повиновались. Их, как и евреев, тоже расстреляли.

Остальных загнали в эшелоны и повезли на запад. По дороге нас начали продавать. Я не стану, сынок, называть название северной страны, но она, то есть ее люди, меня спасли. Да, я был рабом, но особым. Слушай, расскажу все по порядку. На какой-то станции меня за пять мешков хлеба и мешок сахара купил старик. Сухощавый, лет шестидесяти, он с трудом говорил по-русски:

– Не вздумай бежать. Поймают – повесят.

И повел меня на усадьбу. Дом у деда двухэтажный, крепкий, сарай вмещал почти три десятка коров, несметное число хрюшек голосили на всю округу. Вдобавок гектаров пятьдесят земли числилось за помещиком.

Нас трудилось семь или восемь человек. Русский был я один. Вне воли, к удивлению, кормили прилично.

Хозяин всегда повторял:

– Только не убегайте.

Один поляк ослушался. Через пару дней его поймали и повесили на городской площади.

Я втянулся в непривычную жизнь. Адский труд к вечеру выматывал до конца. Падал на подстилку и мгновенно засыпал.

Как-то я убирал навоз. Неожиданно раздался шорох, и из кустов вышел человек. Одет прилично, чисто выбрит. Обратился по-русски:

– Гриша!

Я от удивления открыл рот. Откуда он знал мое имя?

Незнакомец продолжал:

– На окраине городка расположен концлагерь. Есть там и русские. Ты должен помочь.

– Как?

– Припрячь немного еды, пойдешь на работу – оставь вон под той плитой у дерева.

– А если ты провокатор? – у меня сжалось сердце.

– Поверь, Григорий, на слово. Люди там живут… хуже не придумаешь.

Почти три месяца я подворовывал хлеб, сало, вареную картошку. Все это мгновенно исчезало.