Элиз вскочила на ноги и метнулась за дерево. В темноте я никак не мог разглядеть ее. Я встал, пошел вперед и наткнулся лбом на дерево. Еще чуть-чуть – и налетел бы глазом на обломанную сосновую ветку.

– Стой! – сказала Элиз за моей спиной. – Ты разобьешь себе голову. Повернись.

Я бросился на голос и поймал ее. Она не вырывалась и дала себя обнять. Она была голая. Я прижал ее к себе. Небо было совершенно черное. Затянутое непроницаемыми для света низкими облаками. Две высокие скалы отделяли это место от города, и свет фонарей не мог осветить облаков над нами.

Я ни разу в своей жизни не прикасался к голой женщине. В непроницаемой темноте я закрыл глаза, мне показалось, что все лесистые горы, весь наш город и все облака положены в маленькую деревянную коробочку и в этой коробке стиснуты вместе с ними и мы с Элиз. Мне много еще что показалось в ту секунду, когда я прижался к голой Элиз. Тогда я мог бы написать об этом множество книг. Еще я решил, что никогда больше не буду летать «по сотке».

* * *

– Я отказываюсь от сотовой связи, – сказала Элиз, – ради тебя.

Она положила телефон на камешек и ударила его другим камнем по экрану.

Но я отвлекся. Вернусь к событиям, происходившим той осенью в нашем городе. Как я уже говорил, к осени у людей начисто отпало желание летать. Небо опустело. А тут еще подвернулась кибернетизация. Началось с таких мелочей, как чтение электронной почты прямо мозгом, потом разговоры по телефону тоже мозгом, потом вообще все разговоры мысленно, через сотовую связь. Так дошло до забытой и появившейся вновь виртуальной реальности – и пошло-поехало. Тело человека уже вообще ничего не значило. Какие там полеты – люди забыли и то, к чему привыкли за последние миллион-два лет своего существования. Даже любовь – поцелуи и объятия стали виртуальными, совершенными, абсолютно свободными и абсолютно доступными.

И все это развивалось стремительно. И все вызывало эйфорию. Каждый месяц – новое открытие и новая эйфория. Какие там полеты: не то что в небе – на улицах не осталось людей! Одни старики, да и тех информационные компании приобщили потом к кибернетизации, пообещав вечную жизнь. Многие уже тогда согласны были расстаться с ненужным телом и переместиться в компьютер.

Конечно, некоторые были против всего этого. Но разве можно остановить прогресс? Экономика задавила нас – противников кибернетизации. А потом для каждого типа людей у них нашлась подходящая реклама и подходящая программа поэтапного приобщения к виртуальности. Кого бессмертием взяли. Кого – доступностью любви, кого – беспредельными возможностями путешествовать… Главное – что назад дороги нет; если у тебя в голове уже понапиханы микросхемы, а вместо зрительной коры мозга – искусственная кора, позволяющая видеть в четырех- или пятимерном пространстве, да еще и вместо трех основных цветов – семь, то куда уж назад…

И странно, и страшно было нам, отказавшимся от всего этого, наблюдать, как человеческие качества начисто пропадают у кибернетизированных людей. Как-то встретилась мне молодая девушка со встроенным в мозг виртуальным реализатором. Она шла прямо по проезжей части, абсолютно голая, потом споткнулась и упала в лужу, в которой и осталась лежать, пока на нее чуть не наехал автобус. Потом приехала полиция. А она все улыбалась, зажмурив глаза, и махала кому-то руками. Даже наркоманы, наводнившие наш город несколько лет назад, когда изобрели ЛСД++, так себя не вели. Наверное, она уже совсем ничего не чувствовала своим телом. Нередко такие погибали. Их обычно виртуализировали – полностью переводили в компьютер.

Только тупые и упрямые ослы, как я, у которых нет никакой логики, а весь мозг состоит из одного реле, заклинившего в положении «нет, да и всё тут» (так и заявил мне в сердцах один дистрибьютер), – только такие остались некибернетизированными дикарями.

– Вас нужно в виртуальный зоопарк поместить, – сказал мне этот тип из киберрекламы.

Впрочем, в какой-то момент все эти агенты оставили нас в покое, потому что сами практически полностью виртуализовались. Общение между электронными существами и примитивными, некибернетизированными людьми стало в конце концов абсолютно невозможным. Так же, как невозможно общение людей с обезьянами. Электронный мир совершенно отделился от нашего, опустевшего мира. А тех, кто полностью переселился в компьютер, стали называть «виртуальными людьми». Они, по слухам, там безудержно занимались виртуальной любовью и размножались, как кролики, так что виртуальное население земли достигло нескольких сотен миллиардов «виртуаликов», как мы их называли. В общем, теперь мы мало ими интересовались.

Мы, дикие, устаревшие люди, толком не представляли себе, как живет этот электронный мир и что в нем происходит. Только приходили иногда в огромные залы, напичканные силиконом, – такой зал вмещал в себя несколько десятков миллионов виртуальных существ. В нашем городе было два таких зала. Я подходил иногда к одному из немногочисленных экранов, через которые мы, обычные люди, могли общаться с виртуальным миром.

Но виртуальный мир забыл о нас, изображение на экранах не двигалось, нажатие клавиш на клавиатуре не производило никакого действия. Мы навсегда расстались с виртуальным миром. Как будто разлетелись в разные галактики. Контакт с ним стал совершенно невозможен. В сколькомерном пространстве живут теперь виртуальные люди? В 10 или в 100? С какой скоростью они перемещаются в этом пространстве? Уж не превысили ли они скорость света – ведь гениальная голова Альберта Эйнштейна, предостерегавшая нас от преодоления этого опасного порога, не содержала виртуальные мозги и в своем несовершенстве запросто могла ошибиться! Что видят и слышат виртуальные люди? А может, у них вместо пяти чувств пятьсот? Читают ли они мысли друг друга или просто мыслят все вместе? Есть ли у них и теперь там любовь?

Нам, людям примитивной человеческой цивилизации, этого уже никогда не узнать. Что до меня – так я совсем перестал интересоваться их миром. Да я и вообще забыл о нем, тем более что началась осень, и я вспомнил печальные события прошлой осени и то, что произошло со мной и с Элиз. Всю осень я провел в глубокой печали, думая о ней.

А про виртуальный мир неожиданно вспомнили у нас в городе, когда выпал первый снег. Как раз начались перебои с электричеством. Ведь большинство работников электрической компании удалилось в виртуальный мир. Первого декабря во всем городе погас свет, а потом, когда работа электростанции нормализовалась, кто-то вспомнил о виртуальном мире. Ведь даже кратковременное выключение электричества должно было полностью его уничтожить! Мы помчались к гигантским компьютерным залам и, войдя туда, увидели, что на всех мониторах нет уже заставки виртуального мира, а по какому-то невероятному стечению обстоятельств на каждом из компьютеров поднялась давно забытая всеми, вот уже тридцать лет как вышедшая из употребления операционная система «Окна Микрософта». Отец как-то рассказывал мне, что они работали на этой операционной системе у него в институте – много лет назад, когда компьютеры были еще совсем примитивными.

Все были потрясены и расстроены. Сотни миллиардов виртуаликов, наверное, погибли. «Ну ничего, – утешал всех один старичок, – может, они того, улепетнули в Интернет. Не расстраивайтесь, братья».

Мне стало совсем тоскливо. И так городок наш опустел, да еще и выпал снег и, как назло, намелись глубокие сугробы. Тогда как раз сообщалось, что в связи с резким уменьшением численности населения Земли началось глобальное похолодание. И наш климат из субтропического превратился в умеренный.

Я сидел в общежитии у окна и смотрел на противную белую грязь, падающую с неба и засыпающую улицу своим плотным слоем. Я вспомнил Элиз и как мы любили друг друга всего только одну ночь в темном хвойном лесу. Я, кажется, забыл написать, что утром, пока я спал счастливый на хвое и видел ее во сне, Элиз оделась и улетела от меня в неизвестном направлении. Я долго бродил пешком по лесу, как Гамсун, разыскивая ее, и нашел-таки. Тот самый орел, которого я отколошматил дубинкой, снова напал на Элиз и на этот раз заклевал ее. Я прилетел с ней в больницу, ее, конечно, спасли, но она сошла с ума. Элиз не узнала меня, а как только появились первые кибернетизаторы – улепетнула в виртпространство. Там она и исчезла.

И тут, сидя у окна и глядя на город сквозь противное стадо летящих белых мух, я решил уехать в Австралию. У меня давно была мечта завести ферму, купить несколько десятков кенгуру, приручить парочку страусов и устроить себе страусовый выезд – в общем, зажить по-фермерски. Питался бы я кроликами – их в Австралии полно. Я глянул в расписание, собрал чемодан, запер комнату и навсегда уехал из города, в котором провел детство и юность.