(Ориентальный роман)

О, грёза дивная, мне сердца не тирань! —

Воспоминания о прожитом так живы.

Я на Квантун хочу, в мой милый Да-Лянь-Вань

На воды желтые Корейского залива.

Я в шлюпке жизненной разбился о бурун,

И сердце чувствует развязку роковую…

Я по тебе грущу, унылый мой Квантун,

И, Море Желтое, я по тебе тоскую!..

(Игорь Северянин, «Тоска по Квантуну», 1904, Петербург)

Пролог

В день, когда во Франции отмечали 113-ю годовщину взятия Бастилии, а в Венеции обрушилась кампанила собора Святого Марка, в Киеве решалась судьба одного молодого человека…

Влиятельный господин прошелся по просторному кабинету и не спеша, по-хозяйски, опустился в высокое дубовое кресло, однозначно говорившее о большой важности и больших амбициях. Это был приличных лет мужчина, порядочно богатый и чрезвычайно честолюбивый, давно покинувший службу, но, тем не менее, оставшийся в тесных сношениях с самыми видными государственными деятелями России современной эпохи. Нередкие встречи с первыми лицами Империи продолжительностью не отличались, однако же сановитые мужи нашего Отечества считали едва ли не своим долгом по приезде в Киев непременно посетить добродушного непотиста. Быть может, он тем располагал к себе министров и сенаторов, что, обладая широчайшими связями и, главное, властью, помогал им бескорыстно, без всякого меркантильного умыслу. При этом он всегда мог обратиться за их помощью, и они ему, как правило, не отказывали.

Нынче перед ним стоял субъект весьма незначительный: судебный следователь Бульварного участка Воскресенский. Кондратий Яковлевич (так звали Воскресенского) безуспешно пытался изобразить беспечность, что̀ не скрылось от цепкого взора влиятельного господина (будем называть его так).

– Что же вы стоите, голубчик? Присаживайтесь! – хозяин дома сделал великодушный жест рукою. На мизинце сверкнул золотой перстень с латинской литерой «G».

Судебный следователь кивнул, явив кроткую улыбку. Устраиваясь в куда менее вычурном кресле, Кондратий Яковлевич так и не решил, как построить беседу. Весьма щекотливое положение, в котором он оказался, не давало ему покоя последнюю неделю. Бессонница сменялась головной болью, а головная боль бессонницею. Нехорошие мысли навязчиво атаковали мозг, изо дня в день предпринимая очередные штурмы. Терпеть это статский советник Воскресенский более не мог. Потому и направился к своему давнему покровителю за советом, а еще лучше – за разрешением сложившегося недоразумения. Из негожего христианину суеверия выждал окончания поста, а затем и месяца.

Дружбою с ним Кондратий Яковлевич дорожил. Не каждому выпадает шанс иметь в товарищах столь значимую персону. Где-то порою даже вел себя чересчур заискивающе. Но что поделать? Такова она наша жизнь, что без фавору в ней живется весьма непросто. К тому же первая заповедь братства обязывала к неукоснительному повиновению.

А ведь дело-то, по большому счету, пустяковое…

Стало судебному следователю вдруг совестно, что такого человека обременяет своими глупыми проблемами, которые он и сам в состоянии преодолеть. Зардел весь, налился краской.

Разговор их мучительно не получался. Влиятельный господин, заметив некоторое затруднение гостя, любезно осведомился о его текущих делах, о семье, о здоровье. Воскресенский, чей чин статского советника выглядел в сём доме, по меньшей мере, неубедительно, несколько расслабился, раскрепостился. Поблагодарил за участие, коротко, без углубления в детали, поведал о каких-то бытовых мелочах, которые и для самого Кондратия Яковлевича не представляли должного интереса. Однако что-то же надо было говорить, в конце концов?

Слушая ту чушь, которою обильно снабжал его Воскресенский, влиятельный господин пытался припомнить, каким образом этот сухопарый зануда стал вхож в его расположение. То, что за него поручился один из венераблей, еще отнюдь не подразумевает открытые двери и ковровую дорожку. Ничего, кроме как дальней родственницы, в голову не приходило, поэтому оставалось принять данную гипотезу как истинную. Впрочем, не подумайте, что общество Кондратия Яковлевича сильно тяготило хозяина большого дома. Напротив, он очень любил беседовать и помогать всевозможным своим господам, обращавшимся к нему за помощью, будь то товарищ министра или простой статский советник.

Простой статский советник. Большинству чиновников никогда в жизни не достичь столь высокой вершины. Влиятельный господин невольно улыбнулся. Ему льстило смотреть на пятый класс табели о рангах, как на нечто чрезвычайно отдаленное. Этак глядят на муравья или на божью коровку.

Тем временем божья коровка Кондратий Яковлевич постепенно подходил к самой главной теме. Воскресенский свернул было повествование к своему пошатнувшемуся здоровью, как вдруг запнулся. На лице влиятельного господина, пристально за ним наблюдавшего, возникла язвительная ухмылка. Что̀ так развеселило хозяина большого дома, Воскресенский, разумеется, не понял, но, будучи не слишком талантливым судебным следователем, определил причиною свою собственную жалкую персону и не преминул тотчас запунцоветь.

Первые секунды влиятельный господин никак не мог взять в толк, отчего собеседник замолчал. Монолог прервался столь неожиданно, что застал его врасплох. Затем, наконец, он осознал, что появившаяся на его лице улыбка явилась не к месту, и принялся беспромедлительно выправлять ситуацию.

– Кондратий Яковлевич, голубчик, – душевно начал он, – не могу скрыть улыбки, потому как вижу, что изменение самочувствия, о котором вы мне только что сообщили, есть долгая и завуалированная прелюдия к чему-то более важному.

Сказал, и самому понравилось, как ловко и красиво сумел повернуть проигрышную позицию в свою сторону. Словно шахматный гроссмейстер, доблестно вышедший из-под гарде. Простофиля Воскресенский ничего и не заметил.

– Ваша правда… – понуро вздохнул судебный следователь. Он хотел прибавить имя-отчество влиятельного господина, но вовремя спохватился. Называть хозяина большого дома по имени отнюдь не рекомендовалось. Этот человек ревностно заботился о том, чтобы никто не смел поминать его имя всуе.

– Желаете воды? Или коньяку?

– Что вы!.. – сразу открестился статский советник. – Не пью, так что даже и не предлагайте!

– А зря.

– Простите?..

– Нет-нет, забудьте. Так, может быть, воды?

– Благодарю…

Влиятельный господин позвонил в колокольчик. Не прошло и минуты, как перед Воскресенским возник бокал с ледяною водой. Настолько ледяной, что у судебного следователя свело челюсть.

– Итак, дорогой Кондратий Яковлевич, я весь внимание, – хозяин большого дома подался вперед, показывая тем самым, что настроен на самый серьезный разговор.

– Право, мне так неловко к вам обращаться… – замямлил статский советник.

– Полноте стесняться! Отбросьте ваши казенные ужимки! Мы же с вами, наконец, родственники! – наугад предположил влиятельный господин и не прогадал.

Воскресенский наиделикатнейшим образом кивнул. Удостоенный столь лестного сопоставления, засиял, точно медный самовар. Факт кровных уз всецело подтвердился.

– Как вам известно, – Кондратий Яковлевич заговорил уверенней, – служу я судебным следователем Бульварного участка весьма давно. Служу честно и самоотверженно, нисколько не жалея собственных сил на благо торжества закона. Преступников выявляю исправно, сомнительных подозреваемых под суд стараюсь не отправлять. Таков уж мой девиз: коли не уверен в виновности, не обвиняй.

– Хороший девиз, – одобрительно покачал головой влиятельный господин.

– Однако никто не застрахован от ошибок. Людям вообще свойственно ошибаться…

– Всё верно: не ошибается лишь тот, кто ничего не делает.

– Только не подумайте, что я каким-то образом пытаюсь оправдать себя, подстелить солому. Я, право же, нисколько не имею на то намерений.

– Милейший Кондратий Яковлевич! У меня решительно нет никаких поводов усомниться в вашей искренности.

Кондратию Яковлевичу на миг показалось, что собеседник над ним издевается. Слишком уж кисельным тоном принялся изъясняться великосветский покровитель.

– Буду с вами предельно честен, – сказал вдруг Воскресенский сурово. Ему порядком надоели все эти учтивости. – Моя карьера в большой опасности.

– Вот как? – влиятельный господин вскинул брови. Между тем лицо его выражало явственную индифферентность. Дескать, не вы, сударь, первый. Впрочем, за рамки приличий он не выходил. – В чём же собственно дело?

– Смею вас поправить: не в чём, а в ком… – осторожно уточнил судебный следователь.

– Гм. Вас кто-то шантажирует? – буднично осведомился хозяин большого дома.

– Нет-нет, увольте, меня никто не шантажирует. При моем положении и моей честности это было бы невозможно.

– Так уж и невозможно?

– Простите?..

– Продолжайте.

Кондратию Яковлевичу вновь показалось, что покровитель над ним потешается. Будто клоун на манеже цирка перед сотнями зрителей – так он себя тогда чувствовал. Впрочем, статский советник сам в том виноват, учитывая как долго и витиевато складывался его рассказ.

Собравшись с мыслями, Воскресенский выдал наконец то, что̀ следовало сказать много раньше и сразу:

– Есть человек, который имеет все шансы занять мое место. А затем, быть может, и место следователя по важнейшим делам.

– Позвольте узнать, кто этот кандидат?

– Стыдно сказать… это мой письмоводитель.

– Вы шутите? – влиятельный господин немало удивился, сдвинул брови к переносице. – Кто же произведет письмоводителя в следователи? Без юридического образования?

– Видите ли… он как раз имеет таковое.

– И при этом он письмоводитель?

– Именно так.

– А состоит ли он в штате при Окружном суде?

– Состоит.

– У него, стало быть, имеется классный чин.

– Имеется, – кивнул Кондратий Яковлевич, а потом тихо и крайне смущенно прибавил: – Он коллежский секретарь…

– Чудно̀-с! – прыснул влиятельный господин. – Скажите на милость, как вам удалось ангажировать на должность писаря чиновника X класса?

– Тут дело вот в чем. Мой письмоводитель человек чрезвычайно способный и падкий до всякого рода следственных дознаний. У нас часто говорят, что истинным следователем надобно родиться. Так вот это как раз тот случай. Он пошел ко мне в камеру письмоводителем, чтобы быть ближе к любимому делу, чтобы погрузиться в него с головою и получить хорошую практику.

– Сколько ему лет?

– Двадцать семь.

– Нет, ваше высокородие, вы явно сошли с ума! – констатировал хозяин дома. – В вашем ведомстве чиновники годами ждут производств, а тут извольте: еще и тридцати нет, а уже в городские следователи! Где это видано? Неужели вы думали, что я поверю в этакую чушь?

– Но это правда!.. И если позволите, то я вам сейчас всё разъясню.

– Воля ваша. Уж коли пришли, выкладывайте, – влиятельный господин раскинулся в кресле, точно собирался слушать сказку.

Пренебрежение Воскресенский стерпел и принялся вещать:

– Я познакомился с этим весьма незаурядным юношей в 99-ом. Он проходил свидетелем по делу о дуэли между отставным офицером и титулованным дворянином, звучной фамилии которого называть не хотелось бы. Тогда я сразу обратил внимание на умного и интеллигентного студента Киевского Императорского университета, зарекомендовавшего себя с наилучшей стороны. Признаться, тогда он мне очень понравился, несмотря на то, что с несгибаемой силой отстаивал одного из дуэлянтов. Доблестный юноша призывал меня оставить поединщиков в покое, на что я пойти, разумеется, не мог. Итогом всего явилась трагическая развязка, о которой и вспоминать не хочется…

В глазах покровителя зажглась искорка. Что-то из сказанного судебным следователем его, безусловно, заинтриговало.

Отпив воды, Воскресенский продолжил:

– Я чувствовал себя виноватым… Страшно мучился. Де-факто открытое мною дознание по вышеупомянутой дуэли побудило одного из стрелявшихся к самоубийству, – произнеся последнее слово, статский советник тяжело выдохнул и зажмурился. Видно было, с какой болью в сердце вспоминал он то происшествие. Наконец он открыл глаза и заговорил тихо-тихо: – Бесчисленное множество раз молился я на вечернях и всенощных, три раза исповедовался в разных церквах. И каждый раз я задавал священнику один и тот же вопрос: «Может ли служебный долг быть оправданием для смерти?». И каждый из священников спокойно отвечал мне: «На всё воля Божья».

– На всё воля Божья, Кондратий Яковлевич, – медленно повторил влиятельный господин, точно пораженный открывшейся истине.

– Именно так, – согласился Воскресенский. – И знаете, к чему я пришел? А пришел я к тому, что, по-видимому, сам Бог послал мне этого юношу, чтобы он всегда направлял меня в правильную сторону. Был моей, так сказать, путеводной звездой в бескрайнем море уголовных дел.

– Не молодцеват ли для праведника? – сыронизировал хозяин большого дома.

– Отнюдь нет.

– Я что-то никак не сосчитаю. Поправьте меня, дорогой Кондратий Яковлевич, если я ошибусь. Три года тому юноша ваш был еще студентом, тогда как нынче ему двадцать семь?

– Всё верно.

– Когда же он кончил университет?

– В прошлом 1901 году.

– Вот как?.. Вы не находите тут некое расхождение в летах?

– Нахожу. И вызвано оно тем, что юноша этот по окончании гимназии три года служил в полиции.

– Да-а?.. И кем же? Письмоводителем?

– Сперва оным, а затем и помощником участкового пристава.

– Гм! В каком участке?

– В первом…

– Старокиевском?

– Нет, минском…

Влиятельный господин, к своему огромному стыду, не сразу сообразил, что названный Воскресенским топоним к Киеву отношения не имеет. Более того, хозяин большого дома позволил себе задать вопрос, ответ на который лежал на поверхности:

– Что же заставило его оставить службу и перебраться в наш город? – серьезно спросил он.

«Даже у таких великих умов бывают помутнения», – подумал Кондратий Яковлевич, подбирая слова, чтобы не дай Бог не обидеть и не задеть самолюбия покровителя.

– Полагаю, что возможность получить высшее юридическое образование. Как известно, в Минской губернии университетов нет, – пояснил Воскресенский без малейшей доли сарказма.

– Верно. Стало быть, описываемый вами юноша приезжий?

– Точно так, – по-военному отчеканил судебный следователь. – В Киеве жилья не нанимает, хотя и получает некоторое жалованье от Суда. Вместо этого он предусмотрительно поселился в роскошной квартире родного дяди. Оба, кстати, потомственные дворяне.

– И вправду умен, – высокомерно бросил влиятельный господин. – Итак, вы приняли его на службу?

– Да… В прошлом году по окончании университета он с соблюдением всех формальностей поступил ко мне в камеру как младший кандидат в судебные должности. Признаться, он и до этого помогал мне два года по канцелярии по вольному найму. Дело в том, что своего письмоводителя у меня не было, я пользовался оным от полиции, с которой делил помещение Бульварного участка на Назарьевской. Такая ситуация меня не вполне устраивала, поэтому я решил обзавестись собственным письмоводителем. Тогда-то я с ним и познакомился при обстоятельствах, о которых уже докладывал… Он, конечно, сперва наотрез отказывался иметь со мною какие бы то ни было дела, однако по прошествии времени оттаял, согласился стать мои письмоводителем за весьма скромную плату. Все-таки острое желание приобщиться к следовательской деятельности перемогло в нем гордыню. С тех пор он стал не просто моим верным помощником, но и весьма серьезным конкурентом…

– Кондратий Яковлевич, голубчик, неужели вы всерьез думаете, что…

– Именно это я и думаю! – бесцеремонно выпалил Воскресенский, чем ввел хозяина большого дома в некоторое замешательство. – Вы не представляете, насколько он талантлив! Ему уготовано большое будущее!

– Так в чём же дело? Я полагаю, в ваших силах отстранить его от службы, – откровенно намекнул влиятельный господин. Водевиль, устроенный статским советником начинал ему надоедать.

– Вы совершенно правы: в моих силах лишить его всего того, что̀ я ему дал. Лишить его, одаренного гения, блестящей карьеры. Лишить заработка. Лишить, в конце концов, самое наше государство неограненного алмаза юстиции!

– Я что-то не пойму вас, Воскресенский. Две минуты назад вы утверждали, что именно из-за этого субъекта ваша карьера повисла на грани краха, а теперь поете ему панегирик?

– Я всё же не таков подлец, коим вы меня считаете, – обиженно буркнул Кондратий Яковлевич.

– А я вовсе и не считаю вас подлецом. Я прекрасно понимаю ваше естественное желание обезопасить свою недурно складывающуюся карьеру от разного рода неприятностей. Но ведь случилось, вероятно, нечто такое, что заставило вас вздрогнуть от ужаса, заставило прийти ко мне?..

Воскресенский нервно сглотнул.

– До меня дошли небезосновательные сведения, что моего помощника-письмоводителя хотят назначить исправляющим должность судебного следователя на мой участок…

– Глупости! Младший кандидат в судебные должности обязан заниматься судебной практикой как минимум полтора года, чтобы сдать экзамен на старшего кандидата. И только став старшим кандидатом, он может рассчитывать на временное замещение должности судебного следователя, – продемонстрировал свою эрудицию влиятельный господин. – Неужели его, младшего кандидата, уже сейчас ставят выше всех наличных старших Окружного суда?

– Я также сперва не поверил услышанному, однако источник, от которого я получил данные сведения, более чем надежен и попросту воздух не сотрясает. Зная своего помощника (называть его письмоводителем у меня теперь язык не поворачивается), я всецело верю в то, что его произведут в старшие кандидаты, а равно и назначат исправляющим должность судебного следователя с одним единственным годом службы по Министерству юстиции и при десятке опытных старших кандидатов.

– Это поразительно! – с затаенной злобой воскликнул влиятельный господин. Чужие головокружительные карьеры его явно не вдохновляли. В такие моменты чувство собственной исключительности невыносимо страдало. – Он, часом, не один из нас?

– Исключено. Разве что луфтон. В любом случае по отношению к нам он настроен крайне враждебно, поэтому не думаю, что он пользуется протекцией кого-то из братства.

Хозяин большого дома начинал осознавать нависшую над Воскресенским угрозу. Приезжий минчанин оказался на редкость ушл и сообразителен, раз его держат на хорошем счету и готовят для замены заскорузлого статского советника. По закону, изданному еще при Александре II, старшие кандидаты в судебные должности вправе замещать должности судебных следователей. Таковые примеры ныне повсеместно распространены, потому что исправляющий обязанности судебного следователя кандидат не приводится к присяге и не наделяется правом несменяемости. Это очень удобно для судейского руководства, так как позволяет держать следователей на коротком поводке. Таким образом, некий двадцатисемилетний выскочка, без году неделя состоящий при Окружном суде, имел все шансы занять теплое место утратившего сноровку Кондратия Яковлевича. Право несменяемости, коим пользуется вступивший в должность следователь, на практике отнюдь ничего не гарантирует, так как зачастую многое (если не всё) зависит от воли и желания председателя.

Получалось, что Воскресенский, желая упростить себе службу, тем самым неимоверно ее усложнил. Пригрел за пазухой гадюку, как говорится. Впрочем, грешить на неизвестного молодого человека за его природный талант низко и недостойно.

– Тут еще вот что… – статский советник кашлянул. – Помощник мой крепко ко мне привязался. Иными словами, видит во мне наставника и учителя. Весьма уважает и всячески благоволит. Собственно поэтому мне не хочется становиться для него дьяволом, рушить все его светлые мечты. Но, тем не менее, я остро чувствую, как он уже сейчас наступает мне на пятки. Что же будет через год, через полгода?

– Непременно будет судебным следователем, – уверенно заключил влиятельный господин.