А если я действительно в прошлом? Ага, сейчас скажу вон тем мужикам, что я из XXI века, предприниматель и даже соискатель ученой степени. Точно решат, что я одержимый. Инквизиции в богоспасаемом отечестве, к счастью, не обнаруживается, но жить в статусе убогого очень не хочется. Или просто прибьют из человеколюбия и будущих идеалов гуманизма, чтоб не мучился напрасно. Не хочу.

Я тут уже больше часа рефлексирую. А толку не просто чуть – честно скажем, никакого толку. В любом случае, стоит играть по тем правилам, которые имеют место быть. Действовать надо. Как там сказала моя недоброшенная любовь: никакого другого раза нет…

Телеги располагались на поляне, окруженной плотной стеной деревьев. В темноте не разглядишь: ели, сосны, кедры? Рядом горели два костра, яркими пятнами выделяясь на фоне подступающей темной массы тайги. У одного из них собрались человек десять мужиков. Тоже одеты не в Версаче. Как это называлось-то? Порты, кафтан и шапка. Не, шапка, колпак у того, что справа, и у – как его? – Макара. А у этого, который над котелком колдует?

Кажется, лесовица. Не иначе, охотник. Вон сзади нашито, чтобы за ворот мошка не забивалась да хвоя не падала. Сидят, балагурят о чём-то. Временами в сторону моей телеги поглядывают. А запах от их котелка… У меня аж в желудке заурчало.

У другого костра собралось едва не в два раза больше народу. Но народ другой. Местный. А кто именно – шут их знает. Сибирских-то народов было море. Кто-то с русскими воевал, а кто-то союзничал. Эти, видимо, союзники или подданные, тут не поймешь. Молча сидят кружком. На огонь смотрят. У них тоже на костре что-то готовится.

Так, а я? Попробовал в темноте осмотреть себя. Почему-то я ожидал, что моя внешность, да и одежда, остались прежними. Все же очень не хочется расставаться с иллюзией, что сейчас я зажмурюсь – и всё станет как прежде. На худой конец появится медсестра с успокоительным в шприце.

Похоже, что как прежде не станет: тело явно чужое, непривычное. Всё в царапинах, измазанных какой-то противной маслянистой мазью. Лицо поцарапано. Ребра вроде бы целы.

Я поднял руку. Ничего себе! Ручища была огромной. Мозолистая ладонь, явно привыкшая к топору, главному сибирскому инструменту, да и к оружию. Мои настоящие руки, которые из прошлой жизни, тоже на руки британского денди не были похожи, но здесь другое. Такой ручищей можно гвозди гнуть, подковы.

Одет как все. Ну, как те, что у костра: порты, сапоги. В Сибири с лаптями делать нечего. Сверху рубаха подпоясана кушаком, и какая-то роба, суконная вроде. Как это называлось? Не помню. Пусть будет кафтан. Оценивающе оглядел себя. Я и прежде был совсем не маленький – полных сто семьдесят восемь сантиметров, а теперь сантиметров на десять, наверное, выше. Дядя Степа. Хотя, может, мне оно со страху так кажется.

Как же я попал сюда? Вот старик удружил, гад! С другой стороны, раз попал, значит, есть шанс вернуться. Если есть вход, то где-то есть и выход. Пока нужно врасти, а там посмотрим. В отличие от письменного языка, разговорный меняется медленнее. Думаю, если немножко осторожности проявить, можно и за местного сойти – такого, слегка на голову ушибленного, местного. Главное, словечек новомодных не вставлять. Попробую.

Если лежать, точно назад не выберешься. Ладно, пойдем знакомиться со старыми друзьями. Я спрыгнул с телеги и направился к костру.

– О, Онуфрий пожаловал. Оклемался? Экий ты ладный стал после медведя. От девок отбоя не будет, – проговорил один из сидящих. Остальные засмеялись. Но без злобы.

По тому, что его одежда – как ее? кафтан? – была более других обшита мехом, и сама ткань выглядела богаче, я понял, что он был здесь главным. Да и по возрасту он постарше. Как и все, с плохо постриженной бородой, в таком же колпаке. Ну, главный так главный, мне и со смотрящими от бандитов доводилось общаться.

Люди вокруг костра тоже зашумели. Подвинулись. Я уселся.

– Ну что, Онуша, целехонек? Вспомнил, как с медведем воевал? – спросил старший. – А то Макарка говорит, что позабыл ты всё, как хозяин тебя драть начал.

– Есть такое дело, – медленно, с чувством соврал я. – Хочу вспомнить, а мочи нет. Темнота одна.

– Ишь ты, – хмыкнул тот. – Не соврал Макар. Диво такое. Взрослый казак как младенец несмышленый. Меня-то помнишь?

– Не помню, не серчай. Ничего не помню. – Я решил, что так будет лучше, чем объяснять то, что сам никак не понимаю.

– Ну, брат. Десятник я, Николай Фомич. Старший здесь. – Он хлопнул по ножнам.

Точно, вспомнил я, сабля в Сибири не оружие. Это как золотая цепь у правильных пацанов – показатель статуса.

– Идем мы в Илим-острог. Вот уже почитай осьмую седмицу идем. Скоро и до места доберемся.

– Понял я, дядька, – кивнул я. Почему-то мне показалось, что обращение «дядька» здесь будет уместным. Похоже, угадал. Или, по крайней мере, не сильно спалился.

– А и ладно. Как топор держать да из пищали стрелять, не забыл?

– Помню. – Я подумал: а ведь и правда помню! – Людей не помню.

– Вспомнишь, – промолвил один из соседей. – Я Тимофей. Это Игнат, Трофим, Матвей, Пахом и Кузя. Мы енисейские. А вы с Макаром и Алехой аж от Тобольска идете. Вспомнил?

Я покачал головой.

– Крепко, видать, тебя хозяин помял, – опять заговорил старшой. – Слыхал я, что и хуже бывает. В Томском остроге, когда киргизы напали, одного так приложило, что потом совсем убогий стал. Только пузыри пускал да лыбился. Так убогим и помер. Тебе, считай, повезло. Ладно, будет лясы точить. Медведь твой уже и сварился, и запекся. Давайте трапезничать и спать. Завтра надо до Илима дойти.

Ага. И «мой» медведь в дело пошел.

Народ стал доставать из-за голенищ сапог ложки и ножи. Интересно, а у меня как? Осторожно полез за голенище. Тут они, мои хорошие. С голоду уже не помру. Хлебанул варево. Пресновато. Картошки бы туда. Травы какие-то незнакомые… Но есть можно. Тем более что желудок уже намекал, что неплохо бы его наполнить. Ели все из общего котла. Зато запеченной медвежатины десятник выдал каждому по изрядному куску. Запеченное мясо – это вещь. Хлеба не хватает. Ну и ладно.

А время хорошее. Наверное, начало мая. Комаров с мошкой еще нет, а снега уже нет. Поел, и жизнь стала стремительно налаживаться. Сейчас бы какую-нибудь историю местную послушать.

Вопреки моим ожиданиям, баек травить не стали. Быстро опустошили котел, скинув его мытье на баб, а сами стали расползаться на ночевку. Впрочем, не все. Двоих десятник оставил сторожить. Видимо, союзникам доверяли не особенно.

Мне казалось, что я едва успел заснуть, как меня принялись тормошить. С трудом продрав глаза, я уставился на парня, кажется Тимофея, которого старшой оставил сторожем. Было еще совсем темно.

– Давай посторожи. Потом под утро Макара разбудишь. Так десятник сказал.

– Окей, – кивнул я. И захлопнул рот, поскольку осознал, что ляпнул, не подумав.

– Что?

– Встаю, говорю.

– Ну, давай. А я спать пойду, – засмеялся он.

Надо так надо. Как говорится, назвался груздем – продолжай лечение. Я огляделся. В телеге нашел топор и ручную пищаль – ружье времен царя Гороха. А где у нас порох водится? Ага. Вот мешочек. И пули рядом, уже вылитые. Здесь тебе не обойма, каждый льет пули себе. Архаика, блин. Хорошо еще, что я эту архаику более или менее представляю.

Я уселся у костра рядом с напарником, Трофимом кажется. Трофим был невысоким парнем с простым, немного курносым лицом и сивыми волосами, выдававшими в нём уроженца Русского Севера (в XVII веке поморы и были основными новоселами в Сибири). Рядом с ним лежали лук, колчан со стрелами и такой же, как у меня, топор на изрядном топорище.

– Вечер добрый, – привычно поприветствовал я его.

– Чего уж доброго? Спать охота, – проворчал он. Потом оторвался от костра и посмотрел на меня.

– А ты чего ружье-то взял? Сломалось оно у тебя, не стреляет. Потому и полез ты с ножом на медведя, что оружье твое стрелять не хочет. Вот доберемся до места – может, там кузнец добрый найдется. Тогда и починит.

Да, весело. Я посмотрел на ружье. Ничего особого. Заряжается с дула. До казнозарядных ружей еще пилить и пилить. Хотя… Интересно. Замок был не фитильный, каким пользовались стрельцы того времени, а самый настоящий колесцовый. Это штука капризная. Сейчас посмотрю.

Я оглянулся. У телег спали мои попутчики. Чуть дальше примостились союзники, которых местные звали мирными татарами. Трофим уставился в костер, думая о чём-то своем. Вроде бы тихо. Посмотрел замок. Да он просто грязный. Тут вот какое дело: твердый кремень, который высекал искру, постепенно стирал и сам механизм, быстро ломал его. Потому пользоваться старались мягким. Но он, зараза, сам ломался, забивал колесико, и оно переставало вращаться.

Я быстро разобрал механизм, благо пальцы у меня теперь были такие, что хоть подковы гни. Продул. Прочистил, как смог. Вставил новый кремень. Собрал. Проверил: искра была нормальной. Хорошо бы проверить выстрелом. Только пороха жалко (в Сибири он дефицит, насколько я помню). Да шут с ним. Проверю хоть, помню ли, как заряжать. А если порох отсыреет, скажу, что послышалось, будто кто-то идет.

Засыпал порох, закатил свинцовую горошину, пыжом заткнул, насыпал порох на полку.

– Ты чего делаешь-то? – вдруг спросил Трофим, оглянувшись от костра.

– Да вот, оружье свое починял.

– А ты умеешь?

– Да тут поломка была простая.

– Ну ты кузнец! Не умел вроде бы раньше.

– Шут его знает. Само как-то вышло. Как нашептывал кто-то.

– Должно, с правильной стороны ты ударился. Иль, может, ты колдуном стал, брат?

Трофим засмеялся. Вдруг резко оборвал смех. Схватил лук, вскочил и принялся оглядываться.

– Ты что? – спросил я

– Хрустнуло что-то, – почти шепотом проговорил он.

– Может, зверь какой?

– Нет. Непохоже. Будто человек оступился.

Я тоже принялся смотреть от костра. Но только зря таращил глаза. Все же горожанин XXI века очень многого просто не умеет видеть. А может быть, Трофиму просто показалось?

Не показалось. Рядом взвизгнуло, и в Трофима впилась стрела. На еще миг назад пустую поляну вывалила толпа каких-то дикарей с деревянными палками, типа пиками, луками. Было их много. При этом шума от них почти не было. Блин, перережут сонными!

Я схватил пищаль и сразу разрядил ее в быстро бежавшего к моим соратникам мужика, в стеганом халате с броневыми накладками и с какой-то железякой. Здесь полагалось бы долго плакать и бить себя в грудь на тему гуманизма и всеобщего братства. Типа так я терзался, стрелять или нет, что просто кушать не мог. Только ничего этого не было. Оттерзался я еще в прошлой жизни. Они враги, потому или ты сдохнешь, или они. Мне почему-то больше нравится вариант, когда я остаюсь жив.

Мужика и того, кто бежал за ним, смело. Расстояние было меньше двух десятков шагов, даже из такой орясины не промажешь. Громыхнуло тоже изрядно.

Мои товарищи повскакивали, принялись искать оружие. Но враги были уже совсем рядом.

Я схватил топор и кинулся на них. Зачем? Это я потом подумаю. Вся тонкая оболочка цивилизованного человека куда-то делась. Остался зверь, который боролся за свою жизнь. В тот момент в голове не было ни одной мысли, только злоба и азарт. Резко рубанул по ближайшему врагу. Тот сложился. Следующий попытался достать меня своей пикой. Я быстро уклонился и аккуратно, на автомате, вставил ему хук слева. Прошло чисто. Не помер, но из игры выведен.

Опаньки, меня кто-то решил рубануть саблей или еще чем-то неприятным. Это совсем неправильно. С топором я не спец биться, но прикрылся топорищем. Не уверен, что это хрестоматийный вариант, но, к счастью, получилось. Ногой пнул противника в голень. Тем временем подоспели казаки и союзники, дело пошло веселее. Очень скоро на поляне врагов не осталось.

Остановился, чувствуя приближение отката. Сзади меня кто-то тронул за плечо. Я резко обернулся. За спиной стоял десятник.

– Ну, Онуфрий, доброе дело. Без тебя нас бы всех и порезали.

Не зная, как отвечать, я неопределенно пожал плечами: дескать, рад стараться на благо и во имя.

– Одно не пойму: у тебя же ружье сломано было!

– Так я его починил.

– Сам?

– Сам.

– Ишь ты, умелец! То-то Трофим, как его Пелагея перевязывала, всё шептал: «Кузнец, кузнец». Так это он про тебя! Знаешь ремесло?

– Не очень. Немного знаю.

– Что ж раньше-то не сказал? И дружки твои не говорили.

– Так оно как-то само получилось, дядька. Не знаю я, откуда. Раньше и не было.

Я решил не выпячивать свои умения. Иди знай, смогу ли я работать без своих инструментов, станков.

– И то ладно. Спасибо тебе за всех. А что кузнечное ремесло вдруг вспомнил – дело доброе. Как до Илимского острога доберемся, всё оружие неисправное посмотри. Может, что и починишь.

Рассветал новый день, начиналась новая жизнь. Похоже, что старая сошла на нет. Ну, мы еще и в этой повоюем. Хорошо бы узнать, откуда я, кто я. Хотя время терпит. Гордый собой, я отправился к своим товарищам, которые уже поднимали союзников, чтобы ехать дальше. Над высокими деревьями вставало солнце. Солнце моего нового пути. Каким он выйдет? Для чего он? Пока не скажу. Но он будет обязательно.