Серафина сидела в маленькой комнате без окон в полицейском участке и размышляла, убедительно ли звучат ее ответы, нормальны ли они. Она понятия не имела, как рассказывал бы о таком обычный человек. И полагалась на полицейские сериалы, книги и собственную фантазию.
– Итак, расскажи нам еще раз, Серафина: как ты очутилась сегодня утром в спортзале?
Констебль Кэролайн Уоткинс задавала этот вопрос уже дважды. Голос у нее был высокий, девчоночий. Темные волосы собраны в аккуратный узел на затылке. Красилась она сильно, но безупречно, и с каждым повтором вопроса у нее дергался левый глаз.
Серафина пожала плечами.
– Нам просто было скучно, – уже в третий раз сказала она.
– И как ты уже говорила, школьный смотритель Даррен Шоу последовал за тобой и Клодией Фримен?
Серафина кивнула.
Уоткинс многозначительно склонила голову в сторону записывающей аппаратуры.
– Да, – произнесла Серафина.
– А карандаш?
– Он лежал у меня в кармане.
Уоткинс смотрела Серафине в глаза.
– А, ну да, – согласилась она. – После урока рисования, – еле заметная улыбка тронула ее губы.
– Нет, – поправила Серафина. – ТП. Технологии проектирования.
– Конечно же. Я ошиблась. – Констебль Уоткинс сделала вид, будто что-то исправила в своих записях. – Итак, мистер Шоу подошел к Клодии в спортзале. Ты сказала, что она попала. Что ты имела в виду?
Ее глаз снова дернулся.
Серафина в точности повторила свой прежний ответ:
– Он схватил ее сзади за шею и полез рукой ей под джемпер.
– И ты уверена, что эти действия не были консенсуальными?
Серафина помедлила немного, прикидывая, что могла бы сказать эта сучка Клодия. Они дружили, но Серафина знала, что Клодию раздражает популярность подруги. Насколько далеко зашла Клодия, чтобы подгадить ей?
– Ты уверена, что он принуждал Клодию и действовал вопреки ее желанию? – спросила Уоткинс.
– Ей пятнадцать, – ответила Серафина, оскорбленная тем, что ей попытались растолковать значение слова «консенсуальный».
Щеки Уоткинс вспыхнули.
Мать Серафины, которая до этого сидела молча, как велено – она такая послушная рохля, – теперь подала голос.
– На что это вы намекаете? – спросила она и опустила руки, которые до тех пор держала скрещенными на груди. – У нас приличная семья. Моя дочь и мухи не обидит. Этот человек напугал ее, она просто защищалась.
– Это так, Серафина? Ты испугалась? – спросила Уоткинс.
– Да.
– Он отпустил Клодию и напал на тебя?
– Да.
– И ты накинулась на него с карандашом – по твоим словам, в надежде оцарапать его?
– Да, – ограничилась кратким ответом Серафина.
Уоткинс смотрела ей в глаза.
Она не верит мне, думала Серафина. Потупившись и ссутулив плечи, она съежилась на своем стуле и принялась ковырять кожу вокруг ногтей. Мне четырнадцать лет, я напугана. Я никому не хотела причинять вреда. Просто пыталась помочь подруге, и вот теперь меня допрашивают.
На миг ее встревожила мысль, что ничего у нее не выйдет. Может, поза не та или выражение лица не такое, как надо. Полицейских ведь учат распознавать обман.
Но Уоткинс собрала свои бумаги.
– Ладно, пока достаточно. Сделаем перерыв, констебль Феликс проводит вас в столовую. – Уоткинс продолжала, обращаясь к матери Серафины: – Надо что-нибудь съесть – это поможет справиться с шоком. – И когда снова посмотрела на Серафину, ее улыбка заметно потеплела: – А потом мы еще поговорим.
Серафина кивнула. Я беззащитная девчонка-подросток, у меня шок. Я беззащитная девчонка-подросток, у меня шок. Как она уже выяснила, мысленно повторять эти слова полезно.
Уоткинс встала и вышла. Серафина расслабилась. Задачка оказалась раз плюнуть.
Секундная стрелка больших часов в приемной мелкими прыжками продвигалась к девяти. Выпрямившись в кресле, доктор Огаста Блум наблюдала за стрелкой с чувством, будто каждый короткий скачок отражает ее тревоги, все то, что могло помешать ей сосредотачивать внимание на собеседнике на протяжении целого часа. Она знала, что ей предстоит непростой сеанс. Она читала протоколы и знала, чего ожидать. Жертва, которой была нанесена психологическая травма, прибегла с целью самозащиты к непредумышленным, но жестоким действиям.
Тик.
Тик.
Четырнадцать лет. В четырнадцать лет еще положено одной ногой оставаться в детстве. Наивность мало-помалу улетучивается: сначала исчезают Санта и зубная фея, затем приходит понимание, что и у родителей есть недостатки, потом – что люди бывают эгоистичными, и наконец – что сам мир порой немыслимо жесток. Из детства надо выпутываться постепенно, чтобы разум успел адаптироваться. Если грубо срывать его покровы разом, от них остаются следы отрицания, гнева и, в конечном итоге, отчаяния.
Блум была не в силах повернуть время вспять и устранить травму. Но она могла попытаться сделать так, чтобы в детском разуме прибавилось света, и слегка уменьшить масштабы бедствия.
Серафина помедлила в дверях небольшой комнаты, оценивая доктора Блум. Она сидела в кресле с высокой спинкой и деревянными подлокотниками – короткая стрижка, волосы оттенка овсянки, черные брюки, зеленый джемпер с треугольным вырезом. Вид элегантный и опрятный. На ногах – черные туфли без каблуков; мать Серафины назвала бы их практичными. Ноги психолога едва доставали до пола.
Коротышка, как я, подумала Серафина. Это может оказаться кстати.
– Привет, Серафина, – сказала доктор Блум. – Проходи и садись. – Руки она держала сложенными на коленях, на маленькой черной книжке. Дождавшись, когда Серафина сядет, она продолжила: – Как ты себя чувствуешь сегодня?
Серафина поморгала.
– Ничего, – сказала она. Осторожный ответ.
– Ничего, – повторила доктор Блум. – Ты знаешь, почему твоя мама попросила меня побеседовать с тобой?
– Из-за смотрителя.
Доктор Блум кивнула.
– Ты знаешь, что я психолог? – Когда Серафина подтвердила, что это ей известно, доктор Блум добавила: – Я работаю с молодыми людьми, которых обвиняют в совершении преступления.
– Значит, вы работаете на полицию?
– Иногда. Хотя преимущественно я сотрудничаю с адвокатами и их клиентами или работаю с группами молодых совершеннолетних преступников, обычно в ходе подготовки к суду. Но твоя мама попросила меня поговорить с тобой сегодня, так как обеспокоена тем, как отразились на тебе недавние события. И вот я здесь – чтобы помочь тебе осмыслить их. Спешить нам некуда, будем двигаться в темпе, который удобен тебе. Вот стакан с водой, вот бумажные платки, а если в какой-то момент тебе захочется прерваться, просто скажи, и мы остановимся.
Серафина смотрела на коробку с платками. От меня ждут, что они мне понадобятся, думала она.
– Как мне к вам обращаться?
– «Доктор Блум» будет в самый раз. Насколько я понимаю, ты очень способная ученица, учителя считают, что у тебя огромный потенциал. Тебе нравится школа?
Серафина пожала плечами.
– По словам твоей матери, ты отличная спортсменка. Она говорит, ты играешь в нетбольной команде и выступаешь за округ в соревнованиях по бадминтону. Это правда?
Серафина снова пожала плечами.
– А еще ты сыграла главную роль в прошлогодней школьной постановке, так что ты действительно разносторонняя личность.
Серафина поерзала на стуле. Ей требовалось взять себя в руки. Она вела себя как какая-нибудь из ее глупых подружек. Посмотрев, как сидит доктор Блум – спина прямая, ступни аккуратно сдвинуты вместе, руки на коленях, – Серафина выпрямилась.
– У меня хорошие оценки по естественным наукам и математике.
Доктор Блум кивнула.
– Мне нравится заниматься спортом. – Она передвинула правую ступню так, что она очутилась точно под правым коленом.
– А еще ты единственный ребенок в семье. Ты близка со своими родителями?
– Очень.
– Это хорошо. – Доктор Блум улыбнулась, словно ответ доставил ей неподдельное удовольствие. – Можешь объяснить, что означает твое «очень»?
Серафина пододвинула левую ступню параллельно правой.
– И мне нравится предмет «технологии проектирования», потому что мистер Ричардс – замечательный учитель.
И очень-очень остро точит карандаши.
– Ясно.
– Вы изучали медицину? – спросила Серафина, складывая руки на коленях.
– Нет, я защитила диссертацию по психологии. Ты знаешь, что это?
Серафина кивнула.
– Где вы учились? Я пока не знаю, стоит ли заморачиваться с университетом. По-моему, это напрасная потеря времени; я могла бы просто начать зарабатывать деньги. Как вы думаете?
– Ты могла бы сказать, с кем из родителей ты более близка – с матерью или отцом?
Ни с кем, подумала она.
– С обоими. Одинаково.
– И они оказывали поддержку после нападения?
Друг другу. Словно это они жертвы, чтоб их. Серафина скрыла раздражение улыбкой.
– Да, огромную.
– Огромную? – Серафина остро ощущала взгляд карих глаз доктора Блум, прикованный к ее глазам. – Что ж, тебе очень повезло, Серафина.
Что-то в ее словах навело Серафину на мысль, что доктор имела в виду совсем обратное.
– Можешь рассказать мне своими словами, что произошло в спортзале?
Серафина набрала побольше воздуху. К этому вопросу она была готова.
– Мы с Клодией вошли в зал, смотритель направился за нами. Как выяснилось, он трахался с Клод уже несколько месяцев. Не то чтобы она этого хотела. Он ее насиловал. И когда увидел, что мы ушли в зал, решил, что сможет развлечься с нами обеими. Клодия хотела остановить его, но он кинулся на меня и попытался облапать. Зажал меня в углу, и я не знала, что делать. Вот и… – Серафина сделала паузу: надо было четко сформулировать продолжение. – В кармане у меня был карандаш, и я ударила его им. Я думала, что оцарапаю его, отвлеку и у нас будет шанс сбежать. Но попала ему прямо в шею – хлюп, и вдруг полилась кровь. Он был весь в крови, поскользнулся, упал и больше не встал. Вот и все.
Доктор Блум открыла блокнот и записала три или четыре слова.
– Спасибо. Очень ценная информация. А когда смотритель зажал тебя в углу… – она продолжала что-то записывать, – …и до того, как ты пустила в ход карандаш… о чем ты думала?
– Не хотела, чтобы этот урод изнасиловал меня.
Доктор Блум подняла голову.
– А что чувствовала?
– Насмерть перепугалась.
Доктор Блум кивнула:
– Нисколько не сомневаюсь. А что ты видела в тот момент?
– Видела?
– Ты замечала все, что происходило вокруг, или сосредоточила внимание на какой-то одной детали?
Серафина вспомнила, как уставилась на пульсирующую жилку на шее Дундука Даррена.
– Кажется, я… не помню.
– Ты кричала или визжала?
– Нет.
– А Клодия?
Серафина покачала головой.
– И почему же?
– Он запер двери. Это было бесполезно.
– Значит, вы не могли сбежать или рассчитывать, что к вам придут на помощь?
Серафина кивнула.
– Он зажал тебя в углу и его намерения были очевидными?
– Да.
– И ты насмерть перепугалась?
– Да, – Серафина подавила улыбку. Удачное выражение.
Доктор Блум помолчала и глубоко вздохнула.
– Что ты имеешь в виду, говоря, что перепугалась? Можешь описать, как ты себя при этом чувствовала?
– Эм-м…
Заполнять паузу доктор не стала.
– Сколько раз мы встретимся? – спросила Серафина.
– Сколько потребуется.
– А обычно как бывает?
Доктор улыбнулась.
– Ты считаешь случившееся обычным делом, Серафина?
Срань. Надо получше следить за тем, что говорю.
– Извините. Нет, просто я подумала, что вряд ли встреча будет одна.
– Я пойму это после того, как мы встретимся несколько раз. – Доктор Блум захлопнула блокнот. – Нам обеим было бы полезно, если бы ты вела дневник и записывала свои мысли о случившемся и о наших встречах. Что осталось в памяти, любые детали, которые вспомнились потом, что ты чувствуешь и как приспосабливаешься. – Доктор Блум вынула из стола позади нее второй такой же блокнот и протянула Серафине: – Он тебе пригодится.
Серафина протянула руку, взяла блокнот, положила к себе на колени и обхватила ладонями. И стала ждать, когда доктор Блум отреагирует на это явное подражание. Зачастую люди приподнимали бровь или сверкали краткой улыбкой. Но Блум будто и не заметила. Она продолжала расспрашивать Серафину о ее жизни в школе и дома, и Серафина старательно уклонялась и увиливала от прямых ответов.
Она вышла от доктора час спустя, очень довольная тем, как ловко манипулировала психологом. Но не дойдя и до середины коридора, вспомнила про платки. Они должны были понадобиться мне. В следующий раз она ни за что не попадется так глупо.
О проекте
О подписке