Цитаты из книги «Очень плохой профессор»

Она хотела бы просыпаться утром и мягко касаться его щетины подушечками пальцев. Хотела бы прижиматься к ней губами и целовать, желая мужчине доброго утра. Хотела бы держать его за руку на улице и ласково звать при всех «мой Матвей». Наверное, именно так и сходят с ума. Тихо, глупо, бесповоротно. Но по-другому у нее не получалось.

По сравнению с ее одногруппниками Матвей был умным, серьезным и утонченным. Не кривлялся, как дикая макака. Не носил адски модные коротенькие джинсики с дешевыми кедами, не обсуждал на переменах последние новинки кинопроката и женские прелести и не катался по городу с друзьями, покуривая травку и пытаясь подцепить пьяных девиц возле клубов.

– До тебя дозвониться невозможно. Алексеева вздохнула: – Правильно. Ты и не дозвонишься. Твой номер у меня теперь в черном списке. Еще вопросы?

Между ними был всего метр. Расстояние дыхания. Один шаг. Так далеко и невыносимо близко. Так много «хочу» и слишком много «нельзя». Почти непреодолимая пропасть.

. Что может быть лучше мужика, который с первого раза фоткает тебя так, как ты хочешь?

Лиль. Зуфарова обняла ее за плечи:– А ты, Озерова, балда! У нее миллионы, а она переживает!– У кого миллион? – поинтересовался Дима, подойдя к столу и взяв бутерброд.– Миллион алых роз, Соколовский! – выдохнула Лилька. – Я жду от тебя миллион алых роз, забыл?Мужчина откусил кусок бутерброда и развел руками:– Ну ты, Лилечка, даешь! У тебя желания выдумываются со скоростью света! Не успеваю старые исполнять, а новые уже тут как тут!– Ты сначала бутерброд прожуй, Соколовский, – пряча папку под подушку на скамейке, проворчала Зуфарова. – Ни слова мне не понятно!– Мой вредный ворчливый татарчонок, – ласково сказал мужчина, наклоняясь и целуя Лильку в шею, – вечно ей все не так.– Но-но, – возмутилась Зуфарова, подставляя для поцелуя щеку и губы, – попрошу не оскорблять…И чуть не замурлыкала, прикрывая глаза.– Я тебе и поляну накрыл, и вкусного мяса нажарил. Лилечка, разве я не заслужил немного ласки?Она хитро улыбнулась, поглаживая его по руке:– Разве что немного…Дима выпрямился и прожевал вторую часть бутерброда.– Лиль.– А?– Чего ты ломаешься? – Он перевел взгляд на Ольгу. – Пять раз ее замуж звал, а она – никак. И кольцо мое носит, и живем вместе, а все артачится. Скажи ей, Оль!Но Зуфарова, возмущенно взмахнув руками, не дала подруге даже открыть рот:– Это ты уже старый, Соколовский! У тебя часики тик-так, а я девушка молодая, рано мне еще!– Эй, мне вообще-то тридцать три… – опешил Дима. – Всего! – Звучит как дохреналион. Нет. Между нами пропасть! – картинно вздохнула Лилька.

Мне нужно было увидеть тебя. – Его дыхание мурашками пробежало по ее затылку и шее. Ольга жадно ловила ртом воздух. Ей становилось тяжело дышать. Из коридора и зала по-прежнему доносились отголоски музыки и обрывки разговоров.– А там тебе было недостаточно?.. – Просто видеть – всегда недостаточно. Сразу хочется большего.

Марине Валерьевне так сильно захотелось плакать, что даже стало жечь в груди. Четыре года назад, после смерти дочери, она и не думала, что сможет когда-нибудь избавиться хотя бы от части груза, лежащего на душе. Думала, что сама уже навсегда стала теми слезами, которые пролила, оплакивая свое дитя. А теперь она отчетливо услышала, как Ирина, стоя у нее за спиной и нежно обнимая за плечи, тихо сказала: «Все будет хорошо».

ты тоже двинутая! – сказал парень. – Или святая. – Это далеко не так. – Девушка качнула головой.

. Связь с лучшим другом – это же почти любовь. Идеальный баланс. Вы понимаете друг друга без слов, между вами нет тайн и недомолвок, вам хорошо вместе, и это навсегда. Черт, такое даже лучше любви! Но не любовь.И это мужчина начинал понимать только сейчас.Озеров осознавал, что постепенно сходит с ума. Хотя почему постепенно? У него же отчаянно рвет башню!Он осознавал, что больше не контролирует свой разум и действия. Что к безумной горячей страсти примешивается и всепоглощающая, безудержная нежность. А еще – неподвластное мозгу желание обладать ею полностью. Держать крепко, терзать до исступления и кричать всему миру: «Моя! Только моя! Ничья больше». Черт…