Цитаты из книги «Каменные клены»

простите меня, милая, и прощайте, мы с вами круглые сироты, говорящие с тенями умерших﹗ а я — еще и круглый дурак, я должен был догадаться еще на первой странице: все это вымысел, химера, потому что с первой страницы по последнюю вы с дреслером разговаривали! вы щебетали как птичка, и некоторые ваши слова — и действия — должен признаться, были на вас не похожи

я шел в ньюпорт на автобус, в клены я больше не вернусь, наши тени не пересекутся, а наши демоны пойдут каждый своей дорогой

Мне нужно начинать новую жизнь, и все старое, даже старая ненависть, только тянет меня в прежнее тусклое существование.

Писать письма, которые никто не прочитает или прочитает после твоей смерти

Какое странное занятие — писать о прошлом, думая о будущем.

вина — это не то, что ты думаешь. Вина — это не белый камень, который ты бросаешь в колодец, чтобы простоять всю оставшуюся жизнь, склонившись над колодезным срубом в ожидании всплеска. У вины нет причины, обстоятельств и катарсиса, дождавшись которого ты можешь разогнуться наконец и начать жить по-человечески. У вины вообще нет своей жизни — это так же верно, как то, что она не может отнять твою. Вина — это сам колодец.

Нет, затея провалилась, потому что ты искала в мужчине то, чего во мне не было. Я готов был стать отцом, братом, любовником, любым листочком из фрейдистского гербария, но я не готов был стать кабальным, безропотным читателем, а тебе нужен был читатель, Саша, читатель, и только.

— Нет, тут совсем другое. Помнишь, я читала тебе про день, когда волк сорвется с цепи? Про Фенрира, порождение Локи, волка, который проглотит солнце? Ну вот, представь себе, что эту страну все время глотает чудовищный волк.

— Бабушкин? В этой стране нет ничего, что нам принадлежит, — сказала мама, — она и сама себе не принадлежит. Все ее части по отдельности прекрасны, в том числе и остров Недоразумения, но стоит посмотреть на целое, и ты чувствуешь беспомощную горечь, которую невозможно объяснить.

Спорить с мамой было бессмысленно — чуть было расстроившись, она поворачивалась к Саше спиной и уходила. Мамино молчание было тяжелым, створоженным и странным образом занимало собой весь дом, подражать ему было невозможно, как нельзя подражать сердечному ритму кита — девять ударов в минуту, и все тут, такова океанская жизнь.