Глава 4

Пиво с каждым днем становилось все жиже, а тот, кто верил россказням об уничтоженных в ходе боев полях хмеля, явно не пробовал экспортных марок, которые разливали в столовых для немецких солдат. Но Дуглас все равно заказал еще пинту и щедро залил горчицей безвкусный сэндвич с сыром, прежде чем приниматься за еду. В «Красном льве» у Дерби-гейт сидели еще несколько офицеров убойного отдела. «Красный лев» был собственным пабом Скотленд-Ярда. Здесь раскрыли больше преступлений, чем во всех кабинетах, прозекторских и архивах вместе взятых – по крайней мере, так утверждали некоторые завсегдатаи после третьей кружки.

Подошел мальчишка, разносящий «Ивнинг стэндарт». Дуглас купил газету, отыскал на последней странице рубрику «Срочно в номер».

В РОСКОШНОЙ КВАРТИРЕ В ВЕСТ-ЭНДЕ НАЙДЕН ТРУП МУЖЧИНЫ

Сегодня район Шепард-Маркет в Мейфэре посетили детективы из Скотленд-Ярда после сигнала о том, что в одном из тамошних домов найден труп. Погибшего обнаружил сосед, по своему обыкновению с утра принесший бутылку молока. Имя жертвы пока не разглашается. Из полиции сообщают лишь, что он антиквар и бесспорный знаток хорошеньких вещиц. Дело расследуется как убийство, и ведет его сам Дуглас Арчер по прозвищу Скотленд-ярдский снайпер. Именно он раскрыл прошлым летом жуткое дело «убитых извращенцев».

В заметке определенно чувствовалась рука Гарри Вудса. Гарри прекрасно знал, что Дуглас терпеть не может это прозвище. И комментарии он явно давал по телефону: наверняка обозвал убитого «знатоком хорошеньких девиц», а потом возмущенно это отрицал, когда репортер зачитал ему записанный комментарий для подтверждения.

Когда Дуглас вышел из «Красного льва», лил дождь. Собираясь переходить через улицу, Дуглас увидел на другой стороне Сильвию, ту самую секретаршу. Подстерегает… Дуглас переждал пару автобусов и стал перебегать дорогу. На разделительной полосе пришлось остановиться и пропустить два штабных автомобиля с флажками немецкого командования. Дугласа окатило водой из оставшейся после бомбежки рытвины. Он выругался, но дождь остался глух к проклятиям.

– Милый, – в качестве приветствия сказала Сильвия.

Прозвучало это без особой теплоты, но Сильвия вообще была дамой прохладной. Дуглас приобнял ее за плечи, и она подставила ему холодное лицо для поцелуя.

– Я весь день с ума схожу. Ты написала, что уезжаешь…

– Прости, милый. Не стоило отправлять тебе это дурацкое письмо. Ты ведь простишь?

– Так ты беременна?

– Не знаю наверняка.

– Черт побери, Сильвия, ты написала…

– Не надо кричать посреди улицы, милый. – Она прижала пальцы к его губам; пальцы были ледяные. – Напрасно я пришла, да?

– Через три дня мне пришлось заявить о твоем отсутствии. Буфетчица начала выяснять, куда ты пропала. Дальше скрывать было нельзя.

– Мне жаль, что тебе пришлось рисковать, милый.

– Я звонил твоей тете в Стретэм, но она сказала, что много месяцев тебя не видела.

– Да, я бессовестная, надо ее проведать.

– Сильвия, ты меня вообще слушаешь?

– Пусти руку, больно. Слушаю я.

– Но явно ничего не слышишь!

– Я слушаю тебя так, как всегда.

– Пропуск у тебя?

– Какой пропуск?

– Пропуск сотрудника Скотленд-Ярда. Ты пьяна, что ли?

– Разумеется, нет. А что ты так забеспокоился насчет пропуска? Думаешь, понесу вашу бумажку на Петтикоут-Лейн и продам тому, кто больше предложит? Да кому охота лезть в твой мерзкий Скотленд-Ярд, кроме тех, кому за это жалованье платят?!

– Давай-ка прогуляемся, – решил Дуглас. – Уайтхолл-стрит патрулируется жандармерией, сама знаешь.

– Ну чего ты такой бука? – Она улыбнулась. – Лучше поцелуй меня как следует. Ты что, не рад меня видеть?

– Конечно, рад. Пойдем в сторону Трафальгарской площади.

– Ладно…

Они зашагали по улице мимо вооруженных часовых, неподвижно стоящих у дверей правительственных зданий, в которых теперь размещались совсем другие люди. У театра Уайтхолл пришлось остановиться – впереди солдаты начинали спонтанную проверку. Поперек дороги стояли три грузовика с опознавательными знаками штаба немецких вооруженных сил по лондонскому округу: схематичное изображение Тауэрского моста над большой буквой «Л» готическим шрифтом. Солдаты были в полевых куртках, у каждого за плечом – автоматическая винтовка. Они быстро разворачивали на проезжей части ленту с шипами – так, чтобы свободной оставалась лишь одна полоса в обе стороны. Опорный пункт размещался в машине, припаркованной у основания статуи Карла Первого. Дуглас про себя отметил, что немцы быстро учатся: именно в этой точке полиция Большого Лондона всегда проводила проверки в случае необходимости. Он обернулся. Позади улицу тоже успели перекрыть.

Не выказывая ни малейшего волнения, Сильвия предложила свернуть в сторону набережной. Дуглас покачал головой.

– Нет. Боковые выходы блокируют в первую очередь.

– У меня ведь пропуск.

– Ты в своем уме? – не выдержал Дуглас. – В здании Скотленд-Ярда находится служба безопасности рейхсфюрера, гестапо и все прочее! Ты говоришь «бумажка», а для немцев это почти самый ценный документ, который могут выдать иностранцам. Ты не появлялась на службе, не предоставив уважительной причины, и не сдала пропуск. Если бы ты прочитала договор о приеме на работу, прежде чем его подписывать, ты бы знала, что это равносильно краже. Теперь твое имя и номер твоего пропуска наверняка значатся в списках розыска гестапо, а списки эти моментально оказываются у каждого патруля по всей стране!

– И что мне делать? – Даже теперь в ее голосе не было испуга.

– Сохранять спокойствие. У них есть люди в штатском – следят за теми, кто ведет себя подозрительно.

Солдаты тормозили и досматривали всех – служебные автомобили, двухэтажные автобусы, даже медицинский фургон остановили и проверили документы у водителя, фельдшеров и больного. Солдаты не обращали никакого внимания на дождь. От воды их каски блестели, а полевые куртки стали темными. Гражданские в ожидании очереди сгрудились под козырьком театра Уайтхолл. Над входом висела афиша – «Вена в гостях у Лондона», и на ней обнаженные женские фигуры прятались среди белых скрипок.

Дуглас схватил Сильвию за руку и, прежде чем она успела запротестовать, вытащил наручники и защелкнул у нее на запястье – достаточно резко и жестко, чтобы это было болезненно.

– Какого черта?! – заорала Сильвия, но Дуглас уже силком тащил ее мимо очереди.

Народ вяло завозмущался, но Дуглас лишь уверенней стал работать локтями.

– Командир! – крикнул он. – Кто тут главный?

– Что надо? – отозвался прыщавый юный фельдфебель в металлическом нагруднике, какие носили военные полицейские при исполнении.

Полевой куртки на нем не было, и Дуглас предположил, что это и есть начальник патруля. Так что он продемонстрировал юнцу полицейское удостоверение и быстро заговорил по-немецки:

– Вахтмейстер, я веду эту женщину на допрос. Вот мой пропуск.

– А ее документы? – бесстрастно спросил фельдфебель.

– Утверждает, что потеряла.

Фельдфебель равнодушно взял у Дугласа пропуск, тщательно изучил, сверил лицо с фотографией.

– Давайте, давайте! Мне весь день тут торчать? – нетерпеливо поторопил Дуглас, зная, что военная полиция может расценить вежливость как признак нечистой совести.

– Хватит дергать, больно! – огрызнулась Сильвия. – Синяки будут! Вот, погляди, скотина!

Фельдфебель смерил их обоих злобным взглядом и проорал:

– Следующий!

– Пошли. – Дуглас быстрым шагом миновал кордон, таща Сильвию за собой.

Вымокшие до нитки, они молча пробирались между машин, стоящих в ожидании досмотра. Через арку Адмиралтейства на Трафальгарскую площадь выехал комфортабельный туристический автобус. К окнам приникли физиономии молодых солдат. Они глазели по сторонам и посмеивались над экскурсоводом, который пытался вещать в микрофон на ломаном немецком. Один парень помахал Сильвии из окна. Распугивая мокрых голубей, Дуглас волок ее через пустую, омываемую дождем площадь.

– Мне вот интересно, ты сам себя слышал? – Сильвия растирала запястье под наручником. – «Самый ценный документ, который могут выдать иностранцам». Иностранцам! Каково?

Дуглас подумал, что это очень по-женски – прицепиться к какой-нибудь уже забытой фразе и устроить сцену.

– Хватит. – Он огляделся, раскрыл наручник и отпустил ее локоть.

– По-твоему, это мы иностранцы?! – не унималась Сильвия. – Немчура тут, значит, у себя дома, а мы так, шваль подзаборная, которая должна ползать на брюхе и сапоги им лизать!

– Хватит уже, Сильвия, – повторил Дуглас.

Ему претила грубость из уст женщин, хотя, работая в полиции, давно бы следовало к таким вещам привыкнуть.

– Отвали от меня, подстилка гестаповская! – Она толкнула его ладонью в грудь. – У меня есть друзья, которые не станут пресмыкаться перед фрицами! Но где уж тебе понять! Ты ведь так занят! Столько надо сделать за них грязной работы!

– Чую, компания Гарри Вудса не прошла для тебя даром, – проговорил Дуглас, тщетно пытаясь обратить разгорающийся скандал в шутку.

– Ты жалок! – выкрикнула Сильвия. – Понятно тебе? Жалок!

Она была хорошенькая, но сейчас Дуглас будто увидел ее другими глазами. Молоденькая девчонка со слипшимися от дождя волосами, с размазанной помадой, в плащике не по размеру через десять лет станет склочной мегерой с громким голосом и вечно поджатыми губами. Дуглас четко понял: у них никогда ничего не вышло бы. Просто стечение жизненных обстоятельств: ее родители погибли под бомбежкой за несколько дней до того, как Дуглас потерял жену. Вполне естественно, что они с Сильвией потянулись друг к другу в отчаянном поиске хоть какого-то утешения, принятого ими обоими за любовь. То, что прежде воспринималось им как обаятельная юношеская самоуверенность, теперь выглядело скорее упрямым эгоизмом. Вероятно, у нее уже другой, и наверняка кто-то помоложе, но выяснять Дуглас не стал – она бы в любом случае заявила, что так и есть, просто из мстительного удовольствия.

– Мы оба жалки, Сильвия, – только и ответил он. – Вот в чем дело.

Они стояли у одного из бронзовых львов Ландсира; в потоках дождя зверь казался выточенным из черного дерева. Площадь почти обезлюдела – к тому моменту даже самые стойкие из немцев попрятали фотокамеры и ушли под крышу. Сильвия грела одну руку в кармане, а другой откидывала мокрые волосы со лба. Она улыбалась, но в глазах ее не было ни капли веселья и ни толики доброты или сочувствия.

– Ты бы воздержался от шуточек в адрес Гарри, – заметила она едко. – Он единственный друг, который у тебя остался. Сам хоть понимаешь?

– Гарри тут ни при чем, – устало отмахнулся Дуглас.

– Ты ведь понимаешь, что он – один из наших?

– Из каких наших?

– Из Сопротивления, болван! – выпалила Сильвия и расхохоталась при виде его реакции.

Какая-то женщина, толкающая перед собой тележку с мешком угля, оглянулась на них и заторопилась дальше.

– Гарри?!

– Да, Гарри Вудс, помощник самого Скотленд-ярдского снайпера, прихвостня гестапо, неусыпно следящего за всеми, кто осмелится показать язык вслед оккупантам!.. Представь себе, этот человек смеет противостоять фрицам!

Она подошла к фонтану и посмотрела на свое отражение в воде.

– Ты точно напилась, – констатировал Дуглас.

– Разве что пьянящего воздуха свободы.

– Смотри, как бы голову не вскружило.

Ее мелодраматичное позерство было даже почти смешно. Вероятно, так находил выход страх, который она пережила во время проверки.

– В общем, ты пригляди там за нашим дорогим Гарри, – крикнула она нервно. – И передай ему вот это – со всей моей любовью.

В ее руке мелькнул пропуск. Прежде, чем Дуглас успел опомниться, она размахнулась и зашвырнула красную «корочку» в самую середину фонтана. Тяжелые капли дождя так сильно ударялись о мостовую, что над ней зависло серое облако мелких брызг. Сильвия быстро зашагала в сторону Национальной галереи.

Сквозь пелену дождя Дуглас едва различил под водой красный уголок среди брошенных туристами монеток, коробочек из-под фотопленки и оберток от мороженого. Если пропуск найдет какой-нибудь немецкий офицер, выволочка будет всему отделу. Пару секунд Дуглас колебался, а потом все же полез, рассудив, что все равно уже вымок до последней нитки, так что купание в фонтане погоды не сделает.