Глава одиннадцатая

– Так точно! – воскликнула Фиона. – Так точно! Так точно! Так точно! Мы возьмем тебя с собой, Фернальд! Так точно!

Вайолет с Клаусом переглянулись. Они, конечно, были благодарны за то, что крюкастый отпускал их и они могли попытаться спасти Солнышко от медузообразного мицелия, но им невольно захотелось, чтобы Фиона не произносила столько раз «Так точно!». Они опасались, как бы им потом не пришлось пожалеть о принятом решении – пригласить олафовского пособника на «Квиквег», хоть он и давно пропавший брат Фионы.

– Я очень рад, – проговорил крюкастый, одарив Бодлеров улыбкой, которая показалась им непроницаемой, иначе говоря, трудно было понять, приятная она или гадкая. – У меня масса идей насчет того, куда мы направимся, после того как покинем «Кармелиту».

– Что ж, я не прочь их услышать, – отозвалась Фиона. – Так точно.

– Лучше бы обсудить их позже, – запротестовала Вайолет. – Не думаю, что сейчас подходящее время колебаться.

– Так точно! – спохватилась Фиона. – Та, кто колеблется, – пропала!

– Или тот, – напомнил Клаус. – Нам нужно немедленно попасть на «Квиквег».

Крюкастый открыл дверь и выглянул в коридор, кинув взгляд направо и налево.

– Не так это будет просто. – Он поманил к себе детей крюком. – Единственный путь на «Квиквег» проходит через гребной зал, но там полно похищенных нами детей. Эсме забрала у меня тальятеллу гранде и хлещет их, чтобы гребли быстрее.

Старшие Бодлеры не стали напоминать крюкастому, что он угрожал им той же лапшой, когда они работали на Карнавале Калигари вместе с несколькими другими работниками, которые потом присоединились к труппе Олафа.

– А нельзя как-нибудь проскользнуть мимо них? – задала вопрос Вайолет.

– Поглядим, – ответил крюкастый. – Идите за мной.

Он быстро зашагал по пустому коридору, за ним Фиона, а за ней Бодлеры, неся водолазный шлем с кашляющей Солнышком.

Вайолет и Клаус нарочно отстали, чтобы перекинуться словом с микологом.

– Фиона, ты уверена, что хочешь взять его с собой? – пробормотал ей прямо в ухо Клаус. – Он очень опасный и ненадежный.

– Он мой брат, – яростно прошептала в ответ Фиона, – а я ваш капитан. Так точно! Я отвечаю за «Квиквег», значит мне и подбирать команду.

– Мы знаем, знаем, – успокоила Вайолет, – но мы подумали, а вдруг ты передумаешь.

– Ни за что, – твердо ответила Фиона. – Отчим исчез, и теперь Фернальд – мой единственный близкий родственник. Вы что же, хотите, чтобы я отвергла родного брата?

И словно в ответ Солнышко отчаянно закашлялась у себя в шлеме, и старшие Бодлеры поняли, что Фиона права.

– Конечно не хотим, – ответил Клаус.

– Вы, там, прекратите шептаться, – приказал крюкастый, огибая еще один угол. – Мы подходим к гребному залу, нас не должны услышать.

Дети умолкли, но в ту минуту, как сообщник Олафа остановился у дверей гребного зала и приложил крюк к глазу на стене, который открывал дверь, Вайолет и Клаус услышали кое-что и поняли, что причин соблюдать тишину нет. Даже через толстую металлическую дверь проникал громкий пронзительный голос Кармелиты Спатс:

– Во время третьего танца я буду кружиться и кружиться, а вы хлопайте как можно громче. Это будет прославляющий танец в честь балерины-чечеточницы-сказочной принцессы-ветеринара, самой очаровательной в мире!

– Пожалуйста, Кармелита, – раздался детский голос. – Мы гребем уже несколько часов, у нас болят ладони, мы не можем громко хлопать.

Послышался какой-то слабый шлепающий звук, как будто на пол уронили мокрое белье, и старшие Бодлеры поняли, что Эсме ударила детей громадной лапшой.

– Вы будете участвовать в выступлении Кармелиты, – провозгласила злодейская подруга Олафа, – а то испытаете ожог тальятеллой гранде! Ха-ха хойти- тойти!

– Это не похоже на ожог, – осмелился сказать кто-то из детей-гребцов. – Больше похоже на мягкий мокрый шлепок.

– Заткнись, кексолиз! – приказала Кармелита. Бодлеры услышали шорох ее розовой пачки и поняли, что она начала кружиться. – Хлопайте! – пронзительно крикнула она, и вслед за этим Бодлеры услышали звуки, каких им никогда еще не приходилось слышать.

Нет ничего преступного, если у вас ужасный голос и петь вы не умеете. Равно как нет ничего плохого, если у вас ужасная осанка, ужасные племянники или ужасные брюки. Многие благородные и приятные люди обладают тем или иным в избытке, а несколько вполне милых людей обладают и тем, и другим, и третьим. Но если, обладая чем-то ужасным, вы навязываете это окружающим, вот тогда вы поступаете в высшей степени дурно. Если, например, вы навязываете кому-то вашу ужасную осанку, и отклоняетесь вбок, наваливаясь на соседа, и вынуждаете его буквально нести вас по улице, вы самым безобразным образом портите ему прогулку. А если вы подкидываете в дом каким-то знакомым ваших ужасных племянников, чтобы они там поиграли, а вы сами отдохнули от их общества и побыли в тишине, значит вы испортили знакомым весь день. Ну и только очень дурной человек способен навязать кому-то свои ужасные брюки, заставив того натянуть их на ноги и нижнюю часть тела. Но навязывать кому бы то ни было свое ужасное пение есть одно из худших преступлений в мире, и именно в эту минуту Кармелита Спатс раскрыла рот и нанесла преступный удар команде «Кармелиты». Голос поющей Кармелиты был громким, как сирена, пронзительным, как скрип двери, он забирался то слишком высоко, то опускался слишком низко, и казалось, все ноты музыкального ряда толкали друг дружку, стараясь звучать одновременно. У нее, можно сказать, была каша во рту, как будто ей напихали в рот картофельного пюре перед началом концерта, а кроме того, он изобиловал многочисленными вибрато – итальянский термин, передающий колебание голоса, а у Кармелиты он качался, как будто ее очень сильно трясли. Даже самый отвратный голос можно перенести, если песня хорошая, но с огорчением должен сказать, что Кармелита сочинила песню сама – такую же безобразную, как ее пение. Вайолет и Клаусу вспомнилась Пруфрокская подготовительная школа, где они впервые встретились с Кармелитой. Завуч школы, занудный человек по имени Ниро, заставлял учеников часами слушать его игру на скрипке, и Бодлеры решили, что заведующий, очевидно, оказал сильнейшее влияние на творческую манеру Кармелиты.

– К – значит красивая!

А – значит активная!

Р – значит разумная!

М – значит великолепная!

Е – единственная!

Л – значит любимая!

И – значит изумительная!

Т – значит талантливая!

А – артистичная балерина-чечеточница-

сказочная принцесса-ветеринар!

А теперь споем мою чудесную песню сначала!

Песня была такая раздражающая и так скверно спета, что Вайолет и Клаус испытали настоящие мучения, словно их на самом деле пытали. Тем более что Кармелита продолжала петь снова и снова без остановки.

– Я не могу выносить ее голос, – не выдержала Вайолет. – Он напоминает мне карканье ворон в городе Г. П. В.

– А я не могу выносить ее стихи, – добавил Клаус. – И кто-то должен ей сказать, что слово «великолепная» не начинается с буквы «М».

– Не выношу эту дрянь, – со злобой проговорил крюкастый. – Она – одна из причин, почему мне хотелось бы сбежать отсюда. Но сейчас, по-моему, как раз подходящий момент, чтобы пробраться через зал. Там полно колонн, за ними можно прятаться, и, если пройти как можно ближе к стенке, где весла проходят в дыры и попадают в щупальца, мы доберемся до следующей двери. Конечно, это при условии, если все наблюдают танец балерины-чечеточницы-сказочной принцессы-ветеринара.

– Мне кажется, довольно рискованный план, – заметила Вайолет.

– Сейчас не время трусить, – проворчал крюкастый.

– Сестра не трусит, – вступился за сестру Клаус. – Она просто проявляет осторожность.

– И проявлять осторожность некогда! – вскричала Фиона. – Так точно! Та, кто колеблется, – пропала! Так точно! Или тот! Идем!

Не сказав больше ни слова, крюкастый ткнул в кнопку на стене, и дверь в громадный зал отворилась. Как и предсказывал олафовский помощник, глаза всех детей, сидевших на веслах, были устремлены на Кармелиту, которая скакала и пела на одной половине комнаты. Эсме, держащая в одном из щупальцев громадную лапшу, следила за ней со счастливой улыбкой на лице. Крюкастый и Фиона впереди, трое Бодлеров (Солнышко по-прежнему, разумеется, внутри шлема) позади начали осторожно красться по другой половине зала, пользуясь тем, что Кармелита в это время кружится и поет свою нелепую песню. Когда она пропела первую букву «К», дети юркнули за колонну. Когда она сообщила слушателям, какие эпитеты начинаются с «А» и «Р», дети проскользнули мимо двигающихся весел, стараясь при этом не споткнуться. Когда она заявила, что слово «великолепная» начинается с «М», олафовский пособник указал крюком на дальнюю дверь, а когда Кармелита достигла «Е» и «Л», дети нырнули еще за одну колонну, надеясь, что слабый свет фонарей их не выдаст. Когда Кармелита похвасталась, что она «любимая» и «талантливая», Эсме вдруг нахмурилась и, обернувшись, прищурилась под своими фальшивыми осьминожьими глазами. Бодлерам пришлось распластаться на полу, чтобы злодейка их не заметила, а когда балерина-чечеточница-сказочная принцесса-ветеринар сочла нужным напомнить аудитории, что она балерина-чечеточница-сказочная принцесса-ветеринар, двое старших Бодлеров очутились впереди Фионы и крюкастого, так как спрятались за колонной, ближней к их цели. И только они собрались тихонько шагнуть к двери, как Кармелита завела последнюю строчку своей песни, то есть начала петь особенно громким и особенно противным голосом, а потом, не успев начать свою чудесную песню сначала, вдруг остановилась.

– «К» – от слова «кексолизы»! – выкрикнула она. – Вы что тут делаете?!

Вайолет с Клаусом замерли, но тут же с облегчением увидели, что отвратительная девчонка с презрением показывает пальцем на Фиону и крюкастого, которые неловко топчутся между двумя веслами.

– Как ты смеешь, крюкастый? – Эсме потрогала большую лапшу, как будто хотела его ударить. – Ты прерываешь моднейшее выступление моей невыразимо драгоценной любимицы!

– Прошу прощения, ваше Эсмечество. – Крюкастый вышел вперед и изысканно поклонился злодейке. – Лучше я лишусь еще раз обеих рук, чем прерву танец Кармелиты.

– Но ты уже меня прервал, инвалидный кексолиз! – Кармелита надула губы. – Теперь мне придется начинать все выступление сначала!

– Нет! – закричал кто-то из юных гребцов. – Что угодно, только не это! Это настоящая пытка!

– Кстати, о пытке, – быстро вставил крюкастый. – Я заглянул, чтобы спросить, не одолжите ли мне тальятеллу гранде. Мне это поможет выпытать у Бодлеров, где сахарница.

Эсме нахмурилась и потрогала щупальцем лапшу.

– Вообще-то, я не люблю давать взаймы свои вещи, – отозвалась она. – Люди обычно все портят.

– Прошу вас, мэм, – присоединилась Фиона. – Мы вот-вот узнаем, где сахарница! Так точно! Мы возьмем хлыст ненадолго в камеру.

– А почему ты помогаешь крюкастому? Я думала, ты тоже благонравная сиротка.

– Ничего подобного, – вмешался крюкастый. – Фиона – моя сестра, она присоединяется к команде «Кармелиты».

– Фиона немодное имя, – заметила Эсме. – Пожалуй, я буду звать ее Треугольные Гляделки. Ты действительно хочешь быть с нами, Треугольные Гляделки?

– Так точно! – ответила Фиона. – От этих Бодлеров одни неприятности. – Почему вы столько разговариваете? – возмутилась Кармелита. – Сейчас идет выступление балерины-чечеточницы-сказочной принцессы-ветеринара!

– Прости, сокровище мое, – спохватилась Эсме. – крюкастый, Треугольные Гляделки, берите лапшу и убирайтесь!

Крюкастый с сестрой вышли на середину зала и встали прямо перед Эсме и Кармелитой, предоставив старшим Бодлерам отличную возможность убраться – грубое слово, в данном случае означающее «выскользнуть из зала незамеченными и пройти по сумрачному коридору, по которому вел их недавно Олаф».

– Как ты думаешь, Фиона нас догонит? – произнесла Вайолет.

– Вряд ли, – ответил Клаус. – Они же сказали Эсме, что вернутся в камеру, значит, они должны вернуться.

– А ты не думаешь, что она действительно присоединится к олафовской команде?

– Конечно нет, – ответил Клаус. – Она просто хотела дать нам уйти из гребного зала. Может, Фиона и переменчива, но не настолько.

– Да, конечно, – согласилась Вайолет, но голос ее прозвучал не очень убежденно.

– Конечно нет, – повторил Клаус. И в этот момент из шлема опять раздался хриплый кашель. – Держись, Солнышко! – крикнул брат. – Мы тебя мигом вылечим!

Хотя он и говорил нарочито уверенным тоном, он не мог знать, сбудется ли его обещание (к счастью, оно сбылось).

– Как ты собираешься вылечить Солнышко без Фионы? – осведомилась Вайолет.

– Придется нам самим провести исследование, – решительно сказал Клаус.

– Нам не прочитать всю микологическую библиотеку, чтобы успеть сделать противоядие, – запротестовала Вайолет.

– А нам и не нужно читать всю, – возразил Клаус. Они уже достигли двери, ведущей в «Квиквег». – Я знаю, где надо смотреть.

Солнышко снова закашлялась, а потом начала сипеть, иначе говоря, издавать свистящие сиплые звуки, свидетельствовавшие о том, что связки в горле у нее почти сомкнулись. Старшие Бодлеры еле удержались от того, чтобы не открыть шлем и успокоить младшую сестру, но все-таки не захотели рисковать заразиться.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – отозвалась Вайолет и нажала металлический глаз на стене. Дверь отъехала, и дети кинулись к разбитому иллюминатору их субмарины. – Солнышкин час уже почти закончился.

Клаус мрачно кивнул и прыгнул через иллюминатор внутрь «Квиквега», попав прямо на большой деревянный стол. Вайолет внесла Солнышко. Хотя отсутствовали дети совсем недолго, кают-компания производила впечатление, будто «Квиквег» покинут давным-давно: три шарика, привязанные к ножкам стола, начали уже съеживаться, карты приливов, которые изучал Клаус, свалились на пол, а стеклянный круг, вырезанный Графом Олафом из иллюминатора, лежал на полу. Однако средний Бодлер, не обращая внимания на валявшиеся предметы, подобрал с пола только «Микологические миниатюры».

– Эта книга наверняка содержит сведения о противоядии, – сказал он и открыл ее прямо на оглавлении. – Глава тридцать шесть «Дрожжевой гриб». Глава тридцать семь «Поведение сморчков в свободном обществе». Глава тридцать девять «Посещаемые канавы с грибами». Глава сорок «Грот Горгоны».

– Вот! – крикнула Вайолет. – Сороковая глава!

Солнышко опять издала свистящий звук, и Клаус перелистнул несколько страниц кряду, хотя мне бы хотелось, чтобы он успел вернуться назад, к пропущенным страницам.

– «Грот Горгоны, – прочел он вслух, – находится в водах, пограничных с „Ануистл Акватикс“, наименование фантастическое…»

– Мы все это знаем, – прервала его Вайолет. – Переходи прямо к тому месту, где про мицелий.

Клаус быстро пробежал страницу глазами. У него был большой опыт по части пропускания неинтересных, с его точки зрения, мест в книгах.

– «Медузообразный мицелий обладает уникальной и эффективной стратегией прибывания…»

– И убывания, – перебила Вайолет, между тем как Солнышкин хрип все продолжал прибывать. – Переходи к яду.

– «Как сказал поэт, – прочел Клаус, – „В их спорах яд ужасной силы. / Вдохнешь – и через час в могилу! / Рецепт спасения, бесспорно, / Лишь капля выжимки из корня!“».

– Какого корня? – с недоумением спросила Вайолет.

– Не знаю, – ответил Клаус. – Противоядия чаще всего делаются из какой-нибудь части растения. Берется обычно цветочная пыльца, стебель, корень…

– А «выжимка» – то же самое, что «противоядие»? – спросила Вайолет, но не успел брат ответить, как Солнышко снова захрипела и водолазный шлем закачался – девочка боролась с грибом.

Клаус взглянул на книгу у себя в руке, затем на старшую сестру, а потом полез в водонепроницаемый карман комбинезона.

– Что ты делаешь? – спросила Вайолет.

– Достаю записную книжку. Я записал всю информацию по истории «Ануистл Акватикс», которую мы нашли в гроте.

– Нам некогда перечитывать твои записи! Мы должны сию же минуту найти противоядие! Фиона права: тот или та, кто колеблется, – пропали.

Клаус покачал головой.

– Не обязательно, – сказал он и перевернул страницу темно-синей книжки. – Стоит подумать минуту – и мы, возможно, спасем нашу сестру. Что там написано в письме у Кит Сникет? Вот! «Разведение, как ты настаиваешь, ядовитых грибов в гроте всем нам грозит большими неприятностями. Наша фабрика на Паршивой тропе может обеспечить некоторое ослабление губительного воздействия мицелия на дыхательную систему…» Вот оно! Г. П. В. производили на фабрике что-то такое, что ослабляло действие мицелия.

– Паршивая тропа, – повторила Вайолет. – Это была дорога к дому Дяди Монти. Там еще стоял отвратительный запах, помнишь? Пахло черным перцем. Нет, не черным перцем…

Клаус заглянул в записную книжку, а потом в «Микологические миниатюры».

– Хрен, – тихо сказал он. – Там пахло хреном. Корень хрена! Вот какое противоядие!

Вайолет уже направлялась в камбуз.

– Будем надеяться, что Фил любит добавлять хрен в пищу. – Она толкнула дверь.

Клаус подхватил хрипящий шлем и последовал за старшей сестрой в тесный камбуз. Там еле хватало места на двоих между плитой, холодильником и двумя деревянными кухонными шкафами.

– Шкафы, должно быть, заменяют кладовку. – Клаус имел в виду место, где, как он надеялся, держат противоядия. – Хрен – если он тут вообще есть – может храниться в них.

Старшие Бодлеры вздрогнули. Они и думать не хотели, что будет с Солнышком, если хрена там не окажется. Однако уже через несколько мгновений им пришлось об этом задуматься. Вайолет открыла дверцы одного шкафа, а Клаус – другого, и дети сразу же увидели, что хрена там нет.

– Жвачка, – еле слышно сказала Вайолет. – Сплошные коробки со жвачкой, Фил унес их с собой, когда покидал лесопилку. Но больше ничего нет. А ты что-нибудь нашел?