«Забывчивость – это интересное явление, с одной стороны, она вносит в нашу жизнь сумятицу, этакий элемент Хаоса: забыл дома проездной (приходится возвращаться, рискуя куда-нибудь опоздать), оставил кошелек на столе (пришлось отложить в магазине целую тележку продуктов), – заставляя тратить лишнюю энергию на исправление результатов своей или чужой забывчивости. А с другой – дает возможность появиться в жизни чему-то новому: вернулся домой за кошельком и встретил по дороге друга, с которым не виделся со времен службы в армии, а иногда и просто спасает жизнь: опоздал на работу, вернувшись за проездным, – не попал под взрыв в метро. Но и заставляет делать выбор: можно ведь и не возвращаться в магазин, а зайти в другой. И маршрут движения можно поменять. Поехать на работу наземным транспортом, например. В Мире правит дуальность. Редко бывает что-то однозначно плохо и однозначно хорошо в нашей жизни. Игра Инь-Ян все уравновешивает во Вселенной», – таким вот философским «измышлизмам» (как она сама их называла) и предалась Абело, доставая с полки в Аптеке пару тюбиков мази для отправки в соседнее подразделение и искоса поглядывая на слегка ошалевшего Микулу, пытающегося дозвониться до начальства. А все дело в том, что данный тип снова перепутал свой рабочий график. Трудно предположить, с кем он его попутал. Но он это сделал и вышел на работу в свой выходной день.
Так что этим теплым и солнечным утром, которое редко выдается в сыром питерском климате, Микула появился на пороге кухни в ветеринарной клинике под ручку со своим неизменным велосипедом. Коллектив, у которого оставалось еще минут пятнадцать до начала работы и который на удивление рано заявился на оную, плотной кучкой сгрудился у стола, дружно поедая подаренный благодарным клиентом вчера торт.
Услышав какой-то шорох со стороны дверей, народ дружно поднял головы и посмотрел в сторону пришедшего. А надо заметить, что на работу уже пришли все и больше из своих никого не ждали. Так что шорох, раздавшийся у кухонной двери, наводил на мысль о чужом, посмевшим мало того, что проникнуть во внутреннее помещение станции, куда посторонним вход был запрещен, о чем им и сообщала табличка при входе, так еще и оторвать работников этой самой станции от утренней трапезы, что вообще являлось святотатством. Посему дружная работа челюстей была приостановлена, восемь пар глаз возмущенно и грозно уставились на Микулу. Тот громко сглотнул и слегка попятился. Да и было отчего: сгрудившиеся вокруг стола и склонившиеся над тортом, а затем синхронно поднявшие головы с перемазанными шоколадом, с прилипшими к уголкам губ светлыми бисквитными крошками ртами создания, не прекращая дружно шевелить челюстями, дожевывали лакомый кусок и одновременно облизывали красными языками губы, смотря в сторону дверей голодным, подозрительно-грозным, т. е. не предвещающим ничего хорошего зашедшему к ним взглядом; напоминали компанию зомби, делящих добычу. Так что Микула остро ощутил себя прохожим – неудачником, попавшим на их трапезу, отчего покраснел, побледнел, судорожно вдохнул в себя воздух и замер, не дыша. Наконец после пары минут тишины, показавшимися ему вечностью, он был признан за своего.
– А ты тут чего? – с недоумением уточнила у него санитарка.
– Так, это, на работу я, – пояснил тот, с облегчением выдохнув.
– Так выходной ты сегодня, – пояснила ему Евгения Никитична, снова склоняясь над столом и поднося кусок торта ко рту.
– Почему-у-у? – обалдело-ошарашенно уточнил фельдшер.
– По графику, – невозмутимо пояснила ему Абело.
– Держи, – Николаша подвинул Микуле кусок торта. – Ешь.
Тот растроганно сглотнул слюну: «Все ж хорошо, когда ты не изгой в коллективе: с тобой делятся тортом и ты имеешь шанс не быть съеденным», – умиротворенно подумал он. Затем быстро прислонил железного коня к стенке и, ни слова не говоря, присоединился к коллективу.
Санитарка, оторвавшись от трапезы, дотянулась до подоконника, достала распечатанный график работы и протянула его Микуле. Тот сентиментально прослезился: «Наверное, к тебе очень хорошо относятся, – рассуждал он. – Если даже кушать перестали, чтоб показать, где ты накосячил». Шумно вздохнув, он погрузился в изучение графика работы родной станции, не переставая при этом усиленно работать челюстями (как говорится, «война войной, а обед по расписанию»). Пристальное изучение графика показало, что у Микулы и правда был сегодня выходной, так что на работу он приперся почем зря. Но и домой ему возвращаться смысла не было: жил Микула в центре, а работал на окраине. Так что, поев, он тяжело вздохнул, натянул на ноги любимые шлепанцы с треснутой подошвой, две части которой скрепляли, не давая им разлететься в разные стороны, лишь пара ниток да стелька, и отправился за телефоном – следовало уговорить начальство сместить ему график работы.
На станции начинался рабочий день. В холле, ожидая приема, собралось уже человек восемь. «Надо же, и все с кошаками», – отметила про себя проходившая мимо с тряпкой для вытирания пыли Рэншен. Она задержалась у дверей, ведущих в аптечный коридор. Несколько темных пятен говорили о том, что какой-то барбос тут встряхнулся. То ли выходя от врача, то ли заходя к нему. Собственно, никакой роли это не играло. Значение сего действа было лишь в том, что следы посещения клиники псиной надо было вытереть. Чем санитарка и занялась.
Хлопнула входная дверь, и в лечебницу вошел мужчина средних лет. Чуть задержавшись на пороге, он с некоторым недоумением осмотрел сидящих в холле людей. Затем прошел, заняв свободный стул, и уточнил:
– Кто крайний?
– Я, – поднял руку мужчина с черепахового окраса кошечкой на руках.
Вошедший кивнул и опустился на стул, все еще неодобрительно осматривая окружающих. «Собачник, что ли? – с недоумением подумала Рэншен. – Вон как неодобрительно на котэ смотрит…». Снова открылась входная дверь, и на пороге возникла женщина с ирландским волкодавом.
– Кто последний? – доброжелательно уточнила она.
Неодобрительно озирающий кошаков мужчина, казалось, просто потерял дар речи. Он открыл рот, выпучил глаза и наконец возмущенно заявил:
– Как вам не стыдно с собакой?!
– А что? – растерялась женщина. Волкодав внимательно посмотрел ей в лицо, уловив изменение в настроении хозяйки.
– Для собак, что, отдельная очередь? – уточнила она у сидящих в холле.
Народ дружно замотал головами, с недоумением ожидая разъяснений от мужчины. Тот сурово-назидательно продолжил:
– С животными в поликлинику нельзя. Тем более с собаками.
Женщина с еще большим недоумением на лице дернулась было к выходу, затем остановилась, видимо, что-то поняв, и сообщила:
– Так это собачья поликлиника, сюда только с животными и можно.
Мужчина замер, выпрямив спину. Затем пораженно осмотрел не менее пораженно смотрящих на него посетителей и выскочил за дверь, задержавшись у таблички, прикрепленной к стене у входа в клинику. Табличка гласила: «Государственная ветеринарная станция…». Тот быстро прочитал написанное и почти бегом кинулся в сторону калитки. «Перепутал, видать…», – оторвавшись от уничтожения пятнышек и задумчиво глядя вслед несостоявшемуся посетителю, подумала Рэншен. Народ молча и с интересом смотрел мужчине вслед. Женщина с волкодавом вздохнула, успокоенная, и тихо пристроилась в одном из коридоров станции, дабы не волновать остальных пациентов. Огромный пес послушно лег у ее ног.
Начался прием. За час до обеда в аптечном коридоре появился посетитель. Он остановился, оглядываясь по сторонам.
– Слушаю вас, – раздался из Аптеки хрипловатый голос Абело.
– Я на кастрацию, – облегченно отозвался мужчина.
«Так уж и ты…», – ехидно заметила про себя лаборант.
– Проходите в Хирургию по параллельному коридору, – доброжелательно сообщила она клиенту, и тот вышел в холл… Абело закрыла Аптеку и отправилась к врачу сообщить, что в Хирургии ждет пациент.
Рэншен открыла на кухне холодильник в поисках вкусненького, когда за ее спиной раздался мужской голос:
– А я на кастрацию.
Санитарка выпрямилась, закрыла дверцу и повернулась на голос. С самым невозмутимым видом осмотрев с ног до головы довольно молодого, высокого, элегантно одетого мужчину, она как можно более кротко уточнила:
– Вас точно ко мне направили? – Затем, искоса посматривая на него до предела добрыми глазами, попросила прояснить вопрос. – Или все-таки в Хирургию?
– Э-м… – мужчина задумался. – В Хирургию, – определился он.
– Мужчина, я же сказала: по параллельному коридору… – раздраженно заметила появившаяся в дверях лаборант.
– Идемте за мной, – и она направилась к выходу из кухни. Посетитель отправился следом. Рэншен с непередаваемым выражением лица снова открыла дверцу холодильника и продолжила изыскания…
Абело распахнула перед посетителем дверь в кабинет. Тот вошел и, замерев у порога, чуть испуганно уточнил у застывшего изваянием Николаши:
– А кота нести?
Тот чуть склонил голову набок, слегка задумавшись. Затем с невозмутимым видом сообщил посетителю:
– Не, ну мы и вас можем, в виде исключения.
– Что вы, нет-нет, – начал отнекиваться тот. – Я лучше кота принесу…
– Несите, – согласился врач.
Мужчина побежал за котом…
Так, долго ли, коротко ли, но рабочий день подошел к концу.
Наступил вечер, и Микула остался в клинике один. За дежурного, раз уж приперся на работу в свой выходной. Сотрудники разошлись по домам, посетители тоже. Во дворе ветер лениво гонял пыль. На улице было светло, белые ночи, как-никак. Фельдшер потянулся и полез в интернет. Время летело незаметно, кино было интересным, как вдруг краем глаза в стекле аптечной витрины Микула уловил какое-то движение. Он оторвался от экрана, ожидая шаги посетителя. Но стояла тишина. Пожав плечами – показалось, – фельдшер совсем было вернулся к своему занятию, как снова уловил движение вверху стеклянной витрины. Однако коридор был пуст. Затем раздался звук, как будто кто-то спрыгнул (или приземлился) на пол. Микула вытянул шею – коридор оставался все таким же пустым. Около Аптеки кто-то пошлепал в сторону кухни. Отчетливо раздающиеся шаги все при той же девственной пустоте коридора несколько напугали фельдшера. Так что озадаченный Микула твердой, хоть и дрожащей рукой схватил нож для резки бумаги и решительно выдвинул лезвие. Затем, задумавшись на секунду, достал и зажал в другой руке кнопку вызова охраны. Вооружившись таким образом до зубов, он решил, что в крайнем случае сиганет в окно, благо первый этаж. Однако все было тихо.
Рабочий день тем временем подходил к концу, осталось лишь закрыть клинику. Наверное, еще ни разу в своей жизни Микула не проделывал это с такой скоростью. Наконец выскочив за ворота, он осознал, что забыл внутри замок от калитки.
– Ну уж не-ее-т! – грозно произнес фельдшер чуть дрожащим голосом, затем нагнулся, сорвал травинку подлиннее и завязал ею дужки у калитки. «Есть же у нас охранное предприятие, – размышлял он. – Вот пусть и охраняют. А я назад, один… ни-ни», – размышлял Микула, мчась в сторону вокзала… (надо было успеть на электричку).
День уходил прочь с его суетой, заботами, впечатлениями. Все растворялось в прошедшем. Словно полустертый рисунок в школьной тетрадке. Впереди маячил предстоящий вечер. Дома. С вкусным ужином, уютным креслом и рассказами жены о прошедшем дне. Время, словно театральную декорацию со сцены, отодвигало назад прошлое, начиная выдвигать предстоящее.
О проекте
О подписке